— Звучит логично, принцепс, — осторожно произнёс он, — но только помни: чтобы жить, пастух не должен резать сразу всех своих овец, а по одной, но регулярно.
Калигула холодно посмотрел на него. Веспасиан тотчас пожалел о своей шутке.
— Ты прав, мой друг, — произнёс Калигула. — В интересах самого стада, чтобы пастух был сыт и в добром здравии. Поэтому он имеет полное право выбрать себе овцу, дабы удовлетворить свой голод.
ГЛАВА 15
![]()
еспасиан обвёл взглядом атрий заново отстроенного дома Сабина. Вокруг него последние строители собирали свои инструменты. Несмотря на ограниченные средства, которые брат всё лето слал в Рим из провинции, мастера отлично сделали своё дело, отметил Веспасиан. Дом был отделан со вкусом, но без показной роскоши. Так что у Клементины вряд ли найдутся поводы для жалоб, когда они с Сабином вернутся сюда.
Веспасиану нравилось следить за ходом работ в доме брата. Как эдил, ответственный за состояние римских улиц, он бывал постоянно занят, что отвлекало его от печальных мыслей по поводу того расточительства, каким были ознаменованы первые семь месяцев правления Калигулы.
Горя желанием заручиться любовью толпы, Калигула развращал плебс бесконечными празднествами. Со своей стороны, Сенат и жрецы, как и предрекал сам Калигула, устроили негласное соревнование в лести, всячески превознося нового императора. Первые три месяца его правление на храмовых алтарях рекой лилась кровь жертвенных животных — овец, быков, лошадей, свиней, домашней птицы. Всего за это время было принесено в жертву самым разным богам сто шестьдесят тысяч голов всякой живности в знак благодарности за приход Золотого века. Римскому плебсу наверняка казалось, что так оно и есть: горожане питались мясом жертвенных животных, рукоплескали бесконечным представлениям в Большом цирке и на более скромных аренах. А ещё у них завелись деньги: Калигула раздал каждому по три золотых монеты, что превышало годовое довольствие легионера. Чтобы ещё больше упрочить своё положение, он раздал по три золотых каждому солдату в империи и каждой весталке, по пять — легионерам городских когорт и по десять — преторианцам.
Город в буквальном смысле купался в деньгах. Торговля процветала: лавочники, держатели питейных заведений и купцы туго набивали кошельки. Что неудивительно: горожане, в подражание своему императору, пустились во все тяжкие, проматывая свалившееся на них богатство, которому, как им казалось, не будет конца.
Чтобы нейтрализовать возражения Сената против такого мотовства, Калигула вернул тех сенаторов, что попали в опалу при Тиберии, и простил тех, что ещё ждали своих приговоров. Таким образом, значительная часть Сената оказалась у него в долгу. Затем он унизил их тем, что отказался принять почести, за которые они в знак благодарности проголосовали, и даже пригрозил, чтобы они никогда даже не пытались этого делать. Таким образом, он дал всем понять, что он не креатура Сената и ничем ему не обязан.
Чтобы довести то же самое до понимания своих немногочисленных родственников, он, невзирая на возражения Антонии, распорядился освободить Ирода Агриппу и сделал его царём еврейских тетрархий Батанеи и Трахонития, на восточном берегу реки Иордан, а также подарил ему массивную золотую цепь — взамен железной, которой Ирод был прикован к стене каземата.
В противовес этим нападкам на патрициев, он искал популярности у толпы. Для этого Калигула лично перевёз останки матери и братьев с островов, где они были похоронены, и торжественно перезахоронил их в мавзолее Августа. Эта трогательная церемония не оставила равнодушным никого. Присутствующие, все как один, не стесняясь лили слёзы, пока у них на глазах молодой, но всеми любимый император со сдержанной скорбью воздавал дань памяти своим близким, павшим жертвами жестокости двух ненавистных тиранов: Тиберия и Сеяна. Сенаторы наблюдали за этим театральным действом с каменными лицами, прекрасно понимая, что часть вины за убийство членов императорской семьи лежит и на них самих, за что теперь они вынуждены терпеть публичное унижение. Но и оно не шло ни в какое сравнение с унижением Антонии, которой Калигула отказал в праве присутствовать на церемонии.
И как будто ему было мало всеобщего обожания, когда он появлялся в цирке или на Форуме, Калигула завёл привычку разъезжать по городу в открытых носилках, швыряя направо и налево монеты, а также демонстрируя толпе — по её же просьбе — свой внушительный пенис. Надо сказать, что после истории в таверне Бальба слух о нём быстро разнёсся по всему городу.
Веспасиан был вынужден принимать участие во многих из этих помпезных действ в роли средней руки римского чиновника и личного друга императора, и вскоре был сыт ими по горло. Он был гостем на банкете для сотен сенаторов, всадников и их жён, на котором каждый приглашённый получил в подарок новую тогу, а каждая женщина — новую паллу. Вместо закуски были поданы золотые муляжи блюд, которые гостям было позволено разобрать на сувениры. Веспасиан с омерзением наблюдал за тем, — хотя и сам же принимал в этом участие, — как гости лебезили и рассыпались перед хозяином в благодарностях. В другой раз он весь день просидел в цирке, глядя, как на арене убивают диких животных: четыреста медведей и ещё четыреста самых разных других. Это было чересчур даже по меркам Рима. Вынужденный терпеть это омерзительное зрелище из-за новой политики Калигулы, который теперь сурово карал каждого, кто уходил до конца представления или же вообще не появлялся на нём, Веспасиан, опасаясь за свою жизнь, делал вид, будто он в полном восторге от творимого на арене кровопролития. Плебс тем временем громко приветствовал своего благодетеля. Калигула восседал в императорской ложе, в окружении жрецов Августа, сестёр и самых искусных куртизанок Рима. Последние, вместе с сёстрами, прилюдно удовлетворяли его своими нежными руками.
Веспасиана мутило от омерзения, но, увы, он был бессилен что-либо поделать. Как и все в Риме, он был загнан в угол и принимал вынужденное участие в забавах безумного императора, чья власть опиралась на мечи преданных, вернее сказать, купленных за щедрые подачки преторианцев.
— Я так и знала, что найду тебя здесь, — вывел его из задумчивости нежный голос. Он обернулся: в дверном проёме стояла Ценис. Глаза её были красны от слёз.
— Ценис, что случилось? — спросил он, шагнув ей навстречу.
— Моя хозяйка послала меня, чтобы я немедленно привела тебя к ней.
— Я согласен. Но что случилось?
— Она хочет попрощаться с тобой.
— Попрощаться? Но куда она собралась?
Ценис разрыдалась и бросилась Веспасиану на шею.
— На встречу с Паромщиком.
* * * — Меня уже многие пытались отговорить, куда более важные люди, чем ты, Веспасиан, — произнесла Антония. — Поэтому давай не будем тратить время друг друга. Я уже приняла решение.
— Но почему, домина? — Веспасиан сел напротив Антонии за дубовый письменный стол в её личных покоях.
В окно просачивались скудные лучи вечернего солнца. Один такой луч упал ей на лицо, безжалостно высвечивая морщины, оставленные годами тревог вокруг глаз и рта. Он впервые видел Антонию такой старой.
— Потому, что я не могу сидеть, беспомощно глядя на то, как мой безумный внук пускает на ветер богатство империи и авторитет моей семьи. Он плюёт на мои советы и публично унижает меня. Мне было запрещено присутствовать на похоронах собственных внуков. В моих руках не осталось ни грана власти. Казна пустеет на глазах, и если он намерен и дальше покупать любовь толпы, ему придётся искать новый источник денег. Вскоре возобновятся суды над изменниками. Богатые и влиятельные семейства лишатся последней собственности, с тем, чтобы бедняки и дальше ели бесплатный хлеб и рукоплескали гладиаторам в цирках. Сенат будет разодран в клочья. Чтобы выжить, все начнут доносить друг на друга, пока от Сената не останется жалкая горстка. В конце концов, к ним придёт понимание: если ничего не менять, то вскоре они все умрут, чего, собственно, и добивается Гай. Года через три-четыре его убьют. Но что тогда? Гвардия выберет собственного императора. Опять-таки, кого?
еспасиан обвёл взглядом атрий заново отстроенного дома Сабина. Вокруг него последние строители собирали свои инструменты. Несмотря на ограниченные средства, которые брат всё лето слал в Рим из провинции, мастера отлично сделали своё дело, отметил Веспасиан. Дом был отделан со вкусом, но без показной роскоши. Так что у Клементины вряд ли найдутся поводы для жалоб, когда они с Сабином вернутся сюда.