Чейт придерживался теории, что если не удается решить вопрос в течение десяти минут, то следует посмотреть на него с иной точки зрения. Обладатель же необходимого Чейту иного взгляда сидел напротив в состоянии полнейшего ступора, не желая вступать ни в какие контакты.
В приоткрывшуюся дверь просунулась голова охранника.
– Ужин в камеру подать или пройдете в общую столовую?
– В камеру, – мрачно буркнул Чейт, настолько занятый своими мыслями, что даже не удивился предложенному выбору.
Охранник вкатил в комнату сервировочный столик, пожелал приятного аппетита и направился к выходу.
– Секундочку, – остановил его Чейт. – За что сидит этот бедолага?
– За употребление чая, – ответил надзиратель. – У нас здесь каждый второй чаевник.
Коротким взмахом руки Чейт отпустил надзирателя.
Теперь, узнав о болезненном пристрастии своего сокамерника, Чейт знал, как привести его в чувство. Способ был проверенный и действенный, хотя и несколько жестокий.
Чейт сел на кровать рядом с лореанцем, снял пластиковую крышку с блюда, зачерпнул широкой лопаткой, заменявшей на Лореане ложку, порцию овощных кубиков и, наклонившись к слуховому отверстию сокамерника, громким шепотом произнес:
– Эй, приятель, ЧАЙКУ не желаешь?
При слове «чайку», на котором Чейт сделал мощное ударение, лореанец вздрогнул, челюсти его разжались, а первый глаз несколько прояснился. Чейт ловко воспользовался представившейся возможностью и затолкнул лореанцу в рот лопатку, полную овощей. Лореанец чуть не подавился, но тем не менее начал жевать. При этом утратил мутную поволоку второй его глаз. Он пытался что-то сказать, но из-за набитого рта, в который Чейт заталкивал все новые порции еды, из него вырывалось только невнятное бухтение.
– Давай-давай, жуй, – приговаривал Чейт, за кормлением сокамерника не забывавший и про свой желудок.
Наконец лореанец настолько пришел в себя, что начал отмахиваться от подносимой Чейтом лопатки с едой.
– Ну хорошо. – Чейт отложил столовый прибор в сторону. – Что ты нам хочешь сказать?
– У тебя есть чай? – только и смог выговорить лореанец и замер в восторженном ожидании.
– Был. Сто пятьдесят килограммов первосортного грузинского чая. Был до тех пор, пока я не повстречался с лореанской таможенной службой, которая и направила меня в это чудесное заведение.
Взгляд лореанца снова погас. Уткнувшись лобовым щитком Чейту в плечо, он глухо и жалобно защелкал.
– Ну-ну, – Чейт ободряюще похлопал лореанца по спине. – И это надо пережить.
Лореанец согласно затряс усами.
– Как, кстати, тебя зовут?
– Картри, – подняв голову, произнес лореанец.
– А меня – Чейт А. Восемь месяцев за контрабанду чая. Ты, я слышал, тоже на чае погорел. Слушай, – Чейт пододвинулся к Картри поближе. – Расскажи, что вы с ним делаете? У нас его так просто заваривают и пьют, и никого за это не сажают.
– Я его тоже просто пил, и мне дали за это три месяца, – с тоской в голосе произнес Картри.
– Что? Просто так заливал кипятком, настаивал и пил? – недоверчиво прищурился Чейт.
Картри молча кивнул.
– Ну, значит, здесь замешаны какие-то особенности вашего метаболизма, – вынес диагноз Чейт. – Иначе бы вы от него не балдели.
– А от него никто и не балдеет, – с тоской в голосе ответил сокамерник. – Чай пьют для повышения работоспособности.
– Так-так-так, – Чейт насторожился, как сеттер, почуявший дичь. Разговор неожиданно свернул к интересующей его теме. – Вот как раз о работе я и собирался с тобой поговорить…
* * *
Полуторачасовая беседа с Картри заставила Чейта по-иному взглянуть на лореанскую действительность.
В двух словах суть того, что удалось выяснить Чейту, сводилась к следующему: в лореанском языке для обозначения двух совершенно различных, на взгляд землянина, понятий: «жизнь» и «работа» существовало только одно-единственное слово. Тут уж не приходится удивляться тому, что жизнь в системе Лореан пошла наперекосяк.
Человеку, впервые узнавшему о столь удивительном лингвистическом казусе, можно рекомендовать перечитать приведенную выше фразу от трех до пяти раз, дабы абсолютно четко уяснить всю абсурдность существования общества, основанного на подобных принципах. Чейт, который в свое время чуть было не получил ученую степень бакалавра философии в Ганглианском международном университете, и тот не сразу понял, на какую бомбу, совершенно того не ожидая, наткнулся.
Весь смысл жизни лореанцев заключается в работе, она заменяет им буквально все: семью и друзей, отдых и развлечения, спорт и секс. Лореанцы отдаются работе самозабвенно и истово, со страстью и нежностью, она является для них источником радостей и стрессов, наслаждений и тяжелых моральных травм. Отсутствие осмысленного труда, приносящего зримые плоды, заставляет лореанцев испытывать почти физические мучения. Невероятное число конфликтов, доходящих до судебных разбирательств, возникало в случаях, когда кто-нибудь пытался тайком выполнить работу своего коллеги. Половина заключенных тюрьмы, в которой находился Чейт, проходили именно по этой статье. Вторая половина сидела за чай, значительно повышающий работоспособность лореанцев, и именно по этой причине он был объявлен вне закона. На почве конкуренции за рабочие места происходили даже членовредительства и убийства. Случалось это не так часто, но всякий раз общественное мнение бывало настолько шокировано и потрясено, что подобные происшествия неизменно приводили к смене кабинета министров.
Да что там министры, сама жизнь в системе Лореан могла бы прекратиться – лореанцы были настолько поглощены своей работой, что совершенно не заботились о судьбах будущих поколений. К счастью для лореанской цивилизации, природа – о, разумнейшая и заботливейшая мать-природа! – создала лореанцев однополыми. Каждый лореанец, достигший возраста, способствующего наилучшему протеканию процесса размножения, обязан был под угрозой лишения права на труд отправиться в общественный инкубатор и оставить там не менее пяти яиц, дальнейшая забота о которых перепоручалась специально подготовленному для этого персоналу. Ну а что касается тюрьмы, то, поскольку лореанцы не могли жить в праздности, ничего не делая, а предоставление работы помещенным в тюрьмы антиобщественным элементам, в то время когда ее не хватало даже законопослушным гражданам, неминуемо вызвало бы взрыв общественного негодования, тюремная администрация организовала для заключенных так называемый бестолковый конвейер, на котором без конца воспроизводился один и тот же, не имеющий смысла и никому не нужный процесс. Несчастные заключенные не могли не работать, но, понимая всю бессмысленность своего труда, постепенно сходили от этого с ума. Вот это и имел в виду адвокат Чаррн, когда сказал Чейту, что лореанская тюрьма – это ад. Как раз об этом и говорил охранник: «Больше трех месяцев никто не выдерживает».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
