Ларс пошел в ванную, приготовил себе очередную дозу. На этот раз ему, кажется, удалось смешать коктейль, улучшающий мыслительную деятельность. Проглотив таблетки, он посмотрелся в зеркало, лениво напевая себе под нос «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Ларс был бледный и вялый, с желтыми прыщами вокруг рта — однако собственное отражение в зеркале в данный момент доставляло ему удовольствие.
Снова к стене. Ларс продолжал работать, думать, искать. Он почесывал прыщи, ноги не могли устоять на месте, зубы скрежетали, как у лося. Где же закономерность, которой он не видит? Какой же код зашифрован в его записях на стене? Словно он сам подсознательно создал шифр, скрывающий объяснения всему, что пока кажется непонятным… Возможно, так оно и есть. Тот благословенный ответ на все вопросы — может, он кроется среди всего этого хаоса на стене? Или существуют другие ответы? Ларс почувствовал, как подхлестнутый таблетками мозг заработал было в турборежиме, но тут все оборвалось. Словно Инго Юханссон сошел с картины, прислоненной к стене, и решительно нанес ему правый боковой.
Ларс замер на стуле в неудобной позе, будучи не в состоянии ни думать, ни пошевелиться. Это был умственный нокаут, мозг окутал морфиновый туман. Из уголка рта потекла слюна. Ларс посмотрел на свои ноги, увидел зеленые пятна травы на коленях… как в детстве! Ларс рассмеялся этой мысли — пятна травы на коленях! Доза оказалась слишком велика. Усталость легла непреодолимой тяжестью на затылок и плечи, начала спускаться вниз по телу — в грудь, живот, ноги, стопы, пока не захватила каждый уголок его существа. Ларс соскользнул со стула и оказался на коленях, упал лицом вперед, упершись руками. От такого приземления ладони и запястья пронзила боль.
Под письменным столом он увидел одинокий шнур, ни к чему не ведущий. Ларс смотрел на этот шнур. Целый сонм смутных ассоциаций промелькнул в сознании.
Он добавил «Кетогана» и бензодиазепинов… и чего-то еще. Была не была!
Однако вторая доза не дала желаемого состояния. Вместо этого ему начало казаться, что давление снаружи вот-вот расплющит его. Он не мог пошевелиться, не мог думать — его тело стало тяжелее, чем центр взорвавшейся звезды. И тут снова появился Инго. На этот раз он отпустил какую-то гётеборгскую шуточку, вынес вперед левую руку, сделав обманное движение, и закончил однозначным правым апперкотом. Все погрузилось в темноту.
Телефонный звонок вырвал его из полного беззвучного мрака. Ларс посмотрел на время — похоже, он пробыл в отключке много часов. Телефон зазвенел снова, настойчиво и надрывно. Ларс поднялся на колени. Телефон продолжал орать. Опершись о стол, он тяжело поднялся, на ватных ногах пересек комнату, ощущая боль в спине и коленях.
— Алло!
— Ларс Винге?
— Да.
— Меня зовут Гуннель Нурдин, я звоню из «Счастливой лужайки». С прискорбием вынуждена вам сообщить, что сегодня утром ваша мать умерла.
— А-а… Грустно…
Ларс положил трубку и пошел на кухню, сам не зная зачем. Вероятно, он что-то искал. Телефон зазвонил снова. Он озирался, пытаясь вспомнить, что именно искал. Телефон надрывался. Ларс посмотрел на потолок, затем на пол, поискал там, где стоял, затем повернулся на триста шестьдесят градусов. Телефон продолжал звонить. Нет, он никак не мог вспомнить, что именно искал, хотя мозг работал на полную мощность.
Звонки продолжались. Он снял трубку.
— Алло?
— Это снова из «Счастливой лужайки», Гуннель Нурдин.
— Да-да? — Ларс посмотрел на свои ноги.
— Я не уверена, что вы восприняли мое известие.
— Да нет, вы сказали, что мама умерла.
Щека зачесалась, словно его только что укусил комар. Он с раздражением поскреб ее ногтями.
— Вы не хотели бы приехать сюда? Увидеть ее перед тем, как ее увезут?
Ларс посмотрел на свои руки, увидел кровь под ногтями.
— Нет-нет, не нужно, увозите ее.
Некоторое время Гуннель Нурдин молчала.
— Тем не менее мне придется просить вас приехать, чтобы завершить кое-какие формальности. Подписать бумаги, забрать личные вещи Рози. Сможете подъехать на неделе?
— Да… смогу.
Ларс продолжал бродить по квартире в поисках чего-то.
— Я должна сообщить вам еще одну вещь.
— Да-да?
— Рози… ваша мать покончила с собой.
— Ага… хорошо.
Он снова положил трубку. Что же он искал, черт побери?
Открыв холодильник, Ларс почувствовал приятное дуновение холода. Так он простоял довольно долго — сам не знал, сколько именно. Снова зазвонил телефон, на этот раз еще громче и настойчивее. Ларс стоял и смотрел на холодильный агрегат внутри холодильника, прислушивался к его пощелкиванию.
Телефон орал, буравил ему мозг, нарушал его душевный покой. Ларс услышал свой собственный крик — дикий, звериный вопль ярости. Его удивило, что он может кричать подобным образом — такого с ним ранее не случалось.
— Да!
— Ларс, что произошло вчера? — В трубке звучал голос Гуниллы.
— Вчера? Ничего, насколько мне известно.
— Твоя машина сгорела.
— Моя машина?
— «Сааб», стоявший в Стоксунде, сгорел сегодня ночью.
— Как это случилось?
— Пока не знаем. По показаниям свидетелей, она взорвалась. Когда ты уехал домой?
— Около одиннадцати.
— А оборудование?
— Осталось в «Саабе». А где он теперь?
— Его забрали, он стоит на спецпарковке полиции Тебю. Они намерены его осмотреть, но ты сам знаешь, какая это долгая история.
Об этом он ничего не знал.
— Кто мог это сделать, Ларс?
Он изобразил удивление и растерянность:
— Понятия не имею… Фундаменталисты, подростки… Не знаю, Гунилла.
— Сколько записанного материала пропало?
— Ничего ценного. Я все пересылал в своих отчетах.
Некоторое время начальница еще держала трубку, потом отключилась.
Йенс пытался продолжать спать, но телефон не унимался. Потянувшись за трубкой, он уронил свой будильник, который покатился по полу, и краем глаза заметил положение часовой стрелки. Учитывая тот факт, что из окна струился яркий свет, можно было сделать вывод, что уже давно настал день.
— Да.
— Я тебя разбудила?
— Нет-нет, я давно проснулся.
— Мы можем поговорить?
Йенс пытался собрать мысли в голове.
— Ты звонишь с той трубки, которую я дал тебе?
— Да.
— Я тебе сейчас перезвоню.
Откинув большую белую перину, он спустил ноги на мягкий ковер, покрывавший весь пол. Спальня у него была светлая, создавалось ощущение нахождения внутри кучевого облака. Все белое, кроме картины, нарисованной в приглушенных темных тонах: мастерская копия с его любимого полотна Марка Ротко.[29] Йенс потянулся, поднялся и вышел из комнаты. Почесал затылок, еще раз потянулся. На нем был только один предмет одежды — белые трусы из натурального хлопка, широкие и просторные, с пуговицами, пошитые на заказ вручную в Турции. Он заказал тогда портному двадцать пар и считал это самой своей удачной покупкой из области одежды.
Дойдя до кухни, Йенс открыл ящик, выудил из него новуюсим-карту, разорвал пластиковую упаковку и вставил карту в свой телефон, затем позвонил Софии.
— Сегодня ночью неподалеку отсюда сгорела машина, — сообщила она с места в карьер.
Он остро ощутил, что еще не до конца вырвался из объятий сна.
— Сгорела? В каком смысле?
— Около половины первого я проснулась от взрыва. Мы с Альбертом пошли туда. Там горела машина — «Сааб». Потом приехали пожарные и потушили пламя.
— «Сааб»?
— Да.
— Странно.
— Да уж, ничего не скажешь. Ты имеешь к этому отношение?
— Нет.
Йенс обдумал события вчерашнего вечера.
— Я был там, но за несколько часов до того. Ты все знаешь, я тебя предупреждал.
— Что произошло?
— В этом «Саабе» сидел мужчина, полицейский. Я предполагал подойти поближе, сфотографировать его — сделать это тихо и незаметно для него. Таков был мой план.
— И что?
— Но плану редко удается следовать.
— Так что?
— Я увидел у тебя в кухне Гектора. А потом в квартале от твоего дома появился Арон. Он шел прямо на мужика в «Саабе».
София ждала продолжения.
— Так что я вынужден был убрать оттуда этого полицейского. Заподозри Арон неладное, а тем более обнаружь он прослушивающее оборудование в машине — сама догадываешься, что произошло бы дальше.
— Так что же случилось?
— Я запрыгнул в «Сааб» и заставил его отъехать.
