class="p1">– Несомненно. – Зимри вопросительно поднял бровь, не понимая, как это вяжется с теми Жадом и Аленой, которых он знал. – Что ж, постараюсь, чтобы твоя благодарность дошла до нее.
– Спасибо. – Каттива коснулась его предплечья. – Коллектор, несмотря на мрачность, ты хороший человек.
Это прикосновение было свидетельством дружеской привязанности, и оно согрело Зимри. Он все отчетливее понимал, что Каттива тоже была хорошим человеком.
– Однако, – начала она, усаживаясь поудобнее, – чему родители меня точно не научили, так это мастерски обращаться с клинком, как твоя собеседница. Очень впечатляющее зрелище.
«И ты видела лишь малую долю того, на что она способна», – подумал Зимри.
– Я могу научить тебя, – предложил он.
– Правда?
– Конечно. Есть несколько простых, но эффективных приемов, которые можно проделать с помощью клинка.
– Замечательно! – Она лучезарно улыбнулась. – В таком случае в следующий раз я смогу спасти собственную жизнь, а вместе с ней и твои дополнительные акции клуба.
Подразумевалось, что это шутка, но тем не менее Зимри ощутил дискомфорт.
Возможно, потому, что акции становились все менее и менее привлекательными. Вместо радости от скорого достижения цели у него будто появилось бремя.
«Макабрис» превращался в призрак родителей, который преследовал его.
«Но как насчет тебя, Коллектор? Чего хочешь ты сам?»
Зимри боялся, что ответом на этот вопрос было имя лишь одной девушки.
Глава 27
Несмотря на то что глаза Арабессы были закрыты, она безошибочно играла мелодию на виолончели, сидя в своей музыкальной гостиной.
Мир. Облегчение. Прощение.
Фиолетовый свет пульсировал под ее веками с каждым колебанием глубокого вибрато. Пыльца ее даров ласкала кожу, когда девушка извлекала полные нежности аккорды. Удерживая виолончель в руках и придерживая бока с помощью коленей, она крайне бережно касалась струн. И покачивала головой в такт мелодии, которую напевала.
В этот момент не существовало ничего. Имели значение лишь мысли о том, как ноты устремляются ввысь и возвращаются в сердце. Арабесса была одна: ни зрителей, ни сестер, ни внимательного короля, никакой цели для игры, кроме собственной потребности в утешении. Желание выплеснуть эмоции, скопившиеся в ее сердце.
Она никогда не повторяла произведения, которые играла для себя. Они были созданы только для этого момента. Ее исповедь. Дневник чувств, которые ей нужно было излить в пустую комнату, позволяя бремени упасть с ее плеч, а тоске вырваться из груди.
Напряжение последних недель, беспокойство о предстоящих испытаниях, секреты, хранимые от сестер, конец Мусаи, вид пары Зимри и Каттивы, подготовка к выступлению на их приеме, а также доказательство того, что она достойная дочь своего отца, что она достойна трона… трудно было справиться со всем этим, и Арабесса нуждалась в возможности сделать передышку в своей музыкальной гостиной в Джабари. Безопасное место, где можно было выплеснуть все беспокойство с помощью музыки.
В последний раз с силой проведя смычком по струнам и прижав пальцы, Арабесса тихо пропела окончание своей песни и открыла глаза.
Пурпурные следы ее магии рассеивались в лучах солнечного света, проникающего через окна перед ней. Ее руки покалывало, когда магия возвращалась обратно.
«Отдохни, – прошептали дары. – Порадуйся», – выдохнули они.
Арабесса довольно вздохнула. За окном виднелись каскадные терракотовые крыши, спускавшиеся с холма ее родного города. Мимо пролетали птицы, а вдалеке слышался звон колоколов: конец молитвы потерянным богам. Арабесса скучала по Джабари. Здесь было легко забыть о том, что ожидает ее в скрытом в пещере королевстве за дверью портала. Здесь она не носила маску и не испытывала давления от того, что скрывала под ней. Здесь она могла смотреть на небо и не видеть отсчет времени, который вели постепенно тускнеющие звезды. Не думать о будущем и судьбе, ожидающей, когда ее напишут. Без сомнения, именно поэтому Долион сохранил их дом здесь: чтобы дать им всем место света, в котором можно прогнать тени.
– Давно я не слышал, чтобы ты играла вот так, – при звуке знакомого глубокого голоса сердце Арабессы подпрыгнуло. Она повернулась и увидела Зимри: он стоял, прислонившись к дверному косяку у входа в ее музыкальную гостиную. Его мышцы были заметны под одеждой, глаза оценивающе смотрели на нее, и всем своим видом он напоминал тигра. На нем был безупречный темно-синий костюм, подчеркивающий темную кожу, а к шейному платку приколот рубин.
При его приближении в животе Арабессы разлилось тепло.
– Я точно помню, что закрывала дверь, – сказала она.
– Твоя память тебя не подводит, ты закрыла ее, но не заперла на замок.
Он подошел и встал рядом с пианино, всего в нескольких шагах от нее. Затем рассеянно провел пальцами по клавишам.
– И, как доказало наше прошлое, – продолжал он, и в его глазах светился опасный блеск, – незапертая дверь – это своего рода приглашение войти.
Она старалась не обращать внимания на трепет в животе, появившийся от его слов и напоминающий о чувствах, которые они разделили вчера ночью.
«Если бы существовал способ убедить тебя сказать «да», я бы нашел его».
При виде его сильных рук, касавшихся изящных клавиш, ей стало еще тяжелее. Этот жест навевал воспоминания о Зимри, который так же нежно прикасался к ее телу, пытаясь заставить ее закричать. Эта музыкальная гостиная, оформленная в богатых, насыщенных цветах, была убежищем Арабессы, но также комнатой, хранившей память об истории двух людей, которые находились в ней сейчас.
Зимри всегда любил наблюдать за игрой Арабессы, а она, без сомнения, наслаждалась его вниманием.
«Так я могу услышать то, о чем ты часто умалчиваешь, – сказал он ей однажды. – Твоя музыка, Арабесса, – это твой способ выражения эмоций, и я готов слушать тебя вечно».
– Ты пришел поговорить с моим отцом? – спросила она, желая перевести разговор на более безопасную тему. – Боюсь, его сейчас нет дома.
– Я пришел поговорить с тобой. – Зимри отошел от рояля и приблизился к ней.
– Со мной? – Она изобразила равнодушие, хотя тепло опалило кожу, когда она увидела, как он приближается. Положив смычок в футляр, лежавший на соседнем столике, она продолжала держать виолончель между ног и наблюдала за тем, как молодой человек остановился перед ней.
Проникающие в окно солнечные лучи подчеркивали его широкие плечи.
– Я хотел поблагодарить тебя, – сказал он. – За то, что ты сделала для Каттивы тем вечером.
Грудь Арабессы сдавило, и она почувствовала разочарование.
Она не знала, что именно ожидала услышать от него, но точно не это.
Арабесса не ожидала, что он заговорит о Каттиве. Девушке, которую Зимри совсем недавно бережно держал в объятиях, а в его взгляде читалась забота о
