- А ведь я здеся понял многое, Игнат, - тяжело поднимаясь с лежанки, говорил Иван. - То понял, куда нам плыть надобно, ну да я вам опосля об оном поведаю.
Выходили из курильни, а вслед им неслись чьи-то вопли и чей-то дикий, неудержимый смех. Макао - веселый город.
6. БЕДУ ОТВЕСТЬ ПЫТАЛИСЬ
Ивана, изменившегося страшно, до неузнаваемости почти, измученного, грязного, встретили мужики вначале настороженно, но, когда Игнат Ивану вымыться помог, а потом достал ему из сундучка сермяжный кафтан казацкий и тот сбросил кафтан немецкий и натянул посконную одежу, мужики по одному стали подходить к Ивану, целовали, со слезой просили старое забыть, не гневаться, быть к непростительной их дури снисходительным.
- Ладно, мужики! - прикрикнул на них Игнат. - Хватит канючить да сморкаться! И без того понятно - раз возвратился к нам ерой наш, так, стало быть, простил. Ну так чего, мил друг, удумал ты, с зельем китайским слюбившись? - спросил Суета Ивана.
Устюжинову было трудно говорить, но он сказал:
- А то, что немедля плыть нам надо назад, в Россию.
Все молчали. Игнат бороду поскреб, распушив её метлой широкой, неуверенно произнес:
- А что ж, рази никакой надежды устроиться в краю чужом не стало? А на Филиппинах? Али зазря мытарились?
Иван вздохнул:
- Зазря, выходит. Доверились вы, как Михайло Перевалов молвил, Вельзевулу сущему...
- Помер Михайло, - уронил кто-то. Иван вздохнул, нахмурился:
- Пропали, ребята, ваши головы за боярами голыми. Нельзя вам на Филиппины плыть. Пока я... в городе кружил, узнать успел, что на островах Филиппских все земли монастырями латинянскими заняты, порожней землицы нет, а посему, чтобы наделами разжиться, ничего иного не оставалось бы вам, как в захребетники монастырские идти, то есть надевать ярмо потяжелее прежнего.
Тяжелей свинца повисла тишина. Слышно было, как урчало у кого-то в животе.
- Так что же мы теперь?.. - выдохнула Андриянова Прасковья.
- Братишки, иной не вижу для нас дороги, как той, что нас назад ведет, в Россию. Уразумел я - не будет в заморье счастья.
На него заорал Суета Игнат, безобразно заорал, злобой раздираемый:
- Ты-ы! Поповский выродок! Помнишь, как ты к нам в избу приходил, помнишь, как уговаривал нас верить немцу, как подпевал Бейноске?! Поплывем, говорил, за море, там будет вам сдобный каравай и пряник, вы токмо верьте, верьте! А что ж таперя? Не дорога ль цена за сию прогулку вышла? Трех человек на землю дикую ссадили, - померли уж, наверно, - наших четверо побито насмерть дикарями, здеся за неделю мором десяток съеден! Семнадцать уж? Нет, Ваня, не за тем я звал тебя, чтоб ты меня назад в острог отвез! Нет, пошуруй в черепушечке своей, вычеши-ка другую какую мыслишку!
- Иного ничего я не скажу вам, - твердо вымолвил Иван. - Признаю вину свою давнюю, что пособил иноземцу в лихое дело вас завлечь, многими несчастьями обернувшееся, но во избежание несчастий новых, которые вас всех до единого могут извести, предлагаю плыть назад, в Россию.
Прасковья Андриянова, жена Алешки, некрасивая, желтолицая баба, безгубая и долгоносая, плача прокричала:
- Да можно ль плыть в Расею? Напроказили там с три короба, так отвечать придется! Сказнят жа-а!
- Не сказнят! - возразил Иван. - Галиот подведем к месту тихому, безлюдному, в город какой войдем незаметно, за деньги в любой канцелярии паспорта себе новые выправим. Сибирь велика, всех примет, не выдаст. Устроитесь на заимках да и станете жить-поживать. А обильной, жирной каши за морем искать - поспешной и глупой нашей мыслью было. Все, возвертаемся, братцы.
Но слова Ивана далеко не всем пришлись по нраву. Поднялся ор великий, кричали, доказывая преимущества возвращения назад, в Россию, другие, напротив, предлагали плыть дальше, разыскивая землю, от монастырей латинских порожнюю. Лаялись крепко, пока не договорились, что поутру, подумавши, поприкинув за ночь то, се, счетом голосов решат, что делать: вперед ли плыть - назад ли. Главное, все без господ решат, без адмирала даже. И сразу успокоились и присмирели. Спать укладывались, крепко помолившись и густо серы накурив, что делали теперь во избежание новых жертв безжалостных мора злого. Уже ложились, а Иван к Игнату подошел, спросил тихонько:
- Игнаша, что-то Мавры не видать. Разве и она...
Игнат поспешно замотал головой:
- Нет, Иван, не бойся, не помре она.
- Так где ж?
- А ещё со старой фатеры сошла, а в какую сторону вспорхнула, нам неведомо. Слыхали, погнушавшись жильем нечистым, где-то в городе постой нашла... - говорил скороговоркой, оловянно, не мигая, уставившись в глаза Ивана.
- Ладно, - измученно сказал Устюжинов, - спать давай ложиться. Заутра день тяжелый будет. Решится что-то.
Завернувшись в рогожки, почесываясь и покашливая, ночевали мужики, но никто не спал - каждый думал, чья завтра перетянет, и если перетянет что-то, то насколько лучше, полезней это будет перетянутого. Ворочались, вздыхали - трудно было им в ту ночь. А запах, смрадный, липкий и тлетворный, втекал сквозь щели, заражая весь дом зловоньем разложенья, гнилости и смерти.
Сон победил всех лишь под утро, но спали мужики недолго. Проснулись оттого, что кто-то барабанил в дверь. "Что за напасть еще? - подумали спросонья, пугаясь сильно, и решили: - Новая беда идет!" Вскочили на ноги. Дверь отворять Игнат в одних портках пошел, впустил троих - Чурина Василия, жену его, Настасью, и Филиппку Зябликова, штурманского ученика, которые на квартире отказались поселиться сразу, а так и жили на галиоте под предлогом караула всего имущества. Ввалились в дом и тут же завопили, запричитали. Мужики спросонья вначале ничего дознаться не могли. Утирая слезы, Филиппка прогундосил:
- Все, братики, нету у нас боле галиота! Нету!
Мигом проснулись мужики, ухватились за пришедших:
- Как нету? Отвечайте! Куда ж он делся?
- Али потонул нечаянно от неприметной какой дыры?
Василий Чурин, видно от волненья помешавшийся немного даже, голову ручищами облапив, мотал ею и скулил, не говоря ни слова. Филиппка плакал, но кое-что рассказывал:
- Нет, братики, не потонул! Заря сегодня ещё чуть занималась, а уж, доски с причала перекинув, пришла на палубу целая орда людей. Были средь них и власти портовые, и ещё какие-то, хрен их разберешь, все наглые, строптивые. Сунули господину штурману под нос какую-то бумагу - вроде купчую - и пошли по трюму шарить, как в собственной мотне. На нас уж и вниманья не обращали, ходили и опись всему нашему припасу делали. Господин штурман за ними следом бегал, дело беззаконное, разбойное умолял оставить, за руки хватал, описывать товары не давал, но на него вниманья мало обращали и все пихали в сторону, пока он, озлясь, в каюту свою не сбегал да не принес мушкет. Собрался уж было выпалить в их старшего, но они мушкетик из рук его выдрали и зачали лупить, да и меня заодно. А госпожа штурманиха все горькими слезами рыдала, мужа просила пощадить. Вот мы, видя бессилие наше, к вам за помощью и прибежали. Давайте, братцы, поспешим скорее в порт, "Святого Петра" из рук беззастенчивых спасать!
Мужики загорлопанили, засобирались, второпях натягивали штаны, кафтаны, некоторые выбегали на двор, и слышно было, как трещали выламываемые откуда-то палки, но тут слово взял Иван Устюжинов:
- Василий Митрич, - спросил у штурмана, - бумагу оную ты разглядел? Почем знаешь, что купчая?
Чурин с мукой руки от головы своей седой отнял, на Ивана жалким, забитым взглядом посмотрел - совсем и не угадывался в этом человеке тот, кто командовал сурово мужиками, тычками награждая их:
- Ваня, мню, что купчей был лист оный. Зело изрядно, узорчато был гравирован, с большим гербом португальским над писаниной.
- Что написано там было, не уразумел, понятно?
- Откуда мне! Зато - дай мне Спаситель не соврать - внизу я подпись адмирала углядел, Беньёвского! Вот те крест!
Мужики разом охнули.
- Откуда знаешь, что его? - вгрызся Иван в лицо Чурина взглядом.
- А много, Иван, писулек он мне послал за время плаванья с ордерами разными и указаньями. Рука его мне уж известна. Так что вот, связались мы с извергом, с гадюкой в лебединых перьях, и вышла у нас такая кака, что не сказать! Разве штурман я таперя без корабля? - и Василий Чурин, сморщив старое свое лицо, горько зарыдал, сотрясаясь могучим корпусом своим.
- Вот те на-а, - раздумчиво молвил Спиридон Судейкин, - а мы уж собирались на судно перебраться, чтоб от мора уберечься. Упоздали...
- Да что там мор! - заморгал глазами-бельмами Алешка Андриянов, оживший малость от хворобы, лысый, страшный. - Плыть нам таперя не на чем! - и взвизгнул громко: - Плыть не на чем, братва!
Мужики, пораженные, оторопело молчали. Казалось, рухни на них сейчас и крыша дома, не столь ошеломило бы их это происшествие, как новость о продаже корабля, единой их надежды. Стояли потрясенные, с отчаяньем, испугом в помертвевших, остуженных бедой глазах.
- Что ж таперя делать? - тихо спросил Коростелев Дементий.
