Больше в комнате ничего не было, лишь над алтарем висело распятие из слоновой кости.
— Вот все, что осталось от моей несчастной жизни, — сказала графиня Монте-Кристо, указывая на портреты и пряди волос. — Теперь лишь одно это привязывает меня к жизни, — продолжала она, подняв руку в направлении висящего на стене распятия. — Ты первый, кто помимо меня, переступил порог этой комнаты, где смолкает шум внешнего мира. А теперь говори, чего ты хочешь, Жозе?
— Вы знаете, Элен, — печально ответил Жозе, — что я вместе с вами оплакиваю этих дорогих нам обоим покойников. Я сделал для вас и вашей семьи все возможное, сделал это, даже не думая о награде, но сегодня я хочу просить вас о ней.
В ответ графиня Монте-Кристо протянула руку к запечатанному конверту и тихо проговорила:
— Разве ты забыл последние слова Биасона: «В этом документе твоя награда и мое оправдание». Это письмо принадлежит тебе, Жозе, и ты можешь вскрыть конверт.
Жозе хотел было уже сломать печать, но подумав, изменил свое решение.
— Нет, Элен, я поклялся не читать письма до тех пор, пока кто-нибудь из Ранконов не войдет в замок своих предков как победитель, с гордо поднятой головой. Только тогда я смогу вскрыть этот конверт.
— Но тогда ты никогда не сделаешь этого, ибо моя бедная дочь Бланш умерла! — вздохнула графиня.
— Кто знает… — прошептал Жозе.
— К несчастью, в этом нет никакого сомнения. Из Неаполя нами были получены самые точные сведения.
— И все же, я не теряю надежды! — воскликнул Жозе. — Если она жива, то мы должны найти ее, а если умерла, то мы отомстим за ее смерть.
— Отомстим за ее смерть? — повторила графиня. — Нет, Жозе, наша миссия заключается не в мщении, а в восстановлении справедливости. Я пришла в этот мир, чтобы принести мир, а не войну! Я сильна лишь до тех пор, пока творю добро, ибо Господь на моей стороне, но если гнев овладеет мною, то лишит меня поддержки и я потерплю неминуемое поражение. Отомстить за мою бедную погибшую дочь! Да, я часто думала об этом, вот почему я каждый год запираюсь в этих стенах — чтобы избавиться от страшного искушения. Я молюсь, я плачу, я смиряю свою гордыню и тогда они начинают говорить со мною из своих могил, они дают мне советы и на меня нисходит благодать, я обретаю душевный мир и покой. Нет, Жозе, говорить в этом месте о мщении — почти богохульство!
— Хорошо, Элен, но значит ли это, что мы не должны препятствовать другим творить зло? Эти негодяи убили вашего мужа, вашего брата и вашу дочь. Они отняли у вас все, даже ваше имя. Они превратили вас в призрак без родины, без семьи, даже без определенного положения в обществе. Что же, если хотите, мы можем простить им все это! Но неужели вы хотите, чтобы их жертвы множились и дальше, чтобы эти чудовища снова и снова толкали их в пропасть, из которой вам самой удалось выбраться лишь чудом? Неужели вы позволите Киприенне выйти замуж за этого человека, имя которого я не осмеливаюсь произнести здесь из страха нарушить покой мертвых? Нет, Элен, нет! Мы не можем и не должны допустить этого!
Дон Жозе замолчал, но поскольку графиня ничего не ответила, он продолжал снова:
— Выслушайте меня. Я готов работать в одиночку, готов взять на себя всю тяжесть ответственности. Вы можете оставаться тихим и добрым провидением, зато я стану олицетворением гнева и правосудия. Я ничего больше не прошу от вас, Элен, но об этом я готов умолять вас на коленях, пусть это станет мне единственной наградой за все: помогите мне спасти Киприенну. Я только что узнал от госпожи Жакмен, что девушка согласилась подчиниться воле отца. Теперь лишь вы одна можете помочь мне выиграть время. Время — вот все, что мне нужно — всего несколько недель или хотя бы несколько дней. Завтра я начну борьбу с Матифо, а Шампион невольно послужит орудием в моих руках и, кто знает, может быть мне настолько повезет, что я не только спасу Киприенну, но и верну вам дочь?
— Безумные мечты! — прошептала графиня Монте-Кристо. — Бланш давно умерла, но я знаю, что у меня нет права отказать тебе ни в чем, Жозе. Счастье мое прошло и никогда не вернется, но я не стану препятствием на твоем пути. Киприенна достойна тебя, а ты достоин Киприенны. Иди же туда, куда влечет тебя судьба, а я всегда буду готова прийти тебе на помощь. Если Киприенна постучится в двери этого дома, они откроются для нее, но имя мое не следует произносить в присутствии Киприенны. Ради тебя я постараюсь воздействовать на ее мать и помогу тебе выиграть необходимое время.
— Да благословит вас Господь! — тихо прошептал Жозе.
— Я очень устала, — печально покачала головой графиня, — по правде говоря, я никогда еще не чувствовала себя столь утомленной. Думаю, смерть моя близка, ибо мною владеет какая-то странная и необычайно глубокая печаль. Подумать только, скольких несчастных удалось нам спасти за эти пять лет! Перед нами отступали голод, печаль, нищета, даже угрызения совести. Теперь нам предстоит во второй раз помериться силами с Матифо и Шампионом. Я протянула руку помощи госпоже Жакмен, ибо хочу спасти ее и ее сына. Оказывая влияние на Нини Мусташ, я борюсь с Шампионом. Я беру Урсулу под свое покровительство и снова на моем пути встает Шампион. Графиня де Пьюзо бросается к моим ногам, я выслушиваю горестную исповедь этой несчастной женщины и хочу сказать ей: «Встаньте, вы получили прощение!», но между нами встают полковник Фриц, Матифо и, конечно же, Шампион, ибо Шампион буквально всюду, без него не обходится ни одно злое дело.
Сказав это, графиня заломила руки и подняв их к небесам, воскликнула прерывающимся голосом:
— О Боже, Ты знаешь, что я поклялась никогда больше не испытывать ненависти ни к одному человеку, оставив для своих горестей и печалей лишь один день в году, этот самый день. Все остальные дни я решила пожертвовать своим несчастным сестрам во Христе. Я всегда давала щедрой рукой, разбрасывая повсюду семена милосердия и сострадания. Так что же заставляет этих жалких насекомых снова и снова вставать на моем пути? В такие минуты мне кажется, что голос гнева и мщения говорит мне снова и снова: «Ты по-прежнему женщина, Элен, и ты ничего не забыла, так сокруши же их, отомсти за погибших, отомсти за себя!»
Говоря это, она опустилась на скамеечку для молитвы и, борясь с сомнениями, протянула руки к распятию, молясь, подобно Иисусу на Масличной Горе: «О Господи, отверзи от уст моих чашу страдания!»
Жозе молча стоял, скрестив руки на груди, и с нежным сочувствием наблюдал за молящейся женщиной, мольба которой нашла путь и к его сердцу.
Прошло еще много времени, прежде чем графиня Монте-Кристо окончательно пришла в себя. Долгое время она ничего не могла сказать, губы ее чуть шевелились и лишь вздохи отчаяния и рыдания вырывались из ее груди.
