Ард молчал дольше, чем нужно, не мог прервать поток соленой грусти. Иногда лучше молчать, потому что теплые слова принесут скорее боль, чем утешение. Уже потом спросил, подавая платок:
— Как тебя зовут?
— Сайнария.
За мелкими хлопотами и заботами дни до праздника Хейме — первой зимней ночи — пролетели незаметно.
Танцы, музыка, выпивка, сладости и разнообразные закуски — всего имелось вдоволь. Ард попеременно плясал с женой и Айлой, потом еще и Вэля вытащила его в круг танцующих. Юноша уморился, будто после пробежки, рухнул на ближайшую скамейку. Влажная от пота рубаха липла к телу. Холодный эль освежая, лился в горло, как вода.
— Эль и женщины, — радостно заржал оказавшийся поблизости мужчина с длинными седыми усами и гладко выбритым подбородком. Он сорвал с пояса кошель и встряхнул им. — А еще — серебро! Много серебра! Демоны меня заберите, разве не это — жизнь?!
Указательный и безымянный пальцы у него отсутствовали — обрубки длиной в фалангу были замотаны полосками кожи. Надетый на голое тело жилет открывал взгляду внушительную мускулатуру и множество мелких шрамов.
— Воин? — спросил Ард, подливая соседу в кружку эль и пододвигая поднос с натертыми чесноком сухарями.
— В прошлом, — махнул рукой мужчина. — Отвоевал свое. Хочу осесть где-нибудь в ваших краях.
— Как зовут?
— Сельвор Трезубец.
— Трезубец?
— Точно. Многие дурни отведали моего любимого оружия! Три дырки в брюхе делают людей гораздо лучше, чем они были при жизни, поверь мне! — он засмеялся, изо рта полетели крошки.
— Какому богу ты служил?
— Всем. И всех предавал. Вот единственные боги, которым служит верно наемник до самой смерти, — он снял с шеи ожерелье: монеты, насаженные на сыромятный шнурок, — серебро, золото и медь. Лишь это мои хозяева.
При каждом слове он пальцем стукал по монеткам самого разного достоинства и качества чеканки.
— По твоему ожерелью можно изучать Гаргию!
— Не только ее, малец, — Сельвор щелкун по серебряной монетке с изображением черепахи. — Это с островов Куднабра. Три года воевал. Мы потопили два десятка вражеских судов и сожгли семь поселений, прежде чем Морской Царь Акто-Бэн уселся на престол! Я потом неделю во дворце пил, ел и трахался, как животное: наложники и наложницы в Куднабре чудеса творят. Счастливое время!
— Интересно. Слушай, а что сейчас происходит в мире?
— Идет война, — воин посерьезнел.
— Где? В каких землях?
— Да везде. Куда ни плюнь. Бог идет на бога, сосед режет соседа, люди дохнут, как муравьи в затопленном муравейнике. Чуть что — и потянуло дымом. Я видел траншеи, заваленные гниющими телам. Видел горящие корабли и людей, полыхающих, как факелы. Видел, как вороны клюют повешенных на деревьях детей. Война съедает все и всех… Хочешь знать мое мнение? Только шлюхи, убийцы и рабы нужны всегда и везде.
— Страшно звучит. Но почему ты так думаешь?
— Потому что богам не нужен никто больше. Ученые? Смех. Торговцы? Глупости. Богам не нужны деньги. Им нужен покорный скот. Я не знаю, почему все мы до сих пор не носим ошейники. Рад только, что преставлюсь до того дня, когда их нацепят на нас.
Арду расхотелось и есть, и пить, и веселиться.
— Но отнюдь не всегда войны затевают боги. Мы тоже хороши.
— Бесспорно, парень, — Сельвор поймал кружкой поток душистого темного эля, — только кому, как не бессмертным, следует палкой отгонять друг от друга распоясавшихся людишек?
— Боги мудры, но что-то не припомню, чтобы они своей волей прекращали сражения и разгоняли народ по домам. Чаще начинают… Спрашиваешь, кому прекращать кровопролития? Людям, которые умнее собратьев, например. Если жить только чужой волей — рано или поздно взаправду окажешься на цепи.
— Вот что я тебе скажу, умник, — воин снова помрачнел, зыркнул на собеседника исподлобья, — те, кто несет перемены, умирают быстро. Видал я таких. Много. Очень много. И всех их смерть забрала рано. Боги — это Ваярия. А Ваярия — это мир. Люди — для мира, а не мир для людей. Вот так я думаю.
Глава 14 Ильгар
Уютно потрескивал костерок, выстреливая в небо снопами искр. Чуть в стороне Партлин грустно пел о безвозвратно ушедших годах, потерянной любви и погибшей родине. Ильгар не любил эту песню. Она отражала его жизнь, как начищенная сталь нового меча отражала яркий свет Летней Звезды. Но подобно сотням звезд, мерцавших рядом, это песня хранила в себе мерцание сотен судеб. Похожих жизней.
Десятник с тихим шорохом вогнал меч из черийской стали в новенькие ножны, положил на колени. Ножны — подарок военного преатора. Меч — Ракавира. Во время бури Ильгар спас несколько человек из высшего сословия, за это получил две записи в личную грамоту, денежное поощрение, меч и ножны. Воины гарнизона защитили город, и наградой им послужил скорбный ужин, по десятку серебряных монет на брата и устная благодарность.
До этого он никогда не задумывался, какой разной бывает справедливость. И что такое справедливость вообще? Чем ее мерить? Сделал ли Ильгар больше, нежели рядовой копейщик из гарнизона? Вряд ли. И, тем не менее, молодой жнец стал на шажок ближе к званию сотника, на ступеньку выше к Сеятелю.
Припомнились слова Барталина, оброненные день назад у стен Сайнарии, когда уносили тело погибшего сарлуга, а люди выкрикивали его имя.
— Здесь полегло много народу, а вон те парни, — Дядька указал на отряд жнецов, проходящий в ворота, — разбили великанов в пух и прах. Ни их, ни погибших товарищей никто не называет героями. Только соратники сохранят в памяти имена мертвецов. Зато мальчишку, поднявшего руку на бога, горожане будут помнить годами. Если не столетиями! Люди никогда не перестанут меня удивлять…
Теперь слова ветерана заиграли новыми красками. И это тяготило. Ильгар знал, что не заслуживает не только меча, но даже перевязи от ножен. Кто не припечатал военного преатора решающим доводом? Он. Кто настолько тщательно хранит позорную тайну шрама, что ради нее поставил под удар сотни жизней? Он. Конечно, всему виною не только его страхи, но еще и узколобость Алария, не пожелавшего внять словам. Как итог: семьдесят шесть жнецов, один Дарующий, восемь жрецов и почти три сотни горожан и земледельцев погибло. Треть населения Сайнарии! Кроме того — подчистую сметенный частокол, поваленная сторожевая вышка, два десятка разгромленных домов пахарей.
Крах!
И на фоне общей разрухи — постное выражение лица народного преатора, когда тот зачитывал списки потерь. Корвус стоял на ступенях цитадели, вокруг которых толпились люди, бесстрастно и сухо рубил воздух словами, а внизу разыгрывались настоящие трагедии. Закончив читать, Корвус развернулся и ушел в тень под каменным козырьком твердыни. А люди еще долго не расходились — ждали припасов, одеял, питьевой воды и решения, куда переселят лишившихся крова. К чести властей — все проблемы решили еще до заката. И ночь, опустившаяся на утихший город, застала на улицах лишь жнецов и стражей.
