— Глупый Быс! Нет там ничего! — тащила Бытерхай за веревку упрямого бычка. — Пойдем домой… Скоро Анка Лысанку домой пригонит… — ласково уговаривала она нового друга.
Вышла погреться Кутуяхсыт. На жердях сушилки, на плоской крыше юрты лежали вялящиеся впрок рыбы.
— Глаза мои еще увидели Божью тварь, — глядя на Бытерхай с бычком, проговорила она. — А вот Салбан не дожил…
Грегорей бодро косил, когда, оставив корову, подбежала возбужденная Анка.
— Там у городьбы лодка наша… и сети! — закричала она.
Они вытащили лодку на берег, и Грегорей, осмотрев сети, озадаченно взглянул на жену.
Джанга— Кто бы мог подумать, что он не утонул, — говорила старуха, греясь у огня. — Никому и в голову не пришло, что она его… а?.. Ведьма!
— А может, и утонул. А она только лодку нашла и отдала нам, — предположил Грегорей.
— Ага, и сети туда положила!.. — проворчала Кутуяхсыт.
Горел огонь. Замычала корова.
— Страшно мне что-то, Грегорей — сказала вдруг Анка.
— А можно, я с Бысом спать буду? — спросила Бытерхай, обнимая бычка.
— Нельзя! — резко сказала Анка. — И ночью не оставишь скотины в покое. И корове нужно свое время!
Бытерхай послушно пошла к Джангиной кровати.
Грегорей косил.
Анка возвращалась с городьбы, неся полную корзину рыбы, когда заметила на берегу вторую лодку.
В юрте сидел Джанга, обнимая счастливую Бытерхай, и весело беседовал с Кутуяхсыт.
— Джанга! — воскликнула Анка. — Ты жив?!
— Живу, Анка, дышу… Слава Богу! Вот и к вам пришел, видишь, — улыбался тунгус.
— А где пропадал-то?! Мы-то убивались… Страху натерпелись из-за тебя… Где ты теперь-то? — выпалила Анка, садясь к огню.
— Времени все не хватало… — смутился рыбак, отпивая чай. — Давно навестил бы вас, да вот… рыбу надо ловить… сети, опять, чинить…
— Сбегай, Бытерхай, крикни хозяина! Скажи, Джанга вернулся!
— Ожитой?
— Ожитой… ожитой… — усмехнулась Анка.
— Грегорей! Джанга вернулся! Ожитой! — кричала Бытерхай.
Джанга смущенно улыбнулся.
Помолчали.
— По крайности, хорошо ли тебе? — спросила Анка.
— У вас все-таки лучше, — ответил Джанга уклончиво.
— Как же это случилось?! — радостно спрашивал Грегорей. Они угощали Джангу маслом и соратом.
— Случилось! — решительно отрезал Джанга, жадно отпивая кислое молоко. — Скотина у вас теперь… Много молока дает?
Анка кивнула. Тревога не покидала ее.
— Может, и лучше, что я пропал… Кто знает, была бы у вас тогда скотина?
— А Мергень знает, что мы со скотом?
— Да! — обрадовался вопросу Джанга. — Мы давно видели ее с того берега… Теперь она пробита лежит! Неделю тому вернулась прострелена… Вот здесь. — Джанга показал на правый бок в область печени. — Кровью сильно истекла…
— Здесь? — переспросил Грегорей, показывая на себе.
— Да, должно, помрет… А уж хотела исправиться. — Джанга задумался.
— Скажи, а это ты надумал нам лодку и сети отдать? — попивая сорат, вскользь спросил Грегорей.
— Зачем я? Конечно, я отвез руками, но она сама надумала. «Джанга, — говорит, — зачем нам две лодки? И сетей у нас много. А у них ничего нет… Отвези им, от нас не убудет».
— Пусть бы лучше не отсылала! — вдруг сказала Анка.
— Не говори так! Помрет она… кровью истекла… Прости ей, Господи, всякие прегрешения, — обратился он к образам.
— Хорошо у вас, весело… А у нас теперь грустно, — говорил Джанга, поглаживая корову.
— Эх, паря, остался бы ты лучше ночевать, — уговаривал его Грегорей. — Темно и волна, опять…
— Никак нельзя! Одна она там. Воды ей некому подать. Только бы не померла! Посмотрите… Хорошо будет!
— С утра поплывешь, — уговаривала Анка.
— Джанга, останься, — просила Бытерхай.
— Хорошо у вас, правда! И весело, и скот есть, но никак нельзя, — извинялся Джанга. — Опять вскорости приеду. Соседями будем. А так нельзя.
— Возьми вот. — Анка дала ему берестяной турсучок с молоком.
Джанга кивнул и поковылял к озеру.
В юрте текло. Шум ненастья, несмолкаемая дробь водяных капель, плеск бегущей воды доносились снаружи.
— Хорошо, сено успели скопнить, — говорил Грегорей.
— Худо, что земли не успели на крышу набросать. Не знаю уж, куда и спрячемся, — говорила Анка, глядя на струи воды, текущие с потолка.
— Ничего. Над кроватями сухо. И на стол не течет, — сказала Кутуяхсыт.
— Подожди… Протечет! — сказала Анка. — Пойду сена для Лысанки принесу. И амбар посмотрю. Боюсь, и там прорвет… Рыбу подмочит! — Она набросила накидку коровьей кожи и вышла.
Дождь плотной стеной огородил юрту. Анка закрыла дверь и пошла, нагибаясь под хлесткими порывами ветра.
— Награди ее Господь!.. Сжалился Он над нами, грешными, и послал ее ради облегчения мучений наших… — говорила Кутуяхсыт.
ОсеньТекло уже и над столом, когда вдруг открылась дверь и вошел мокрый и грязный Джанга. За ним — сильно исхудавшая, с лихорадочно горящими глазами Мергень.
— Смыло… совсем смыло глину с нашей урасы. Невтерпеж! — неестественно весело сказал рыбак. — Холодище! А у вас хорошо, тепло и сухо!
Мергень молча прошла на свое старое место и бросила узелок с вещами.
Обитатели юрты переглянулись.
Отряхиваясь, Джанга присел к огню.
— Всегда говорил я, что вместе лучше, — смущенно сказал он и виновато улыбнулся.
Наступила поздняя, холодная, сухая рыже-золотистая осень. Джанга возил с острова запасы и складывал амбар.
— Зачем развязали связки сушеной рыбы? — сурово спросила Мергень, входя в юрту.
— Заплесневели совсем… Надо было съесть, — оправдывалась Анка. Она сидела у огня, штопая одежду Грегорея.
— Пусть гниет — не ваше! — мрачно сказала Мергень и села к огню. — Будет с вас, что сетями моими пользуетесь… Пошто навоз не вынесла? — прикрикнула она на Бытерхай.
Та испуганно побежала за лопатой.
— Сети-то наши были! — вдруг сказал Грегорей.
— Были, да сплыли! Разве получили бы вы их, если б я сама не отдала? — сказала она, протягивая к огню руки. — Ведь приходил ты за ними, Грегорей, — усмехнулась Мергень.
Наступила тяжелая пауза. Вбежала Бытерхай с лопатой и принялась выносить навоз.
— Дай иголку, — сказала Анке Мергень, снимая кухлянку.
Анка недоуменно подняла глаза. Мергень взяла у нее из рук иголку и села к огню, осматривая одежду.
Анка вышла на двор.
Джанга таскал припасы в амбар. По ее глазам, наполнившимися слезами, он догадался.
— Простите вы ей, — просто сказал он. — Совсем уж исправиться хотела, да в печень ее железом ткнули. Известно — от печени злость… Погоди, лето придет, на остров опять уйдем себе.
— Не знаю, как и до лета дотянем…
— Чего они все молчат? Чего не разговаривают? — спросила Мергень Джангу, который свалил у камелька принесенную охапку дров.
— Эх, ведь и я не могу здесь с тобой по душе говорить. Не так бывало у нас на острове… Людей много, а сердце не любит ушей.
— Меня, скажи, не любят! Скука! Хуже, чем в тундре! — зло сказала она.
— А ты пожалей, пожалей их — сразу полегчает! Я всегда так делаю.
— Ты бы и бревно любил, если б соседей не стало…
— Летом на остров укочуем, — шепнул Джанга и неловко приобнял ее.
— Кто знает, что до лета случится? Зима длинная! — Она брезгливо отстранилась. — Может, ноги твои совсем отвалятся…
Она встала и вышла из юрты.
Здесь, несмотря на позднее время, кипела работа. Бытерхай подносила навоз и помогала Анке смешивать его с глиной. А Грегорей обмазывал этим раствором стены юрты.
— Навоз подсохнет и весной будет гореть от солнца. Лучше, как раньше, щели мхом законопатить, а сверху глиной! — решительно сказала Мергень. — А корову я бы совсем выбросила вон из юрты! Нет у нас ни ямы, ни желобов! Будет вечная сырость и вонь.
