За моей спиной прозвучало:
— Пригасите свет.
Я выключил фонарь и услышал над головой тихий писк, поскрипывание, шелест.
Летучие мыши.
Судя по бесконечному шороху, целая колония.
— Теперь включайте.
После темноты луч показался очень ярким, антрацитовая вода и угольно-маслянистые скалы били по глазам контрастно-черным.
Сколько раз бывал здесь мой спутник, если ориентируется так легко?
— Куда ведут эти пещеры?
— Гора насквозь, — сказал проводник и, вновь погрузив весло в воду, направил каноэ в один из трех каналов, выбрав самый узкий.
Не удивлюсь, если по этим путям возят контрабанду. Искать тут кого-то можно годами…
Мы плыли долго.
Своды начали постепенно сдвигаться. Теперь лодка почти касалась бортами скалы. Свет фонаря выхватывал смятые трещины в камне, проблеск тонких полосок каких-то минералов… Здесь должно быть холодно, сыро, как и во всей остальной подземной пещере, но мне вдруг стало душно и я ощутил жар, постепенно приливающий к голове.
Потолок снизился, мои волосы коснулись камня. Я повел лучом фонаря, стараясь охватить как можно большее пространство, чтобы понять, расширяется ли тоннель дальше. Но нет, он только сужался.
Бэйцзинец с легким стуком положил весло на дно. Теперь лодка скользила сама, увлекаемая течением воды. Гранитный свод сделался еще ниже, сидеть стало возможно лишь согнувшись.
— Надо лечь, — произнес спутник.
Он опустился на дно, и я поспешил сползти следом.
Борта царапали о камни с боков и сверху, иногда движение замедлялось и мне стало казаться, что лодка сейчас застрянет, стиснутая со всех сторон. Сверху навалилась многотонная глыба горы, снизу лежало ледяное непроглядное озеро. Замкнутое пространство давило со всех сторон.
Мне перестало хватать воздуха. Фонарь начал гаснуть. Шпангоуты утлого суденышка впились в ребра… Нужно дышать. Вдох-выдох… еще один вдох и снова выдох. Что может быть проще, но я забыл, как это делается. И прежде, чем паника накрыла с головой, мое запястье крепко сжали чьи-то пальцы.
Я резко выдохнул… и провалился в пустоту.
Я стоял на самом краю безграничного пространства, наполненного ветром. Здесь было очень много воздуха и света.
Легкие, смятые словно два бумажных комка, расправлялись, наполняясь кислородом. Первые мгновения я жадно глотал его, ни о чем не думая, не вспоминая, не анализируя. Просто дышал.
За моей спиной стоял кто-то, я хотел обернуться, чтобы посмотреть на него, но не смог. Первая безумная жажда прошла, и теперь я наслаждался запахом снега далеких гор, густым ароматом луговых цветов со склонов, легким привкусом смолы и хвои… молодой хвои лиственниц…
Тяжесть, сдавившая голову, ушла, сердце билось ровно. Приступ клаустрофобии, навалившийся в горе, стал казаться далеким и нереальным. Мысли о замкнутом пространстве больше не вызывали смятения. Создавалось впечатление что ветер, гуляющий на этих высотах, начисто стер из меня давний страх. Я почувствовал себя абсолютно свободным.
И, купаясь в этом нереально-прекрасном ощущении, открыл глаза. Лодка, по-прежнему, скользила по воде, но потолок потерялся где-то в вышине и раздвинулись стены. Фонарь не горел, но тьма больше не была холодно-непроглядной. Впереди шумела птичьими и звериными голосами, плескала волнами и шелестела листьями настоящая, живая ночь.
Каноэ выплывало из пещеры.
Я оглянулся на проводника, неспешно опускающего весло в воду то с правого, то с левого борта размеренными, плавными движениями. Кто он? Погрузил меня в сон, значит сновидящий. Погрузил в сон очень быстро, значит сильный и опытный сновидящий. Но откуда узнал про мою боязнь замкнутого пространства? И как понял, чем ее лучше лечить?
Весло тихо стукнуло о край борта, видимый лишь черным силуэтом спутник усмехнулся и произнес на чистейшем койне:
— Ты сейчас во мне дыру взглядом прожжешь, Аметист.
Способность дышать снова на мгновение покинула меня. Я думал, что меня нечем поразить и вот снова сижу в ошеломлении. Теперь, в темноте, когда до предела обостряется слух, я понял, что голос прежний…
— Это все еще сон?
Весло поднялось над моей головой и капли, текущие с него, попали за шиворот.
— Реальность. Посмотри вокруг.
Последнее слово прозвучало легкой насмешкой.
— Но… как⁈ Тело сновидения не может существовать без физического тела. Не ты ли сам говорил это?
Я привстал, наклонился и, зачерпнув воды из реки, плеснул себе в лицо, вытерся краем футболки. Опустился на прежнее место. Снова ощутил раздвоенность сознания.
— Я жив, Аметист, — произнес Феликс.
Он жив?..
Он всегда был в моей голове? Всегда следил?…Помогал. Подсказывал. Вытаскивал из одной опасности и подталкивал к другой, тоже вытаскивал, как сегодня. Я продолжал смотреть в темноту бэйцзинской ночи, почти скрывающую Феликса, только теперь осознавая.
— Это искусственное тело, — сказал он, как всегда сумев понять, в каком направлении движется моя мысль в конкретную минуту. — Почти такое же, как у Тайгера. Отличие в том, что за него мне пришлось платить самому. И паре провинций Бэйцзина.
— Наследство твоей матери?
Значит, как и было озвучено в том сне о прошлом, Феликс сумел воспользоваться им, когда ситуация изменилась.
— Да. И госпожи Кии, — ответил учитель. — Она оставила мне большую часть своих капиталов.
— Как сложилась ее жизнь?
— Вполне неплохо, — усмехнулся он, легким движением весла заставляя лодку обогнуть пень, торчащий из воды. — В семьдесят лет третий раз вышла замуж, встречалась с внуками и правнуками по выходным, а параллельно вела дела с крупной теневой фигурой Бэйцзина.
— В смысле…
— Она всегда умела обойти законы, которые считала неправильными. Могла создавать перспективы того, что ей казалось верным и полезным. И, конечно, направлять людей. Управлять людьми, чтобы они двигались в нужном ей направлении. А это значит владеть деньгами, вкладывать их, перераспределять потоки и, конечно, защищать эти деньги.
Было странновато плыть по черной бэйцзинской реке и говорить об «общей знакомой» с учителем, который возродился буквально несколько минут назад. Для меня несколько минут, если не считать марш-броска по джунглям.
— Сколько ты жил в Бэйцзине?
— Около тридцати лет.
Можно не спрашивать, почему он придал себе местные черты. Было бы странно, планируя находиться здесь, сохранить прежнюю внешность.
Я сам задавал себе вопросы и сам же мысленно на них отвечал еще до того, как успевал их толком сформулировать. Но оставался один, тот самый, на который я не смог найти ответ в момент появления Феникса.
— Как ты выжил?
— Выжить не удалось. Я умер.
Он умер… Два слова таких простых, до безысходности. Я вспомнил, как смотрел на него и не мог осознать до конца, что огонь Феникса навсегда погас, оставив лишь пустую оболочку и черноту на месте мира снов. Не верил что его больше нет, до тех пор пока не опустили крышку. И танатос навсегда погрузился во тьму…
— Включи фонарь, — велел вдруг Феликс.
Я нажал на кнопку. Луч света прошил темноту, коснулся нового лица моего учителя. Он не закрыл глаза, не отвернулся от слепящей вспышки, как сделал бы обычный человек. Видимо его зрачки мгновенно приспособились к резкой смене освещения. Интересно, как еще он усовершенствовал свое тело?
— Выключай.
Я погасил… и тут же ночная тьма засветилась. Казалось, на деревьях по берегам реки зажглись золотистые сверкающие гирлянды. Они висели на черных ветвях запутанными цепочками, отражались в неподвижной воде. В реку опрокинулось небо, и лодка висела в черноте между двух мерцающих галактик. Можно было перегнуться через борт и зачерпнуть воды, наполненной далеким космосом. Неожиданно одна звезда пролетела мимо. А за ней другая и третья.
— Светлячки…
— Да, это лес светлячков. — В голосе Феликса прозвучала улыбка. — Не мог не показать тебе.
— То есть, поход через джунгли затеян ради этой экскурсии?
