Симбирск. Детская в мезонине небогатого дома
Трущобы в большом городе не были диковинкой и ранее. Воспетая Вс. Крестовским в знаменитом романе «Петербургские трущобы» петербургская «Вяземская лавра» уже в 60-х гг. существовала как вполне укоренившееся и развитое явление. Вот как описывал ее Н. И. Свешников: «Проходя по Обуховскому проспекту, у ворот дома князя Вяземского я увидел билетик, на котором значилось, что в квартире № 4 сдаются углы. Не раздумывая, я зашел туда и нанял себе помещение за рубль в месяц…
Квартира, в которую я попал, находилась в… флигеле над банями… Ее содержал столяр, работавший с двумя сыновьями. Она состояла из двух равных по величине комнат. В первой по стенкам были устроены койки, из которых две занимал хозяин с сыновьями, а остальные отдавались жильцам; посередине же были поставлены верстаки. Во второй находилась русская печь, три маленькие коморки, небольшие нары и полати. На этих-то полатях я и поместился.
Всех жильцов в нашей квартире было около двадцати пяти человек. Тут жили мелкие торговцы, разные рабочие, нищие и люди неопределенных занятий…
В то время существовал еще знаменитый Полторацкий переулок, против которого на Сенной находился обжорный ряд и ютились всевозможных родов промышленники, начиная с цирюльника, торговца нюхательным табаком и кончая изобретателями игры на рыбку и на рака и в ремешок.
Двор этого дома был немощен и редко чистился, вследствие чего грязь и летом и зимой была непроходимая, а воздух одуряющий. Как велико было население Вяземского дома, не могу сказать; но в то время тут находились еще четыре жилых флигеля…
При массе людей, проживавших с надлежащими видами и прописанных, проживало много беспаспортных и таких, которые почему-либо не хотели прописаться или прописывали подложные паспорта. Здесь находились также мастера всевозможных фальшивых документов» (125; 550, 556). Нечто в этом роде представлял и известный читателю по очеркам Вл. Гиляровского московский Хитров рынок с окружавшими его многочисленными ночлежками. Но все-таки это были каменные большие дома в несколько этажей, практически в центре города. Вместе со скоплением в городах разного пришлого люда в подозрительные трущобы стали превращаться и окраинные улицы. В Нижнем Новгороде конца XIX в.»Бугры» (Ямские улицы) и соседние кварталы имели много трактиров, портерных и пивных самого низшего пошиба. Здесь было средоточие пресловутых нижегородских «шалманов» (от волжского термина «шалман» – круговорот на быстром течении). В таких притонах, где все шло ходуном, «охмелевшему посетителю… меняли хорошую одежду на поношенную, последнюю еще раз на лохмотья, и, в конце концов, полуголый «гость» выталкивался на улицу.
Купеческая гостиная
Находившийся рядом с ямскими улицами, окраинный Гребешок пользовался не меньшей известностью. «Учреждения», находившиеся здесь, назывались на обывательском языке «веселыми домами»… Нижнебазарной окраиной Нижнего являлась получившая громкую известность «Миллионка»… Населяли Миллионку кормившиеся около Волги грузчики и сезонные рабочие, а также обслуживавшие их «печеночники», «пирожники», «сбитенщики» и проч. Немало числилось безработных и «стрелков», живших подаянием.
В центре нижегородского «дна» располагались дома Косолапова, Брылина, Колчина, Горина, Распопова. Дома эти служили для «миллионщиков» обычным ночлежным приютом. Все жилые помещения в Миллионке были похожи одно на другое: темные, грязные, вонючие комнаты среди каменных, почерневших от времени стен, наощупь холодных, мокрых и осклизлых…
«Квартиранты» спали, не раздеваясь, на полу, подстилая под себя куски старых рогож. В отдельных домах устраивались 2– и 3-ярусные нары, и тогда ночлежникам предоставлялось право занавесить свой угол «драпировкой»… и в таком «семейном отделении» спать парой с постоянной или случайной женой» (128; 513–514). И, наконец, вокруг городов и шахт стали лепиться поселки из беспорядочно разбросанных по пустырям лачуг, кое-как слепленных из всякого бросового материала, а то и просто нор, пещерок, вырытых в береговых откосах и склонах холмов и оборудованных низенькими дверцами и крохотными оконцами. Эти «нахаловки», а позже – «шанхаи» на долгие десятилетия, включая советскую эпоху, стали признаком промышленного города.
Естественно, что стоявшие на усадьбах мещанские домики, дворянские и купеческие особняки отделялись друг от друга значительными пространствами, так что обросшие крапивой ограды всех сортов, от кованых затейливых решеток до обычных деревенских прясел, формировали облик городской улицы наряду с жилыми и общественными зданиями.
Запутанная планировка старых городов, свобода строительства на принадлежавших частным владельцам усадебных местах, переход домов из рук в руки, между прочим, причиняли множество неудобств жителям: трудно было найти нужный дом. Дело в том, что не было современной нумерации застройки с разделением номеров на четные и нечетные. Не было и общепринятой системы обозначения адресов: их обозначали то по церковным приходам, то по полицейским частям и кварталам, указывали фамилию домовладельца, а если он недавно сменился – то и предыдущего владельца; для большей ясности можно было указать и на какое-то приметное здание: Вдовий дом, пожарное депо, казармы такого-то полка и т. д. Вспомним, как обозначил Хлестаков петербургский адрес «души Тряпичкина»: «В Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо». И это еще ничего: в Петербурге с его уже сложившейся многоэтажной застройкой нумерация домов появилась давно. В Москве же, например, могли писать примерно так: «Хамовнической части 2-го квартала на углу Неопалимовского и Малого Трубного переулка, в доме Иванова, бывшем Степанова, насупротив полицейской будки». То-то было мороки почтальонам. Еще хорошо, что в разбросанных по всему городу мелочных лавочках можно было справиться об адресе у сидельцев, хорошо знавших постоянных покупателей. Большим подспорьем был и обычай писать на воротах фамилию домовладельца. А в провинции, в небольших городах, и без такого «справочного бюро» обходились. В Костроме «примерно в 1910 г. губернатор Веретенников издал постановление, обязывающее домовладельцев повесить у своих ворот фонари с обозначением улицы и номера дома, а также и освещать их. Дело это было никому не нужное, ибо город в те времена был тихий, сонный, без большого движения, и всяк знал, где кто живет, и без фонарей ‹…› В сенате, куда жалоба (обывателя на это распоряжение. – Л. Б.) поступила, нашли, что губернатор не мог издавать постановления о фонарях, которые обязательны для городов с числом жителей, превышавшим фактическое в Костроме. Таким образом, постановление было отменено, но еще долго висели на многих домах фонари, уже не светившиеся по вечерам…» (69; 400).
Конец XIX в. стал переломным для многих русских городов. Техническая революция, развитие экономики и реформы предыдущих десятилетий привели к изменению не только социальной структуры, но и облика города. «С 90-х годов прошлого века, – пишет М. Богословский, – сословное разделение Москвы стало нарушаться. Появились крупные миллионные капиталы, а с тем вместе купеческие особняки стали основываться в дворянской части города, сооружаемые видными архитекторами по затейливым планам» (17; 109). Но это была малая часть перемен. Главным стало появление массовой многоэтажной застройки, доходного дома.
По старинной русской традиции жилые и хозяйственные постройки располагались в глубине усадебных участков, по прихоти владельца, так что улицы, и особенно переулки, были кривые и представляли запутанный лабиринт; недаром, например, в старой Москве были Кривогрузинский, Криворыбниковский и Криво-Ярославский переулки, четыре переулка просто с названием Кривой, да еще и переулок Кривое Колено, до сего дня носящий название Кривоколенный. А ведь пожар 1812 г., по утверждению известного современника, сильно способствовал украшению первопрестольной столицы. Саратов после ряда крупных пожаров, особенно после сильнейшего пожара 1811 г., «стал уже планироваться правильными квадратными улицами и переулками. План на Саратов высочайше утвержден Государем Императором Александром I в 1812 году. Согласно этому плану стали следить за выравниванием улиц, за правильностью построек, домов и надворных служб; на старые и вновь отводимые места стали выдавать владельцам акты, планы и фасады. Многие из жителей не имели у себя долгое время таких актов на свои дома и усадьбы» (106; 32). Постепенно, в течение XVIII в., с утверждением идеи «регулярного» строительства и высочайше апробированных планов городской застройки дома стали выдвигаться из глубины дворов на красную линию улицы. При этом большая часть построек, небольшие мещанские домишки, по традиции стояли торцом к улице. Однако большие дворянские и купеческие особняки, а затем и многоквартирные доходные дома начинают разворачиваться вдоль улицы, иногда выступая на красную линию торцами ризалитов, образующих парадные дворы. В наиболее крупных городах дороговизна городской земли при высоком уровне плотности населения привела к сплошной застройке красной линии, особенно на центральных улицах.
