Для нас, разработчиков системы управления, невыполнение программы сближения и стыковки было жестоким и обидным уроком. За два года мы не сообразили, как обеспечить космические корабли элементарными приборами взаимного измерения для ручного сближения. Я не упустил случая упрекнуть Раушенбаха, Башкина, Зворыкина, которые в свое время обвиняли Берегового в неудавшейся ручной стыковке: «Если Шаталов и Елисеев, уже летавшие, хорошо подготовленные космонавты, с нашими непрерывными подсказками не могли дойти до причаливания, то значит виноваты мы, а не „Игла“. Электроника вправе отказать, а упрощенной системы с ручным управлением мы так и не придумали».
16 октября 1969 года экипаж «Союза-6» благополучно вернулся на Землю. 18 октября закончился полет всей космической группировки.
Восемь дней полета трех «Союзов» дали столь богатый опыт, что мы сразу договорились о немедленных доработках систем, о которых ранее и не помышляли. После подобных стрессов предложений появляется более чем достаточно. Как только выяснилось, что программа сближения сорвана по вине «Иглы», министр Афанасьев договорился с Керимовым и Мишиным назначить меня председателем комиссии по расследованию причин неудачи. Я попросил в заместители Евгения Панченко. Он служил в Главном управлении космических средств (ГУКОС) начальником отдела, а подружились мы еще в Капустином Яре во время испытаний Р-2Р в 1955 году.
Как часто бывает в подобных случаях, непосредственные разработчики аппаратуры угадывают истинные причины отказа раньше, чем их отыщет высокая комиссия.
На этот раз мы быстро согласились, что причиной того, что не произошел захват, явилось расхождение частот передатчиков и приемников, которые стабилизируются специальными кварцевыми резонаторами. Кристаллы пьезокварца должны находиться в термостатах при строго постоянной температуре. Отказ термостатов объяснял причину срыва создания второй пилотируемой орбитальной станции.
Из Крыма 19 октября 1969 года все улетали, уверенные в том, что за срыв программы последуют репрессии, по крайней мере в виде коллегии министерства с объявлением выговоров и строгих предупреждений. Однако Москва встретила нас опубликованным во всех средствах информации таким восторженным приветствием ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета и Совета Министров, что просто грешно было бы после этого накладывать какие-либо взыскания. 22 октября последовали указы о награждении экипажей, которые были должным образом отмечены на банкете в Кремле. Через неделю состоялась традиционная пресс-конференция, на которой Келдыш во вступительной речи напомнил, что «в январе этого года была осуществлена стыковка кораблей и создана первая в мире экспериментальная орбитальная космическая станция».
Не проронив ни слова о намерениях создать еще одну орбитальную станцию, он заявил, что «в проведенном многосуточном групповом полете трех кораблей „Союз“ были успешно решены качественно новые задачи, связанные с созданием пилотируемых орбитальных космических систем и отработкой взаимодействия кораблей при их широком маневрировании на околоземной орбите».
Выступавшие на пресс-конференции космонавты Шаталов, Кубасов, Шонин, Филипченко, Горбатко, Волков и Елисеев рассказали о своей работе в космосе, поделились наблюдениями, очень интересными для специалистов, но ни один из них не посмел заикнуться о том, что главная задача программы не была выполнена.
Было еще одно ЧП на «Союзе-6», о котором знали очень немногие. Кубасов выполнял в полете эксперимент по плазменной сварке. Во время сварки он чуть было не прожег корпус бытового отсека корабля, что при отсутствии скафандров привело бы к аварийной ситуации. На пресс-конференции и в печати говорилось об уникальном эксперименте, который прошел вполне успешно.
«Нельзя допускать у народа даже мыслей о каких-либо наших неудачах в космосе. У нас свой путь, своя дорога, а если американцы тоже добиваются успехов, то это где-то в стороне от нашей генеральной линии», — примерно такую установку получали из ЦК КПСС не только все средства массовой информации, но даже сам президент Академии наук, все космонавты и открытые ученые, имеющие отношение к космосу.
После первых дней эйфории, которую мы переносили со смешанным чувством гордости за совершенное и досады за фактический срыв неведомой миру программы, наша группа «заговорщиков» собралась в кабинете Бушуева, чтобы разработать план дальнейших действий по привлечению Устинова к нашему «заговору». Осторожный Бушуев предложил дождаться отбытия Мишина в отпуск.
— Нельзя же нам обращаться к секретарю ЦК, не поставив в известность своего главного конструктора.
Все с этим согласились, и каждый обязался, в случае если Устинов нас примет, подготовить выступление, доказывающее реальность и необходимость создания орбитальной станции в немыслимые для всех, кроме нас, сроки.
— Надо воспользоваться еще не утихшим шумом по поводу группового полета. А звонить по «кремлевке» Устинову должен Бушуев как заместитель главного конструктора по пилотируемым полетам, — это было мое предложение.
Бушуеву оно не понравилось. Смелость проявил Феоктистов, вызвавшись взять звонок на себя. Но мы усомнились в правильности этого: почему беспартийный Феоктистов обращается напрямую к секретарю ЦК КПСС, а члены КПСС на это не решаются?
Не берусь по прошествии 30 лет придумывать, каким образом Устинов решил пригласить к себе меня, Охапкина, Бушуева, Феоктистова и Раушенбаха сразу же после отъезда Мишина в Кисловодск. Формально мы не напрашивались и ничего знать не знали. Каждому из нас позвонили из ЦК, и никто не посмел отказаться. Даже беспартийный Феоктистов.
Когда мы прибыли в кабинет на улице Куйбышева, то увидели там уже заранее собравшихся и о чем-то договорившихся Келдыша, Афанасьева, Тюлина, Сербина. Там же были три сотрудника аппарата оборонного отдела ЦК: Строгонов, Красавцев и Попов. Все трое были выходцами из Подлипок. Мы не сомневались в их благорасположении и активном участии в организации этого мероприятия.
Пока мы управлялись с тремя «Союзами», опекавший наше ЦКБЭМ Красавцев получил от бушуевских проектантов информацию о подпольной работе по новой орбитальной станции. Информация была надлежащим образом проверена и доложена Устинову. Ему же было доложено бедственное положение «Алмаза». Независимо от нас в ЦК понимали, что «Алмаз» способен стать орбитальной станцией в лучшем случае через два года. Но даже если это случится, то устраивать шум на весь мир нельзя: «Алмаз» должен оставаться секретным военным космическим объектом. Необходимо же иметь по возможности и несекретную станцию и продемонстрировать всему миру, что мы предлагаем международное сотрудничество в интересах науки и экономики. Сделать все это надо было быстро, пока американцы не додумались захватить с собой на Луну астронавта какой-либо европейской страны.
На совещании, как мы и предполагали по нашему сценарию, первое слово было дано Феоктистову. Константин Петрович очень убедительно рассказал о преимуществах нашего предложения и заверил, что при надлежащем контроле и помощи долговременная орбитальная станция может быть выведена в космос не позднее чем через год.
Я со своей стороны заверил, что по системе управления серьезных проблем не предвидится, ибо все, что необходимо, уже прошло испытания в космосе на «Союзах». Однако новым элементом будет стыковочный агрегат с внутренним переходом. Сейчас идет его изготовление, предстоит цикл отработки, но за год управимся.
После надлежащих выступлений Бушуева и Охапкина Келдыш задал неожиданный вопрос:
— Вот вы все говорите, что это можно сделать за год, если вам помогут организовать работу без выходных и даже чуть ли не круглосуточно. А как все это отразится на ваших же работах по Н1-Л3?
Охапкин ответил за всех:
— Работами по ДОСам должны заниматься совсем другие люди. На H1 у нас работает постоянный контингент, и мы, упаси Бог, никого там не трогаем.
Умолчал Сергей Осипович о том, что, если все начальство будет руководить «штурмом» ДОСа, это неизбежно отразится на всех других работах и на Н1-Л3 в первую очередь.
Тут уже все мы следовали по направлению, указанному «перстом судьбы»: приоритет в создании орбитальной станции должен быть нашим. Мне показалось, что на всех участников этого судьбоносного совещания нашло некое озарение. Было очевидно, что наше предложение пришлось как нельзя вовремя.
Совещание закончилось указанием срочно готовить приказ министра, решение и график ВПК и не позднее января выпустить постановление ЦК КПСС и Совета Министров о создании орбитальной станции.
Убедившись в поддержке Устинова, мы, появившись на следующий день после совещания в ЦК на работе, объявили о наступлении новой эры: за год мы обязаны создать мощную орбитальную станцию. Самое удивительное, что эта новая работа в большинстве коллективов была воспринята как очень актуальная. Более того, раздавались голоса: «А где вы были раньше? Давно пора объединяться с ЗИХом и создавать реальную станцию, а не витать в облаках фантастических проектов».
