Шаг первый. Идентификация героя и злодея. Как мы убедились, каждый роман, кинофильм и даже судебная история построены на конфликте между злодеем и героем. В зале суда необходимо определить, кто должен играть эти роли. Наш клиент и, естественно, мы сами будем хорошими парнями, а оппоненты станут играть роль негодяев. Успешные адвокаты, как правило, подсознательно следуют этому принципу, поэтому обе стороны соперничают за роль героя. Тот, кто ее добьется, скорее всего окажется победителем в судебном процессе — мы не ассоциируем себя со злодеями. Следовательно, в заключительной речи нужно выступать в роли героя, точнее, скромного, доброго персонажа — смелого, стойкого и искреннего, улыбающегося, хотя ему больно, — и одновременно изобразить представителя противной стороны безнравственным, алчным, бесчувственным злодеем, использующим свою власть над слабыми и беззащитными исключительно ради прибыли. В уголовном деле клиентом является несправедливо обвиненный человек. Мы сами превращаемся в жертву, а обвинение грубо, жестоко и мстительно преследует нас.
Героями могут стать присяжные. В каждом судебном деле мы наделяем их ролями героев и рассматриваем их как пришедших на помощь заступников, которые откажутся выдать обвиняемого государству, чтобы оно заключило его в тюрьму или лишило жизни, либо примут справедливое решение в пользу покалеченного истца вопреки воле обидчика.
Возвращение к опросу кандидатов в присяжные и вступительному слову. К этому времени мы уже начали понимать важность двух элементов судебного процесса — опроса кандидатов в присяжные и вступительного слова. Справедливость в отношении семьи бедняков, изгнанных из своего дома банком, намного отличается от справедливости в отношении банкира, чей заем остался невозвращенным. По мере того как мы отбираем присяжных, а позже рассказываем свою историю во вступительном слове, становится очевидной важность этих двух этапов судебного процесса. Мы ищем людей, которые будут идентифицировать себя с героем согласно тем же ценностям, что и мы, а также понимать справедливость так же, как понимаем ее мы. Для банкира справедливость — это своевременные выплаты платежей за заем, который он выдал по собственной воле. Для семьи бедняков справедливость — отсрочка платежа, означающая, что они не пополнят ряды бездомных. Для присяжных, симпатизирующих принципам ведения бизнеса, справедливость означает, как это ни печально, принуждение к погашению займа, поскольку заемщик в момент получения денег знал о риске и соглашался с ним. Для тех присяжных, которые не спали ночами, беспокоясь о выплате собственных кредитов, справедливостью послужит любое разумное обоснование, препятствующее банку завладеть собственностью заемщика. Как видим, то, что справедливо для одного, несправедливо для другого.
Мы не связываем себя с героями, которым не доверяем. Нередко один из адвокатов становится героем, а другой — злодеем. Мы уже говорили о том, что присяжные склонны отводить одному из адвокатов роль проводника в дебрях судебного процесса. По мере его развития стороны в судебном процессе отходят на второй план, и центром внимания становятся адвокаты. Примером может служить тяжба с корпорацией. Адвокат стремится стать корпоративной сущностью. Он заявляет: «Нам жаль, что истец получил такие увечья» (хотя корпорация не может испытывать жалости), — и продолжает говорить от первого лица множественного числа, пока присяжные и даже судья видят в лице мистера Хартфелта, корпоративного адвоката, саму корпорацию.
Как в гражданских, так и уголовных делах стороны в судебном процессе начинают исчезать, потому что на протяжении нескольких дней говорят только адвокаты, в то время как их клиенты по большей части хранят молчание. День за днем адвокаты спорят и допрашивают свидетелей и в конце концов сами становятся сторонами в судебном процессе, поэтому, как я часто подчеркивал, адвокату крайне важно завоевать доверие. Оно остается его единственным оружием, а значит, и единственным оружием клиента. В зале суда мы можем защищать самого честного клиента в мире, но, если адвокат потерял доверие присяжных, его клиента также будут считать одного с ним поля ягодой.
Подведем итог вышесказанному. Итак, прежде чем выступить с заключительной речью, необходимо идентифицировать стороны (героев и злодеев, так как их может быть несколько). Но всегда есть главный герой и главный злодей, ответственный за причиненные увечья или неосуществление правосудия.
Шаг второй. Превращение в жертву. Нельзя произносить заключительную речь, не став жертвой. Только когда мы почувствуем увечья и боль калеки, то начнем понимать, что стоит на кону. Цель судебного процесса, с точки зрения жертвы, — добиться справедливости. Меня покалечили. В уголовном деле меня неправомерно обвинили, потому что я невиновен. Нередко жертвой могут стать несколько человек. В гражданском деле по нанесению личного вреда здоровью потерпевшим может быть не только ребенок, травмированный из-за небрежности врача, но и его родители. Они всю оставшуюся жизнь будут нести на себе груз забот о ребенке.
Жертвами смерти в результате халатных действий являются не только умершие, но и выжившие наследники — муж и жена, осиротевшие дети или потерявшие ребенка родители. В уголовном деле потерпевшие могут быть как на одной, так и на другой стороне судебного процесса. В деле об убийстве — это убитый и его семья. А семья обвиняемого, которого приговорят к смерти или длительному сроку? Ведь эти люди так же невиновны, как наследники убитого. Закон декларирует цель — восстановить справедливость. Очевидно, что она недостижима. Закон не может вылечить калеку или вернуть к жизни умершего, он беспомощен и может лишь выносить наказания или присуждать денежное возмещение.
Что такое справедливость для жертвы. Чтобы понять жизнь жертвы, нужно осознать, какая справедливость доступна для нее. В судебном процессе против преступной небрежности корпорации, вызвавшей смерть или увечья невинных граждан, эту корпорацию можно лишь заставить раскошелиться. В уголовном деле наказание часто рассматривается как справедливость. Наказание, естественно, подразумевает, что наказанный человек чему-то научится. Мы справедливо наказываем ребенка за проступки, веря, что он исправится. Лишаем зарплаты рабочего за несчастный случай на работе в надежде, что этого больше не повторится. Но я никогда не мог понять, чему можно научить корпорацию, если не лишить ее достаточной части капитала, чтобы менеджеры (которые обычно избегают наказания) заметили сократившийся баланс. И как, скажите, можно научить убийцу не убивать, лишив жизни его самого?
Разумеется, справедливость может принять форму компенсации для пострадавшей стороны, то есть жертвы. В гражданском деле справедливость выражается отчасти деньгами, требующимися для обеспечения жертвы всем необходимым, а также компенсацией за причиненную боль и страдания. Тем не менее уравнение невозможно привести к общему знаменателю. Кем быть предпочтительнее — человеком с десятью миллионами долларов в банке, привязанным на всю жизнь к инвалидной коляске, или здоровым мужчиной, бедным настолько, что приходится ночевать под мостом? Справедливости всегда не хватает. И не важно, скольких убийц мы лишим жизни, — это ничего не изменит. И все же жертвы имеют право на большую справедливость, чем может предложить система. Если система не соответствует ожиданиям, она не только не исполняет свой долг перед гражданами, но и в конечном счете обрекает себя на гибель.
А как насчет, например, такого случая: мать потеряла ребенка по вине преступной беспечности водителя, который был застрахован и которого сейчас защищает страховая компания? Назовем этого водителя Блэтти. При подготовке заключительной речи встанем на место матери. Как сказал кто-то, «самое длинное путешествие для нас — от разума к сердцу».
Для матери странная процедура под названием «судебное разбирательство» — это кошмар, в котором люди в зале разговаривают на непонятном языке и не обращают внимания на нее — женщину, тихо сидящую рядом с адвокатом и медленно сходящую с ума.
Адвокаты посоветовали ей молчать и ни в коем случае не выкрикивать с места. Она испытывает кошмарные чувства — скорбь, гнев и беспомощность. Представители сторон спорят одновременно о чем-то, но она не понимает о чем. А некоторые свидетели лгут. Ее адвоката, похоже, не волнуют ее страдания и безумная драма, разворачивающаяся у нее перед глазами. Люди кричат и тычут пальцами в нее и друг в друга, судья стучит молотком, и ей хочется как можно быстрее отсюда убежать. Это правосудие? Нет. Это судебное разбирательство.
Мать, или истец, как она называется в суде, начинает понимать, что ее используют. Если бы не она, не было бы и этого судебного процесса. Если бы не она, ее адвокат не получил бы гонорар. Если бы не она, адвокаты ответчика ходили бы в потертых костюмах с пузырящимися коленями, а не в хорошо отглаженной, сшитой на заказ одежде, стоящей дороже, чем развалюха, на которой она ехала, когда в нее врезался пьяный Блэтти, убивший дочь и ранивший ее саму. О чем здесь спорить? Да, ее используют. Она никому не нужна, о ней никто не беспокоится. Им нужны деньги, репутация и выигранные дела. У них свои интересы. Они даже не замечают, что она сидит в зале суда.
