литератор — я не сказал бы «растопырил руки»: растопыривать — медленное движение, я бы сказал: взмахнул, точно крыльями. Затем: если конь осел на задние ноги, так он уже едва ли мог попятиться в тот же момент, когда вся тяжесть его тела опиралась на эти задние ноги.
Следите за собой, за своим пером; иногда бывает, что оно пишет механически. Ну, вот я наговорил Вам достаточно. Пришли лекаря лечить меня. Хотелось бы повидаться с Вами. Телефон мой 3—17—09. Позвените, если хочется, и сговоримся о часе свидания.
Жму руку.
М. Горький
1034
ГАЛИНЕ ГРЕКОВОЙ
8 октября 1931, Москва.
Галинушка —
поправки и сокращения, внесенные мною в рукопись Вашу, — разумеется, недостаточны, но я сознательно оставил много лишнего и неудачного, оставил для того, чтоб Вы сами почувствовали, где и что надо вычеркнуть, где что — переработать. Рукопись сделана «сплеча», «в состоянии запальчивости и раздражения», под давлением желания «вымести сор из души» возможно скорее. Но — «хорошо — скоро не делают», как Вам известно, а потому разрешите указать Вам на следующее;
Вы пишете автобиографию, да, но все-таки Ваша личность занимает в ней слишком много места. Кроме Вас, в этой окаянной станице жили-были и другие девушки, они шли тою же мучительной дорогой, как и Вы, но случилось так, что они остались где-то сзади Вас, «во тьме неведения», а вот Вы нашли в себе силу уйти далеко вперед их, Вы — коммунистка, педагог, преподаете диалектический материализм в университете. Я, читатель, не вижу, как и почему это случилось? Я вижу Вас маленькой девочкой, затем девицей, затем — женой идиота и полузверя, т. е. — вижу Вас одною из тысяч женщин, которые родятся для каторжной работы, живут узко ограниченной, животной жизнью и бесполезно, бесследно погибают, как погибли десятки Ваших подруг. Вы — не погибли, Вы — преодолели, победили жизнь — почему? Какой силой? Вы жили в хаосе таких же впечатлений и событий, как все Ваши подруги. Вы ничего не говорите о каких-либо личных особенностях Вашей психики, о Вашем личном, своеобразном, особенном умении воспринимать впечатления, формировать и формулировать их. Впечатления Ваши — как у всех подруг — формируются чувственно — страх, печаль и т. д. — но не формулируются интеллектуально, словесно, «идеологически». На протяжении всей рукописи Вы нигде не рассказываете, как и что Вы думали. Вы забыли рассказать, какое значение имело для Вас знакомство с учительницей, чтение книг Толстого и др. Не отмечено Вами различие мышления иногородних и казаков. Не отражены бытовые особенности существования тех и других, наличие противоречий, разница суеверий и предрассудков, развлечений и трудов, не подчеркнут факт эксплуатации казачеством иногородних. Смазана оригинальность фигуры Вашего отца. Вообще жизнь станицы идет через Вашу голову, а не сквозь ее, не отражается в Ваших мыслях, а она должна отражаться. На стр. 224-й у Вас вдруг является кинематограф. Это же «культура», так же как телефон. Какое впечатление вызвал у Вас кинематограф? Какое влияние имело посещение Вами «избы-читальни»? Все это — и подобное этому — толчки жизни, Вы должны были как-то «реагировать» на них. Но об этом Вы забыли.
Мне кажется, что эта Ваша, очень серьезная, ошибка может быть объяснена тем, что Вы слишком сильно и безвольно отдали себя во власть впечатлений прошлого и тяжелый хаос этих впечатлений заставил Вас забыть о том, кто Вы есть теперь. Вы пишете только как бывшая батрачка, совершенно упуская из вида, что Вы — коммунистка, марксистка, философ. Это — очень странно, однако — мне кажется — что это именно так: старое подавляет и даже стирает новое. Это я наблюдаю не только у Вас, но у многих современных мемуаристов Вашего поколения. Здесь сказывается — на мой взгляд — недостаток ненависти к старине и все еще недостаточное умение мыслить исторически. По силе той истории, которая ныне творится пролетариатом, все старое обречено на гибель, — это должно быть в чувстве, в эмоциях, а не только в словах.
Теперь — о словах. Вы пишете: «чудовища», «изверги», «черные змеи в душе», «буря ненависти» и т. д. Пошлите к чорту всю эту громогласную ерунду и пишите просто. Работу на бураках можно изобразить очень простыми словами, Вы это и сделали, рассказав, как бабы «мнут хребты» одна другой, для того чтоб уменьшить боль от чрезмерного напряжения длинных мышц спины. Вообще — все можно сказать просто и, чем более просто, — тем убедительнее будет. Я знаю, что Вам очень помешала писать торопливость и что именно ею объясняется крайняя небрежность рукописи, — я говорил об этом в начале письма. Теперь, над вторым черновиком, Вы обязаны работать более вдумчиво, медленно и серьезно.
Книга Ваша — нужна.
Но Вы должны помнить, что пишете для читательниц, которые уже не знают многого, пережитого Вами, а знать эго для них — необходимо. Везде, где это возможно, Вы должны резко подчеркнуть идиотскую, звериную игру инстинкта собственности, главного врага людей, цинизм индивидуализма мещан, их скотское отношение друг ко другу. Взаимоотношение казачества с иногородними дает Вам неисчерпаемый, богатый материал. Больше внимания положению женщины в этой жизни, кипение которой в сущности своей — болотное гниение.
Основная тема Вашей книги: путь женщины-батрачки сквозь революцию на кафедру университета. Вам нельзя забывать об этом ни на одну секунду. И Вам нужно помнить, что, изображая себя мученицей, «жертвой» эксплуататоров, Вы не одна такая «жертва» и мученица, — Вы говорите от лица миллионов. Затем: «жертва» тоже требует критического отношения к ней, а у Вас не чувствуется этого отношения к себе самой и к девицам, подобным Вам, в прошлом Вашем. Вы, марксистка, не имеете права относиться без критики — без самокритики— к своему прошлому, а также и себе самой в прошлом. Понятно? И еще: в отношении Вашем к мужу есть существенная неясность; Ваше отношение к нему может быть понято как «половая холодность», т. е. как ненормальное физиологическое явление. Это необходимо исправить. Тут играло роль, наверное, не только отсутствие «любви», но и отношение мужа-хозяина к жене-батрачке, казака к иногородней и т. д. Я хочу сказать, что Вами не уделено в этом случае достаточно внимания и места социально-экономическому различию двух характеров. Отметить это разногласие — необходимо и важно. Вообще нужно отнестись к прошлому более исторически, а у Вас, нередко, место истории занимает истерия. Не помешает, а очень поможет делу, если Вы посмотрите на себя в прошлом иронически, с юмором, с легкой насмешкой, а не только как на великомученицу. Смотреть на людей иронически Вы уже прилично научились, не выводите и себя за границы иронии.
Ну, наворчал я достаточно. Ежели
