детей, один из которых второму потакает! Помню, как прикрывал голову подушкой, чтобы заснуть, потому что мне завтра в школу, а вы устраиваете нападение индейцев на мирных переселенцев. Ну и крику было!
Антон рассказывает, рассказывает, а у меня в голове вспыхивают образы за образами. Нет, это точно не воспоминания, просто фантазия, как это могло бы быть. Но я все равно улыбаюсь. Снова накручиваю пасту на вилку, чтобы чем-то занять руки и отправляю ее в рот. И только сейчас понимаю, что ее пересолили. Сильно, сильно пересолили.
Щеки касаются теплые пальцы, мягко проводят по коже, пока я жую. Я прикрываю глаза и стараюсь втянуть как можно больше воздуха носом. Не хочу поддаваться этому сочувствующему жесту, терпеть не могу, когда жалеют, а он сейчас делает именно это.
— Дважды за вечер — рекорд, — тихо говорит Арсеньев, а я отклоняюсь от его непрошенных касаний.
Сама вытираю щеки.
Отодвигаю тарелку с дерьмовой пастой и снова берусь за вино, надеясь на дне этого бокала найти успокоение. Откидываюсь на спинку диванчика, наблюдая за движением желваков на лице Арсеньева, пока он как ни в чем не бывало, продолжает есть. Покачиваю соломенно-желтую жидкость в стекле за тонкую ножку, делаю очередной глоток. В груди горячеет. Но не тем приятным согревающим теплом, отпускающим терзания, а раздражающим слизистую огненным шаром. Хочется извергнуть его через рот и сжечь полдеревни. Наверняка именно так и рождались былины про драконов — кому-то требовалось выпустить раздирающий его изнутри огонь.
— Так значит, жена, — спокойно произношу заветное слово, лишившее меня сна накануне.
Антон, надо отдать должное его самообладанию, даже не дергается. Кладет вилку на стол, отпивает глоток из все того же первого бокала, что цедит, и только тогда произносит:
— Мы разошлись.
— Давно?
— Неделю назад.
— Потрясающе, — тихо произношу я, запрокидывая в себя остатки пьянящего напитка.
Ставлю бокал на стол, тянусь к бутылке. Пальцы сталкиваются с чужими — горячими и шероховатыми. Я позволяю им перенять инициативу. Арсеньев галантно доливает мне спасительный алкоголь, ожидая дальнейшего развития событий. Молчит.
— Ты ждешь допроса с пристрастием от меня? — снова откидываюсь на спинку дивана. На этом мнимом расстоянии — легче.
— Ощущаю себя ходящим по минному полю, все жду, где рванет, — объясняет, присоединяясь ко мне в расслабленной позе с бокалом в руке.
Так мы оказываемся почти плечом к плечу. Я не смотрю на него, ощупываю взглядом зал ресторана, его посетителей, их столы, официанта, неторопливо снующего между ними. На щеке горит след от пристального взгляда.
— И что же, долго была «жена»?
— Шесть лет.
— Шесть лет, — повторяю, как болванчик. То есть, почти сразу, как уехал… — Все было зря, — шепчу кому-то за столиком напротив. Не Арсеньеву. Ему — нет смысла. Как и не было смысла его ждать, он не собирался тогда возвращаться.
В голове миллионы вопросов: кто она, какая, как ее имя, любил ли он ее? И понимаю, как они все бессмысленны. Конечно, любил, раз повесил ярлык «жена». Остальное не существенно.
— Поссорились? — спрашиваю, наконец.
— Она ушла к другому.
— Оу, — непроизвольно ухмыляюсь бокалу.
Я не должна чувствовать злорадство, но в тайне чувствую себя отмщенной. А еще чувствую облегчение. Это не банальная бытовая ссора, после такого не сходятся обратно. Не знаю, почему это так важно, может потому, что мне не хочется каждый последующий день после его отъезда думать о том, что они там сошлись и он счастлив. Без меня. И в целом. Эгоистично хочу, чтобы он разделял мои страдания хотя бы на четверть.
— Вот к чему этот спонтанный отпуск? — наконец, обращаю взгляд на Арсеньева.
— Да, — кивает он. — Не мог оставаться там.
— Отвлекся на славу, — хмыкаю, пытаясь прочесть по глазам то, что его губы никак не произнесут.
«Хотел отомстить бывшей».
— Я не планировал провести его так, — говорит в разрез моим мыслям.
— В планах была рыжая? Или брюнетка? Может даже развратные близняшки? — не унимаюсь, провоцирую. — Презервативами затарился в аэропорту?
— Не передергивай, — забирает из моих рук бокал вина, убирая между нами этот защитный барьер, и ставит его на стол рядом со своим. — Я ничего такого не планировал. Никого. И уж точно не хотел все так усложнять. Но раз уж мы оказались здесь, в этом моменте, придется принимать новые решения.
Придется. Ему «придется». Какое несчастье.
— Когда самолет?
— В воскресенье.
— Тогда вот тебе решение, — беря его за руки, с энтузиазмом говорю я. — В качестве сувенира вези «Мишка на севере». «Ласточка» (Марка конфет питерского производства — прим. автора) уже не те.
— Если бы мог, увез тебя.
Шах и мат. Слова, оказывается, подобно острому крюку, способны вывернуть тебя наизнанку. Как эта рука на пояснице, как обжигающее дыхание на ушной раковине. Он говорит ровно то, что я бы хотела услышать. Почти.
«Если бы мог»
Сердце трепыхается раненой птицей, увидевшей солнце с земли. Отвратительно чувство. Надежда, замешанная на разочаровании. И мягкие губы, что оставляют метку на моей шее совсем не делают лучше. Только запутывают, горяча кровь, пробуждая зависимость.
Антон — еще одна зависимость в череде моих пороков. Как бутылка вина после тяжелого дня, как обжигающая легкие сигарета после очередного разочарования. Жаль от него нет таблеток и не изобрели пока пластырь. На одной силе воли от него не избавиться, мне хорошо это известно. Только вырвать с корнем. Но сейчас я не в силах.
Поэтому я прикрываю глаза и придвигаюсь ближе. Ближе к губам, горячему телу, своей зависимости. Запускаю пальцы в густые волосы и царапаю ноготками кожу его головы. Рваное дыхание тонет в моих волосах, пальцы на талии сжимаются крепче. Мы замираем, врастая друг в друга на тесном диванчике посреди ресторана, полного людей. И в этот момент мне кажется, что
