и он от меня зависим, что я нужна ему так же, как вода, воздух, земля под ногами, как он мне. Но…
«Если бы мог»
Опять и снова. Опять условия. И снова не я на первом месте. А мне так не нужно.
— Ваши десерты, — вырывает из наваждения подошедший официант. — Могу забирать тарелки? — интересуется, глядя на блюда, что мы не осилили между разговорами.
Я медленно отстраняюсь от Арсеньева, как можно дольше оттягивая момент собственного одиночества. В последний раз провожу ладонью по его плечу и груди, ненадолго останавливаясь возле тревожно бьющегося сердца, ощупываю взглядом лицо, запоминая изменения, которые наложили на него года. И в последний раз заглядываю в его глаза, ловя там вопросы, прежде чем обернуться к официанту.
— Десерты упакуйте с собой. И счет, пожалуйста.
Паренек понимающе кивает, ловко собирает со стола то, что только что принес и бесшумно удаляется. Я тянусь за сумочкой, копаюсь в ней, выуживая телефон и новый тюбик помады. Моя броня цвета «Эксцентричный нюд» серии «Драма». Какая ирония.
Очередная горячая метка ложится на поясницу. Неугомонная рука. Я выгибаюсь в спине, чтобы немного отстраниться. Не хочется больше этих терзающих касаний. Хочется, наконец, освободиться.
— Наелась?
Я не отвечаю. Разве это не очевидно? Сыта по горло.
Продолжаю водить густым тоном по губам, подчеркивая пухлый рот. Я красивая. Мне нравится мое отражение в зеркале, даже со слегка потекшей в уголках глаз тушью, я все еще очень, очень хороша. Быть красивой удобно, можно скрыть любое уродство за очаровательной улыбкой и большими глазами. Печаль, боль, разочарование, все идеально прячется под маской красоты лица. Сейчас это кстати.
Официант приносит пакет с двумя фирменными контейнерами, Антон расплачивается по счету. Я, убедившись, что помада лежит идеально, укладываю ее в сумку.
Арсеньев встает первым и протягивает мне руку. Я игнорирую. Правую уже занимает сумка, а левой я хватаю недопитую бутылку со стола. Она мне пригодится в метро. А его касания — больше нет.
Мы выходим из итальянского ресторанчика, который я раньше так любила. А теперь на нем пробы ставить негде: «была здесь с бывшим», «снова разбили сердце», «цуккини испортили слезы». Несколько шагов по тротуару проходят в спокойном молчании. Да, мне спокойно. Я себе разрешила быть спокойной и просто отрубить ногу с гангреной.
— Я вызову такси, — локтя касаются все те же терзающие пальцы, приостанавливая.
— Мне не надо, — смотрю на Антона со снисхождением.
Он еще не понял, да? Мы поговорили. Он свободен. Ах да, кажется, нужен носок.
Я зажимаю сумку подмышкой, нагибаюсь и снимаю с ноги левую туфлю. Не самые лучшие. Не жалко.
Впечатываю лаковую кожу в грудь Арсеньева, он нерасторопно ее перехватывает, как только я разжимаю пальцы.
— Что ты?..
— Добби свободен! — торжественно произношу я, растягивая на губах улыбку.
— Надралась, — устало выдыхает Антон, возведя глаза к серому небу.
— Успокоилась, — поправляю его, приподнимая бутылку в руках и делаю жадный глоток белого сухого. А потом еще один.
Меня ведет в сторону. Стоять на одном каблуке ни черта не удобно. Я наклоняюсь, стаскиваю вторую туфлю, но меня все равно кренит на сорок пять градусов к земле. Упс.
— А вот теперь надралась, — гордо признаю я, поворачиваясь в сторону метро.
Хотя пьяной себя не чувствую. Отличный метаболизм и вовремя закинутая в себя еда позволяет сохранить трезвую голову. Даже очистить мысли. В голове ясно, как никогда. Кристально. Подводит только координация.
— Ну и куда ты собралась? — сзади раздаются шаги.
— В счастливое будущее! — бодро говорю, не оборачиваясь.
— И оно в той стороне?
— Оно в противоположной от тебя стороне.
— Да стой ты, — снова рука на локте. — Ангелина! — разворачивает к себе. Хмурится. К̶р̶а̶с̶и̶в̶ы̶й̶ Ядовитый. — Что на этот раз?
— Я так устала, — признаюсь ему. Его бесподобным серым глазам. Его родному лицу.
— Поехали домой.
— Я и еду, — уголок губ приподнимается, пытаясь выдать напускную радость.
— Я тоже устал, — сухо говорит Арсеньев, делая губительный шаг ко мне.
И вот мы снова уничтожаем зону комфорта друг друга, притираемся кожей, обжигаем дыханием. Лбом касаюсь его груди — это так удобно, идеально без каблуков. И пытаюсь поймать все слова, разлетевшиеся в голове испуганной стаей. Нужно ему сказать. Нужно что-то сказать.
— Я что-нибудь придумаю, — опережает меня.
— Что? Бросишь квартиру, работу, всю жизнь и рванешь ко мне? — спрашиваю его футболку, пахнущую мылом.
Ответом мне служит молчание. Только объятия становятся крепче. Я хочу невозможного, знаю. Хочу обещаний, которые он не даст. Хочу потерянных семь лет и всю безответно влюбленную жизнь до этого.
— Мне нужно подумать. Все не просто, ты же понимаешь. Нужно время.
— Конечно, — соглашаюсь. Отстраняюсь от него и поднимаю взгляд до серьезных глаз. — Сколько на этот раз? Десять лет? Двадцать? Успею ли я выйти замуж, нарожать детей и развестись?
Он снова молчит, лишь крепко сжатая челюсть выдает его эмоции. Я снова делаю шаг от него, увеличивая расстояние.
— А знаешь, ведь именно так все и будет. Я выйду замуж. Скоро. Потому что хочу. И у меня будет двое детей. Девчонки. Настоящие ангелы. А ты так и останешься тем, кто никак не сделает эти чертовы полтора шага! — всплескиваю руками, повышая голос. — Долбанных полтора шага, когда я прошагала весь этот путь к тебе в одиночку.
— Я сделаю, — шаг. — Видишь? Я сделаю.
Но я отступаю.
— Ты снова обманешь, — шепчу, прикрывая глаза.
— Я никогда тебя не обманывал.
— Обманул. Говорил на год… А исчез на гребаных семь лет! — голос снова срывается. — И снова так сделаешь. А у меня уже шишка на лбу от этих граблей.
