– Вперед! – Скомандовал Первецкий, кладя руку на плечо Макаронину. – Только тихо!..
– Куда – вперед?.. – Не понял старший лейтенант и растерянно оглянулся на меня.
– Вперед – вперед… – Подсказал я ему, указывая на зеркало одной рукой и легко подталкивая его в нужном направлении второй.
– Только ноги повыше поднимай… – Посоветовал нашему оперу Первецкий, напоминая, что надо переступить раму зеркала, располагавшуюся сантиметрах в тридцати от пола.
– Да куда – «вперед-вперед»?! – Раздражаясь переспросил Юрик. – В стекло что ли сапогом?!!
– Именно!! – Повысил я голос и толкнул своего дружка покрепче.
Макаронин невольно сделал шаг вперед, поднимая повыше ногу, как учил Первецкий, и его нога, перемахнув раму с тихим всплеском… погрузилась в стекло. По зеркалу побежала мелкая рябь, а наш оперуполномоченный на секунду замер, выпучив глаза на собственную ногу, исчезнувшую в стекле и выдохнул:
– Ну ни фига ж себе!!! Это что ж…
Договорить ему не дали, Первецкий с рыком: – Да шагай же ты!! – Толкнул его в спину, и Юрик, зацепив второй ногой за раму, покатился внутрь отражающейся в стекле комнаты.
Едва он исчез, рябь на стекле сделалась настолько сильной, что изображение практически исчезло, а затем по стеклу и вовсе побежала «снежная крупа». Около минуты в зеркале ничего не отображалось, а затем мельтешащие белые точки поблекли, и появилось новое изображение – узкий переулок, обстроенный с обеих сторон небольшими, двухэтажными домиками, причем половина нижнего этажа этих домиков пряталась в земле. Переулок был невероятно грязен, полностью лишен «зеленых насаждений» и безлюден. Володьша, тихо прошептав: – Я пошел… – и сделал было шаг к зеркалу, однако Первецкий остановил его взмахом руки. Мне тоже показалось, что что-то в этом изображении не так, но только через секунду я понял, что оно… черно-белое!
Переулок маячил в стекле с минуту, пока не стал постепенно расцвечиваться блеклыми, вылинявшими красками.
Наконец, когда узкая полоска неба между нависшими крышами чуть заголубела, Первецкий опустил руку и тихо произнес:
– Теперь можно!..»
Володьша, крепко прижимая к груди свою мандарину-низ и мешок, забытый Макарониным, быстро взглянул на меня, а затем молча, старательно поднимая ноги, перешагнул через раму зеркала.
И снова по стеклу побежала рябь, скоро перешедшая в мельтешение белых суетливых точек. На этот раз «снежная крупа» держалась на стекле минуты три, я даже начал опасаться, что мне не удастся уйти вслед за своими товарищами. Но вот белые мельтешащие точки начали бледнеть, и сквозь них проступило изображение широкого, совершенно открытого пространства, заполненного двигающимися людьми, причем движение это казалось совершенно неупорядоченным. Постепенно изображение становилось все более четки, продолжая оставаться «обесцвеченным», и становилось понятно, что волшебное окошко Первецкого показывает какую-то площадь с гуляющими по ней людьми – именно праздно гуляющими – другого определения действиям показываемой публики я дать не мог.
– Хуже некуда!.. – Негромко выдохнул рядом со мной Первецкий. – Площадь Согласия, та самая, что раньше называлась площадью Бессмысленного Бунта, и к тому же время утреннего моциона!..
– А другое место никак подобрать нельзя?.. – Также негромко, словно боясь, что меня услышат прогуливающиеся в зеркале люди, спросил я.
– Нет… – покачал головой Первецкий, – … чтобы место сменить, надо, чтоб кто-то здесь вышел.
И тут я заметил, что черно-белое изображение в зеркале не только становилось четче, оно еще и медленно смещалось к краю площади.
«Может быть это окошко успеет „выехать“ из толпы?» – С надеждой подумал я и тут же чертыхнулся про себя. – «Ну, ты, друг-чародей, совсем квалификацию теряешь!!»
Изображение в зеркале почти остановилось и начало наполняться цветом, а я в это время быстро нашептывал заклинание Полога. Едва с моих губ упали последние слова заклинания, последовав за последним поворотом моей правой ладони, как Первецкий коротко вздохнул, скомандовал: – Пошел!.. – И тут же обернулся, чтобы удостовериться, что его приказ услышан.
Я увидел, как его глаза вдруг широко распахнулись, нижняя челюсть пошла вниз, а губы приняли форму сильно вытянутой буквы «О», но мне было не до его удивления. Я сдвинулся чуть в сторону, обходя остолбеневшего старосту и перешагнул нижнюю кромку рамы. Уже выходя на площадь, я вдруг услышал за спиной его приглушенное:
– Да куда ж он подевался-то?!
Однако вопрос этот растворился в шуме запруженной площади…
Интерлюдия
(по воспоминаниям старшего лейтенанта Юрия Макаронина)
Не успел я как следует удивиться на это странное, блин, зеркало, ополовинившее мою ногу, как какая-то зараза толкнула меня в спину, приговаривая пакостные слова. Я поневоле сделал еще один шаг вперед, но зацепился носком сапога за раму этого самого зеркала и растянулся носом вниз на полу этой самой таверны или кабака, не знаю уж как его правильно называть. В следующую секунду я был на ногах и развернулся, чтобы пообщаться с этим самым «толкачом», что уложил меня на пол, но… никакого зеркала здесь не было!.. Прямо передо мной располагалась самая настоящая стойка, правда довольно замызганная, а за стойкой отирался хозяин, похоже, этого самого заведения. И смотрел этот хозяин на меня так, словно я ему уже надоел, как протухшая вобла!
Позади меня завозились и хрипатый голос словно бы нехотя спросил:
– Кабан, это что за дылда в ботфортах?.. Ты ж говорил, что в это время никого не будет, и мы сможем поговорить спокойно!..
– Так и говорите, – лениво переплюнул через губу хозяин, – он вам не помешает…
– Это нам решать, помешает он или нет… – чуть нажал на голос Хрипатый.
Я посмотрел через плечо и увидел, что оба оборванных мужика поднялись со скамейки и смотрят в мою сторону. Рожи у них были, слава тебе Господи – с такими рожами днем на улице показываться нельзя, я бы их сразу в обезьянник запрятал, до выяснения!
А хозяин все так же лениво и говорит:
– А ты, вьюноша неразумный, выкатывайся отсюда вон через ту дверь!
Я, конечно, посмотрел на хозяина и вижу он длинной вилкой, на которой надет жирный кусок мяса, тычет в сторону угла, в котором и в самом деле дверка виднеется. Ну, я конечно шагнул к дверке, однако так просто уйти, не объяснившись с человеком, который назвал меня… этим… вьюношей неразумным, мне показалось неверным. Ну и культурно так, как на курсах учили, я и говорю:
– Спасибо вам, конечно, за подсказку, а только, гражданин, я вам не вьюноша, и тем более не неразумный, а старший лейтенант милиции, старший оперуполномоченный и представитель власти! Так что извольте обращаться ко мне в соответствии со званием и с занимаемой должностью!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
