Причем проделывалось все с исключительно демоническим изяществом и настойчивостью. Сначала малыш начинал негромко покряхтывать. Потом кряхтение сменялось писком. Негромким, но очень заунывным, на одной ноте. Он, кажется, даже дыхания не переводил. Естественно, что спать под такое музыкальное сопровождение было просто нереально.
Нянюшка, коротавшая ночь вместе с Архой, пока ведунья, сжалившись, ее спать не отправила, уверила, что найдет для младенца кормилицу и няньку в кратчайшие сроки. Но, все-таки, до этого счастливого момента стоило еще дожить. А жить ведунье с каждым прошедшим часом хотелось все меньше.
Поэтому, едва солнце встало, она поспешно собралась и вместе с ребенком отправилась в сад, надеясь, что нагулявшись, детеныш, наконец-то, даст поспать и опекунше. Реальность, как всегда, была полностью противоположна ожиданиям. В саду младенец взбодрился и наотрез отказался закрывать глаза.
Поэтому Арха и бродила по дорожкам, изображая приведение дамы с ребенком. Но бесцельная прогулка продолжалась до тех пор, пока на голову лекарки не свалилось нечто непонятное. В прямом смысле слова свалилось, с садовой стены. Ну, не совсем на голову, но почти. Девушка только и успела обернуться на неясный, напоминающий царапанье, шум за спиной, как на дорожку спрыгнуло что-то яркое, резанувшее по глазам пестроцветием. Это что-то не удержалось на ногах, брякнулось и, громко верезжа, укатилось в кусты, с треском ломая ветки. При этом умудряясь производить шума не меньше, чем медведь в буреломе.
Ведунья проворно отскочила назад, соображая, что разумнее сделать: убежать или заорать. Лекарке потребовалось некоторое время, чтобы осознать — ничто ведь не мешает сделать это одновременно. Но когда девушка, все-таки, додумалась до этой светлой мысли, спасаться было уже поздно.
Упавшее существо, раздраженно отряхиваясь, выскреблось на дорожку. И оказалось, что это всего лишь крашенный блондин — неразделенная, но страстная и трагичная любовь Адина. Тот самый, которого гвардейцы в компании с ведуньей не так давно собирались убить, да император помешал. Что-то в этой мысли об императоре Арху зацепило, как будто крошечный крючок поддел мозг. Но он был такой маленький, что девушка никак не могла его поймать, будто хватала скользкими пальцами…
Додумать ей не дали. Блондинчик, облаченный в ярко-малиновую шубу из невиданного зверя, осуществил вторую часть плана, только что придуманного лекаркой. То есть, заорал. Да так, словно его живьем резали. Голос у него оказался изумительным. Такой тонкий и пронзительный фальцет мужчины обычно приобретают, пережив всего одну, но несколько неприятную, операцию.
— А почему утром? — обалдело поинтересовалась ведунья, морщась от режущего уши визга.
«Попугайчик», видимо от неожиданности, перестал голосить, и захлопнул рот.
— Чего утром? — ошарашенно спросил он.
— Ну, к любимым вроде по ночам лазают, — пояснила лекарка свою глубокую мысль, поспешно укачивая младенца, которому завывания романтичного блондина тоже не понравились.
— Я темноты боюсь, — интимным шепотом пояснил «попугайчик» с надрывом хлюпнув носом.
Он засуетился, видимо решив, что вступление у него вышло не слишком удачным. Вытянул откуда-то из недр своей небывалой шубы платок, больше смахивающий на скатерть, и элегантно отер тоненькие, как перышки, усики, независимо поглядывая в серенькое небо. Арху снова цапнула недодуманная мысль — и снова беспредметно.
— Печально, — протянула лекарка, пытаясь поймать за хвост ускользающую догадку.
— Прошу прощения, леди, за то, что я вас напугал, но обстоятельства…
— Да, по-моему, вы испугались больше, — разглядывая галантно кланяющееся недоразумение, ляпнула девушка.
Недоразумение моментально прекратило раскланиваться и обиженно насупилось. А ведунье подумалось, что Адин и это чучело — воплощенная иллюстрация к классическому высказыванию про то, что любовь зла. Белокурый рослый ивтор с кроткими лазоревыми глазами и вечной полуулыбкой даже мысленно не хотел вставать рядом с этим… разряженным недомерком. Хотя, может быть, девушка была и несправедлива. Вполне возможно, что этот попугайский вид служил только для отвлечения внимания. Эдакий защитный кокон.
— Как бы то ни было, но прошу меня простить, леди, дела. Позвольте удалиться, сохраняя в душе…
— Уже? Зачем же через стену надо было лезть? — удивилась Арха.
Блондин насупился еще сильнее, все больше и больше напоминая обиженного жизнью хомяка. Хотя в чем-то лекарка его понять могла. Он пытался быть галантным, а злая ведунья, кажется, не дала ему еще ни одной фразы до конца договорить.
— Мне нет смысла здесь оставаться далее. Момент упущен, — пояснил он грустно, — и у меня нет шансов появиться перед ним неожиданно, сложив к его ногам свою любовь.
— А сложить любовь без неожиданных появлений нельзя?
— Это не столь эффектно, а буднично и пресно, — поморщился тонкий ценитель прекрасного. — Все должно происходить вовремя и только тогда, когда искренность твоего жеста смогут оценить по достоинству. Я ни сколько вас не виню за то, что вы своим появлением помешали встрече двух искренних, но страдающих сердец. Видимо Тьма…
— Делать Тьме больше нечего, как следить за страдающими сердцами, — пробормотала ведунья.
Крючки, засевшие у нее в голове, один за другим вспыхивали крохотными искрами.
«Все должно происходить вовремя и только тогда, когда искренность твоего жеста смогут оценить по достоинству…».
И платок, который оказался не платком. И мешающий император… Вид, служивший только для отвлечения внимания, эдакий защитный кокон…
Арха развернулась на каблуках, прижимая к груди ребенка, элегически созерцающего небо, и помчалась к дому.
— Леди, куда же вы, леди? — неслось ей в след. — Не будите ли вы столь любезны указать мне выход из сада? А-то я сам не перелезу через стену…
Лекарка притормозила, прыснув колким снегом из-под каблуков. И развернулась к «попугайчику».
— А как же вы сюда-то попали? — изумилась она.
— Меня слуга подсадил, — смутился блондин.
Арха кивнула и припустилась к двери, оставив взывающего к ее совести романтика искать выход самостоятельно. Еще один крючок вспыхнул яркой искрой. Это еще не было пониманием, но догадки у ведуньи появились.
* * *
В дверях ее перехватил дворецкий. Точнее, Арха думала, что надменный бесс был именно дворецким. Но она, не слишком разбираясь в иерархии прислуги, вполне могла и ошибаться. Оказалось, что особняк буквально набит лакеями всех и всяческих мастей. Это сама лекарка, пока носа из своей спальни не высовывала, никого, кроме нянюшки, и не видела. А, может, слуги ей на глаза не попадались, пока статус девушки не был официально утвержден. Это раньше ведунья считалась неведомой зверушкой. А теперь она — собственность лорда. Что бы это не значило на самом деле.
Вот этот самый дворецкий Архе и сообщил, что, оказывается, господа ждали ее в столовой, куда завтрак уже был подан. Не сказать, что у ведуньи проснулось горячее желание посетить общую трапезу. Слишком уж неприятные воспоминания у нее были связаны с утренней кашкой лордов. Но желание поделиться своими догадками просто распирало лекарку изнутри.
Поэтому Арха всучила оторопевшему дворецкому сверток с ребенком и, подхватив подол, поспешила в ту самую столовую. Смутно надеясь, что не заблудиться по пути в коридорах и проходных комнатах.
— Доброе утро, — поприветствовала она всех собравшихся, персонально одарив каждого из присутствующих сияющей улыбкой.
Просто, не смотря на очередную бессонную ночь, ей вдруг захотелось быть вежливой и милой. Ну, сколько можно поперек их правил идти? Вот только в ответ лекарка заработала неодобрительный взгляд Адина. Кажется, она опять нарушила какие-то правила. Но все знания, которые в голову ведунье пытались впихнуть блондин с Шаем, успешно оттуда уже выветрились. Девушка помнила только то, что нельзя мизинец в сторону отставлять.
— Доброе утро, мистрис Арха, — поприветствовал ее Дан, дождался, пока ведунья займет свое место и только после этого расстелил салфетку у себя на коленях.
Видимо, это послужило знаком, что все остальные могут отмереть и перестать изображать из себя изваяния. А завтрак решили посетить все, кроме Тхия. Арха бы предпочла, чтобы остался рыжий, а не демонесса. Вот почему бы ей, ради разнообразия, не поохранять Его Императорское Величество? Но мнения лекарки опять спросить забыли.
Девушка мрачно посмотрела на салфетку, на приборы, поблескивающие отполированным серебром рядом с тарелками. На слугу, торжественно вносящего фарфоровое нечто, в котором, судя по ее прошлому опыту завтрака, находилась каша. И приняла твердое решение послать весь этикет во Тьму. Как говаривала ее бабушка: «Старого пса новым трюкам не обучишь…». Арха, конечно, старой себя пока не считала, но дрессировке действительно поддавалась с трудом.
