Развязка наступила после июня 1791 г., когда попытка побега короля завершилась позорным пленением в Варенне, лишившим аристократию остатков надежды на поддержку армии в подавлении революции. Наоборот, все свидетельствовало о росте революционных настроений у солдат, заставлявшем постоянно увеличивающееся число офицеров покидать службу и бежать из страны. К концу 1791 г. больше половины офицерского корпуса Франции оказалось в изгнании, а освободившиеся должности заняли получившие повышение капралы и сержанты. В итоге уже в 1792 г. случаи неповиновения сошли на нет, и армия достигла гораздо более высокого уровня внутренней сплоченности, нежели за три предшествовавших года( 13*) .
Новоиспеченные офицеры были компетентными профессионалами и обладали необходимым опытом. Они были достаточно многочисленными и крепкими, чтобы в 1792-1793 гг., когда внешние и внутренние враги стали угрожать революции, передать старую дисциплину наводнившим армию новичкам. Однако такой исход поначалу не казался для всех очевидным. В 1791 г., еще до войны против Австрии и Пруссии, Законодательное Собрание вынесло постановление о создании новой, добровольческой армии со сроком службы в шесть месяцев. В 1792 г. добровольцы были призваны вновь – на этот раз сроком на год; и, поскольку квоты распределялись между департаментами, принцип добровольности получил также частицу обязательности. В результате впервые значительное число выходцев из крестьянства встало под знамена Революции.
На первых порах новосозданные войска задействовались в борьбе с внутренними врагами. Однако стоило в апреле 1792 г. австрийцам и пруссакам выступить против революции, как роль и характер французских вооруженных сил были быстро преобразованы применительно к новой обстановке. С одной стороны, набор добровольцев-буржуа в Национальную гвардию уступил место политике вооружения гораздо более широких слоев общества. Поскольку вожди революции становились все более зависимыми от низших слоев Парижа, подобный подход виделся благоразумной гарантией стабильности власти первых. С другой стороны, необходимо было поднять всю нацию на борьбу с иностранной агрессией, весьма кстати упразднявшей различие между унаследованной от Старого Режима регулярной армией и добровольческими революционными силами. Соответственно, в феврале 1793 г. была издана Конвенция о слиянии регулярных и добровольческих сил. Несмотря на определенные изъявления революционных идеалов,(14*) справедливости ради следует отметить, что регулярная армия в процессе слияния обладала превосходством – не столько в силу численности, сколько жизненно необходимого новобранцам для выживания практического опыта. Либеральные и эгалитарные установки революционного движения в подобных условиях возможности для применения почти не имели(15*).
Таким образом была обеспечена преемственность между старой и новой армиями. Вооруженные силы даже успешно пережили знаменитый levee en masse 1793 г. В августе этого года Конвент постановил:
… все французы являются постоянно военнообязанными. Молодежь должна идти в бой; отцы семейств будут ковать оружие и перевозить боеприпасы; женщины будут шить палатки и служить в госпиталях; дети будут щипать корпию; старики же будут находиться в общественных местах для поднятия духа солдат, проповедования единства Республики и ненависти к королям (16*).
Вряд ли можно вообразить более высокопарное изложение революционного принципа об обязательности всеобщей воинской повинности – однако усилия в осуществлении указа были энергичными и вполне успешными(17*).
Неоспоримым было значение как политических идеалов, так и правовой обязательности призывной службы. Однако заставили работать levee en masse бедствия и разруха, постигшие общество благодаря неурожаям, катастрофической инфляции, общему экономическому развалу. Безработица была повсеместной, так что по объявлении очередного призыва молодежь из беднейших слоев достаточно охотно шла на службу. Военная служба давала возможность избежать нищеты и законное основание жить за чужой счет. Крайне редко новые армии следовали бюрократическим принципам обеспечения необходимым; вместо этого они сами забирали продовольствие и все остальное, еще более усугубляя экономический беспорядок. Ясно, что приобреталось все это за счет срыва поставок в Париж и другие города.
Пока армии оставались во Франции, подобное поведение делало жизнь в городах все более проблематичной, и подобная неопределенность гражданской жизни толкала молодежь в объятия армии(18*).
Именно эта обратная связь сделала указ Конвента (август 1793 г.) действенным и обеспечила революционные армии новобранцами и энтузиазмом достаточными для подавления всех очагов контрреволюции во Франции. Эта задача была выполнена к концу 1793 г., после чего стало возможным сосредоточить силы против внешних врагов. После первых же побед войска углубились на территорию соседних стран, и с этого момента на них было возложено бремя расходов на ведение военных действий. В результате вновь стали возможными восстановление экономики Франции и возвращение к рыночной системе снабжения городских центров продовольствием.
Такова в общих чертах была ситуация к 1794 г.(19*) и когда стало возможным возвращение к нормальным условиям, поднялась могучая волна противодействия революционному террору, фиксированию цен, вооруженному отчуждению собственности, столь распространенным в наивысшей точке кризиса. Поскольку большинство безработной молодежи воевало за пределами Франции, то городские толпы – даже в Париже – утратили былую мощь и энергию. Таким образом, когда недовольные новым развитием событий политики попробовали вновь обратить гений толпы против своих недругов, выяснилось отсутствие прежних запала и силы. Напрасно друзья Робеспьера в июле 1794 г. пытались поднять парижские округа на его спасение; годом позже, 3 июня 1795 г., когда толпа попыталась, как встарь, запугать Конвент, для ее усмирения были вызваны войска. «Вот день, который следует считать окончанием Революции», – не без основания заявил Жорж Лефевр( 20*) .
Разумеется, недовольство и волнения толп, определившие ход революции, никуда не исчезли – просто придававшая негодованию толпы действенность наиболее боеспособная и воинственная ее часть после 1794 г. оказалась в рядах действующей армии. Подавление вол нений стало сравнительно легким делом. В 1792 – 1-799 гг. погибло около 600 тыс. французских солдат;(21*) остальные были расквартированы за рубежом, где жили за счет грабежа и контрибуций «освобожденных» народов Бельгии, Италии и Германии. Когда этого было недостаточно, припасы доставлялись из Франции, где шло быстрое восстановление рыночной экономики после 1794 г. Замена насильственного изъятия закупками оказалась золотым дождем для новой клики, наживавшейся на войне – поставщиков армии. Таким образом, несмотря на резкий количественный рост войск, вызванный levee en masse, французская военная администрация вновь приспособилась к моделям Старого Режима.
Победы французов поразили воображение современников, однако по прошествии стольких лет успешное создание огромных армий в условиях переживаемых Францией роста населения и развала экономики видится сравнительно простым и немудреным. Выполнение сопутствующей задачи – производства оружия в количестве, необходимом для обеспечения людских масс на поле боя – было куда более важным делом, поскольку к началу войны Франция подошла с пустыми арсеналами. Оружие было послано за океан-американским войскам в Войне за независимость(22*). За шесть лет после победы колонистов и до начала Революции финансовые затруднения правительства не позволили хотя бы отчасти восполнить запасы. Революционным армиям достались почти пустые арсеналы,(23*) а текущее производство не имело никакой возможности для обеспечения сотен тысяч новобранцев, призванных в ходе мобилизации 1791 г. и последующих лет.
Всеобщий распад планового управления и преобладание расчета исключительно на собственные силы в начальный период революции не оставил нам сколько-нибудь точных данных по производству вооружений. В горячке ситуации «революция в опасности» в Париже и других городах были созданы новые оружейные фабрик(24*) . Была осуществлена, хоть и на временной основе, программа, соответствующая levee en masse. Декрет провозглашал, что «отцы семейств будут ковать оружие и перевозить боеприпасы» – разумеется, не все они занимались перевозками, и лишь малая их часть могла смастерить пригодный для дела мушкет. Однако объем перевозок возрос; мушкеты стали изготавливаться в импровизированных мастерских, под которые отводились монастыри и другие здания культового назначения.
