Затем я написала Фрэнку – это было короткое письмо, но я должна была написать его.
Дорогой Фрэнк!
Я каждый день вспоминаю тебя и молюсь за твое благополучное возвращение. Флора тоже часто говорит о дяде Фрэнке. Береги себя.
Твоя преданная Эми.
Вторник – еще одна карта, где большим черным пятном была отмечена территория, которую мы потеряли. В среду пятно увеличилось. В четверг было сказано, что мы стойко удерживаем линию фронта, но в пятницу, Страстную пятницу, я увидела, что пятно распухло, покрывая большой кусок Франции. Однако в субботу «Тайме» сообщила, что союзники держат линию фронта, а со второй почтой пришла открытка от Фрэнка: «Я оказался в чертовски неподходящее время в чертовски неподходящем месте – как всегда, моя милочка. Не беспокойся обо мне, это пустяки. Спасибо за письмо. Jet'aime, Aimee.»
От Лео известий не было, и я почти заболела от тревоги, когда в понедельник наконец, пришла запачканная фронтовая почтовая карточка. Я читала ее и перечитывала, но там было всего лишь несколько шаблонных печатных фраз, говорящих, что все хорошо, и обещание написать при первой же возможности. Только подпись была сделана собственным почерком Лео, а дата указывала, что прошло пять дней со времени отправления. Я так долго смотрела на подпись «Лео Ворминстер», что у меня начало расплываться в глазах, а затем пошла наверх, чтобы вручить Розе подарки ко дню рождения.
Во вторник газеты сообщили, что наступление немцев приостановлено, а после обеда прибыло письмо от Лео:
Прошу извинения за то, что не написал вовремя, и за то, что пишу карандашом, но мы были очень заняты и, кроме того, я потерял чернила. Я надеюсь, что у тебя все хорошо. Не работай много и не забывай каждый день отдыхать после обеда. Не тревожься, если следующее письмо опять задержится, – из-за недавних событий почта работает очень плохо.
Эти слова успокоили меня, на сердце у меня стало теплее. Затем я заметила под подписью два слова по-гречески и пошла в библиотеку за словарем, хотя уже догадалась, что они означают: «Я люблю тебя, Эми». Я поняла, почему он написал их, и содрогнулась.
В среду в газетах сообщалось, что сражение затихло. Однако солдатам, присланным на вспашку, пришло распоряжение вернуться на фронт, и они уехали во Францию. Альби тоже вернулся туда. Его отозвали так срочно, что письмо для Элен, сообщающее об этом, было написано им уже в поезде. От Беаты я узнала, что Джордж тоже ушел на фронт. В пятницу появились репортажи о новом наступлении немцев в Пикардии, и к понедельнику черное пятно на карте снова распухло.
Во вторник пришло письмо от Лео, написанное чернилами, и короткая записка от Фрэнка: «Плохой жребий выпал мне, но я молюсь и надеюсь на перевод, в местечко побезопаснее. Передай привет Флоре и пиши еще, моя милочка». Со вздохом облегчения я взяла ручку и написала ему короткое, простенькое письмо с новостями о детях, особенно о Флоре. Затем я написала Лео и отправила письма с одной почтой.
На следующий день мое спокойствие исчезло. «Бои на фронте расширяются к северу и к югу... Немцы продвигаются к Лису». Вторник принес новости о сражении под Армантьером, а под ними я увидела заголовок: «Сотрудники медицинской службы, пострадавшие во время выноса раненых из-под обстрела». Меня так затрясло, что я с трудом смогла поставить чашку на блюдце, не расплескав чай.
В течение следующей недели бои продолжались. Я сидела в кабинете имения за письменным столом, пытаясь сосредоточиться на подсчетах урожая овса и ячменя, но мое сердце и рассудок были поглощены событиями во Франции. В четверг, когда мне стало казаться, что я больше не могу выносить ожидание, с последней почтой пришла фронтовая почтовая карточка от Лео. Я, дрожа, протянула к ней руку. Я понимала, почему он послал ее – дать знать, что еще жив, хотя его рукой там была приписана только подпись и дата. Карточка шла четыре дня. Вечером я написала ответ и проследила наутро, чтобы он был отправлен с первой почтой.
Я плохо спала и пришла в кабинет имения усталой и вялой. Мистер Селби, увидев меня, озабоченно нахмурился:
– Леди Ворминстер, вы уверены, что вам не нужно отдохнуть?
– Я отдыхала всю ночь, мистер Селби.
– Но, в вашем положении...
– У меня еще есть недели две. Я только проверю для вас эти расчеты по Пеннингсу и просмотрю несколько писем...
Моя спина ныла, когда перед обедом я зашла в детскую. Мне было тяжело держать на коленях Розу, а она хныкала и капризничала, вопреки своему обычному веселому настроению.
– Шшш, шшш, моя Роза, мама утешит тебя...
Элен улыбнулась мне:
– По-моему, дети чувствуют, когда у их мамы плохое настроение.
Успокаивая Розу, я опоздала на обед, но это было неважно, потому что там снова был только тушеный кролик. Когда я перевернула его лопатку на блюде, чтобы достать мясо с другой стороны, дверь открылась, и мистер Тимс объявил:
– Моя леди, к вам мистер Селби.
Мистер Селби стоял у него за спиной. Пока я поднималась на ноги, мой взгляд упал на его руку – кошмар стал явью. Может быть, это только ранение, подумала я, но увидела выражение лица мистера Селби:
– Леди Ворминстер, боюсь, что новости очень плохие...
И я все поняла. Мистер Селби подошел к столу и вручил мне бумагу. Я прочитала: «Глубоко сочувствуем... умер от ран...» Буквы прыгали и расплывались у меня перед глазами, я смахнула слезы и дочитала телеграмму. Это был Фрэнк.
Глава сорок восьмая
Я на мгновение воспряла, но затем это чувство поглотила печаль. Печаль о Фрэнке, таком красивом, стройном, золотоволосом – о Фрэнке, идущем по жнивью, Фрэнке, легко вскакивающем на широкую спину Гордеца, Фрэнке, натягивающем поводья, юном и уверенном в себе, посреди снопов золотых колосьев.
Фрэнк – мертв. Это совершенное, стройное мужское тело погублено и брошено в грязном болоте, в которое сейчас превратилась Франция.
Клара вывела меня, плачущую, из-за стола. Она заговорила со мной, мистер Селби – тоже, но я не слышала их. Мне слышался только голос Фрэнка, его слова, сказанные в последний приезд: «До свидания, Эми – моя золотая девочка, та, что могла бы быть моей».
