была разница в 14 лет… Так вот, посылал он мне странички своего доклада, я-то отлично понимал, не потому, что интересовался моим мнением, а чтобы я в своем выступлении, учитывая такое доверие докладчика, не допустил ничего, что было бы нежелательно ему.
— И вы учли это в своем выступлении?
— Нет, Я все-таки сказал (разрешите, прочту прямо по стенограмме): «Культ личности, нарушение ленинских норм и принципов партийной жизни, социалистической законности — все то, что мешало нашему движению вперед, решительно отброшено нашей партией, и возврата к этому прошлому не будет никогда! Надежной гарантией тому служит курс XX съезда и октябрьского Пленума Центрального Комитета КПСС».
Я знал, что иду против линии, которая наметилась в деятельности Брежнева…
— Хотя вроде бы и хвалили решения октябрьского Пленума, который избрал его на пост Первого секретаря…
— Да, хотя и хвалил решения пленума. И тем не менее это не прошло незамеченным. На следующий день получаю я тассовский материал и вижу, что во всем мире, рассказывая о съезде, в первую очередь обратили внимание как раз на этот абзац из моего выступления. Леонид Ильич ничего мне не сказал по этому поводу, но, как я почувствовал, сильно осерчал.
— Откровенно говоря, Николай Григорьевич, я что-то не усмотрел в вашем выступлении никакого криминала. Не могу понять, что тут могло не понравиться Леониду Ильичу.
— Конечно, никакого криминала и не было. Но, как видно, упоминание о культе личности не понравилось, могли не понравиться рассуждения о недостатках в экономической науке, в организации производства и управлении социалистическими предприятиями, в системе подготовки руководящих кадров и другие. Мое выступление как-то выпадало из наметившейся тенденции к чрезмерному восхвалению наших успехов.
— Вы почувствовали, что вашим выступлением остались недовольны?
— Да, и мне дали это понять. Отношения с Брежневым после съезда заметно изменились в худшую сторону. А уже с самого начала 1967 года он вообще старался меня не принимать. Однажды как бы невзначай он предложил мне перейти в МИД заместителем министра, от чего я отказался, сославшись на то, что я не специалист.
Передо мной был выбор: слиться с течением, которое возглавил Брежнев, вероятно, успешно участвовать в общественно-политической деятельности или остаться самим собой. Я выбрал второй путь, который оказался трудным, но зато совесть моя спокойна.
— Ну и?..
— На июньском (1967 г.) Пленуме ЦК КПСС я выступил острокритично. В повестке дня тогда было два вопроса: о политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке и о тезисах к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Пленум проходил два дня. Я выступал в первый, где-то в середине…
— О той вашей речи мне довелось слышать много всяких пересудов, но прочесть ее так и не удалось…
— У нас традиционно публикуются с пленумов только информационные сообщения и основной доклад. Выступления же тех, кто принял участие в его обсуждении, — нет. Но у меня сохранилось то мое выступление. Теперь оно не представляет никакого секрета, так что могу зачитать некоторые положения:
«События на Ближнем Востоке вызвали среди наиболее отсталой части нашего населения некоторые нездоровые настроения. Я говорю прежде всего о таких отвратительных явлениях, как сионизм и антисемитизм. Чтобы они не получили развития в дальнейшем, не следует проходить мимо них сегодня, как бы не замечая их. Ведь нездоровые проявления национализма и шовинизма в любой форме очень опасны… Национальный вопрос — это живой процесс общественного развития. И едва ли правильно, что вот уже несколько десятков лет он не разрабатывается во всем его многообразии…» Да, уже в те годы межнациональные отношения в нашей стране стали усложняться, а мы продолжали делать вид, что все в порядке…
— В чем это проявлялось конкретно? Можно привести какие-то факты?
— Видите ли, тут главное было не столько в фактах, сколько в общей тональности, особенно что касалось национальной культуры, родного языка. И видимо, основания для подобных настроений были, с ними требовалось разобраться, а не загонять болезнь вглубь. В некоторых республиках возникли осложнения в кадровой политике, несколько ухудшилось отношение местных национальностей к русскому населению. Нельзя сказать, что эти трения были сильными, что дело доходило до открытых конфликтов, но в своей практической работе мы их начали ощущать, и они нас беспокоили…
Не смог я обойти молчанием и вопрос, который меня тогда по-прежнему волновал. Я сказал: «Серьезный урон нашему делу был нанесен в связи с культом личности Сталина. Партия преодолела это уродливое, чуждое ленинскому духу явление, осудила волюнтаристские методы и субъективизм Хрущева… Ведь партия — это не только и не столько Сталин или Хрущев. Это миллионы коммунистов-ленинцев, это многотысячный, преданный делу наш замечательный партийный актив, это, наконец, наш Центральный Комитет КПСС».
И это было напоминанием, это расценивалось как предупреждение от новых ошибок. Пленум притих, понимая, кому адресовано обращение.
Это не могло понравиться Брежневу. Он хотел забыть любое упоминание о культе и его осуждении. Потому что уже тогда все заметнее стала проявляться тенденция к возвеличиванию самого Леонида Ильича…
— Июньский Пленум 1967 года проходил через декаду после окончания так называемой «шестидневной войны», где нашим друзьям, Египту и Сирии, израильские войска нанесли жестокое поражение. Во всем мире оно было расценено и как наша крупная политическая неудача на Ближнем Востоке. Не случайно вопрос об этом был включен в повестку дня пленума, и многие ораторы коснулись его в своих выступлениях. Говорят, что вы высказались на эту тему наиболее резко. Наверное, думаю, люди, причастные к проведению нашей внешней политики, и Брежнев в первую очередь, могли расценить ваши слова как критику.
— Действительно, я затронул эту тему… В апреле 1967 года я побывал в Египте во главе советской делегации в течение 10 дней. Даже такого краткого визита оказалось достаточно, чтобы убедиться: наши представления о положении в этой стране далеко не соответствуют истинному состоянию дел. Естественно, я в своем выступлении не мог не поделиться этими наблюдениями и высказал пожелание, чтобы в наших отношениях с ОАР и лично с президентом Насером при оказании помощи этой стране было бы побольше требовательности: «Уж очень беспечны и безответственны часто бывают некоторые наши друзья. Что стоят, например, безответственные заявления президента Насера о том, что арабы никогда не согласятся на сосуществование с Израилем, о тотальной войне арабов против этой страны или заявление каирского радио в первый день войны о том, что наконец-то египетский народ преподнесет Израилю урок смерти. Подобная безответственность в сочетании с беспечностью может привести мир к еще более тяжелым последствиям».
— Слухи приписывали вам и такую фразу: «Помогая своим друзьям, мы готовы снять
