Полсекунды потребовалось Сосницкому на то, чтобы присесть, забрать у одного из поверженных пистолет и повернуть голову в сторону дверного проема.
Да, Сосницкий не любил огнестрельного оружия. Но и не отрицал его, признавая, что иногда заменить его просто нечем. Поэтому на всякий случай учитель гимнастики освоил и этот вид оружия. А так как он не мог позволить себе оставаться на посредственном уровне в том, за что брался — пришлось ему достигать вершин мастерства и на огнестрельном поприще.
Итак, Дмитрий Сосницкий обернулся, уже держа пистолет, уже заметив, что в руке у него маузер, а не что-нибудь другое, и что тот снят с предохранителя.
В дверь просунулась лохматая голова.
— Леха, ты здесь? — послышался сифилитическое сипение. — Е-е-е!
Последнее означало, что человек, которому принадлежала его лохматая голова, разглядел, кто находится вместо Лехи в комнате. С криком «Атас!» голова скрылась.
Сосницкий метнулся к двери, распахнул ее, готовый стрелять, но проворный искатель Лехи уже сворачивал за угол.
«Сейчас поднимется хороший переполох», — догадался Дмитрий.
И вдруг на душе у бывшего учителя гимнастики посвежело, будто лопнул зудевший и мешавший двигаться нарыв, будто сброшен был панцирь, не дававший вздохнуть полной грудью.
Дмитрий Сосницкий вдруг понял, что подобного момента он втайне ждал. Что в лабиринтах его души давно уже жила надежда: когда-нибудь он покажет всем этим людишкам, всей этой человеческой грязи, способной лишь отравлять воздух миазмами и мешать другим совершенствоваться, ее место — под ногами тех, кто только и имеет право на звание Человека или Сверхчеловека.
Сейчас он обратит человеческую грязь в грязь обыкновенную.
Дмитрий вернулся в комнату, забрал все оружие, что нашел у поверженных, отправил одного из них, начавшего приходить в себя, в новый нокаут, очень глубокий. Не до допросов уже сейчас. Вот-вот нагрянет собранный лохматоголовым отряд мстителей…
Дмитрий Сосницкий шел по коридору. Френч его был распахнут. Два пистолета, заткнутые за брючный ремень, ждали своей очереди прийти на смену двум другим, которые сейчас утопали в ладонях бывшего учителя гимнастики.
Коридор делает поворот — Сосницкий сворачивает за угол. Узкая лестница. Топот бегущих навстречу ему людей. Сосницкий спускается по ступенькам, приближая тем самым неизбежное рандеву.
— Вот он! — прогремел в лестничном полумраке победный вопль. Дмитрий тоже видел их, рвущихся растерзать его, ощерившихся винтовочными и пистолетными стволами. Давайте, идите, идите…
И вот их уже разделяет один лестничный марш.
«Стрелять все равно придется, и разумнее начать первому» — с этой мыслью Сосницкий надавил на курки. Бедная, заплеванная и заблеванная, лестница теперь еще вынуждена была терпеть невообразимый грохот, содрогаться от воплей, получать свинец в ступеньки.
Пули, выплевываемые обеими стволами, попадали туда, куда и хотел учитель гимнастики. Зря он, что ли, столько времени провел в подмосковных лесах, расстреливая мишени, тренируясь не только в дневных, но и в ночных условиях?
Он израсходовал боезаряды обоих пистолетов, отбросил их, выхватил из-за ремня два свеженьких, заряженных пистолета. Но здесь, на лестнице, они уже были не нужны. Здесь бой закончился.
В ответ противник — теперь, пройдя тот самый лестничный марш, Дмитрий мог пересчитать нападавших, и их оказалось шестеро — успел произвести всего два выстрела, и то неприцельных, видимо, порожденных агоническими нажатиями на курок, но Сосницкий был собою недоволен. Нельзя допускать ни одного. Вот что значит распустить себя: не имея достаточной практики, тренироваться мало, от случая к случаю. А самое прискорбное — один из лестничной шайки удрал, громко топая по ступеням башмаками.
* * *
И была еще стычка в коридоре, на которую ушел весь боезапас. Пришлось отходить. Запоздало посланная вдогонку пуля прорезала пустоту и зарылась в стену. Он побежал по коридору, увидел дверь, услышал за ней голоса. Не раздумывая, вышиб ее ногой.
Посреди просторного помещения стояла группа мужчин и женщин. У всех наблюдались напряженные лица. Впрочем, лица тут же стали удивленными, когда дверь влетела в комнату, упала, звякнув вырванными с корнем петлями, и по ней промчался внушительных габаритов мужчина в расстегнутом френче.
— Дай сюда! — в два прыжка оказавшись возле опешивших людей, Дмитрий Сосницкий сорвал с чьего-то плеча винтовку. — Вон отсюда!
Грозный рык и последовавший за ним выстрел в потолок вспугнул комнатных граждан. Они бросились врассыпную, открывая для обзора овальный столик с керосиновой лампой посередине. Лишь двое остались. Один во фраке, другой — в юнкерском мундире. Фрачник держал у виска револьвер, юнкер стеклянными глазами смотрел на него, вцепившись пальцами в край стола.
— Потом доиграете! — Сосницкий опрокинул столик. — А может, передумаете? Ведь жизнь так хороша!
И Дмитрий двинул одному из любителей «русской рулетки» прикладом в живот, другому — стволом, и тоже в живот. Фрачник выронил револьвер, так и не выяснив, роковой ли выстрел поджидал его.
Второй выход из этой комнаты, которым и воспользовался Дмитрий, вел, оказывается, в центральный зал. Сосницкий вышел как раз к сценическим подмосткам. А у сцены стоял пулемет «максим» без щитка.
* * *
Зная, как быстро нагревается ствол, он скинул френч и обмотал им руку.
— Всем на пол! — пулеметная очередь прошла над головами гуляющих.
И Сосницкий пошел через зал, держа наперевес четырехпудовый максим. Лента выходила из упавшего на бок цинка и серебристой змеей тянулась по залу, отмечая пройденный пулеметчиком путь.
— Всем молчать и не двигаться! — кричал иногда Сосницкий и стрелял. Ни дать ни взять, налетчик. Трудно было поверить, что этим человеком движут совсем иные мотивы.
«Если Назаров в зале — он увидит меня. Не в зале — должен услышать всю эту пальбу, догадаться, прийти сюда и помочь мне» — так думал Дмитрий, отпихивая ногой стулья, вскакивая на столы, проходя по ним, по кроватям, по диванам.
Пулеметная лента послушно ползла следом.
Послышались удары и крики. Дмитрий развернулся и дал длинную очередь.
В двери, в той, через которую учитель гимнастики вошел в этот зал, оседали на пол, прошиваемые пулями, два вооруженных анархиста.
Ага, а вот и та компания в темном углу за колонной, которая давно интересовала Сосницкого. Пять человек уголовного пошиба.
— Встать и идти впереди меня к центральной лестнице, — скомандовал Сосницкий.
Никто не осмелился не подчиниться.
— Лежать, я сказал! — Дмитрий увидел, что кто-то в зале смеет шевелиться, даже поднимать голову. Еще одна пулеметная очередь прошла над головами гуляк.
Разлетелся вдребезги стакан с самогоном для Есенина. Маяковский, чье ухо легонько обожгла пролетевшая пуля, пробормотал: «Когда война-метелица придет опять, должны уметь мы целиться, уметь стрелять».
Пятеро впереди — к ним особое внимание. Весь зал сзади — и его нужно держать в поле зрения. Выход на центральную лестницу приближается медленно. Напряжение, которого требует борьба на все 360 градусов, отнимает очень много сил.
Но вот наконец они выходят на лестницу. Дмитрий ставит всю пятерку к стене. Добавляет к ним троицу, к своему несчастью оказавшуюся на лестничной площадке: двух анархистов и девицу.
— Где Князь? — пулеметная очередь выбивает паркетные крошки под ногами жмущихся к стене. — Ну!!!
Вид человека, держащего на весу четырехпудовый станковый пулемет, да вдобавок направившего его на тебя, да в придачу сверлящего тебя взглядом, до краев полным презрения и ненависти — кого хочешь заставит почувствовать дрожь в коленках.
— Не было Князя сегодня! Не было! Не знаем, где он! — наперебой заорали пленники Сосницкого.
— Где солдат?! Солдат где?!! — Теперь пулеметная очередь прошла над головами поставленных к стене.
Дмитрий довольствовался обозначением Назарова как солдата. Никого, кроме Назарова, из увиденных Сосницким сегодня в особняке нельзя было так назвать. Да, кое-кого из присутствующих украшали шинели, гимнастерки, ремни и портупеи, но никто, сколько бы на нем ни висело солдатских атрибутов, не походил на полноценного солдата. Поэтому, если кто-то видел Назарова Ф. И., тот должен был отложиться в мозгах этого «кого-то» именно как солдат.
Те пятеро, которых Сосницкий вывел из зала, недоуменно переглядывались и пожимали плечами. Ответ пришел с другой стороны.
— Тащили тут мимо одного солдата за ручки, за ножки, — вяло проговорила девица и, утомленная словами, осела на пол. — Солдатик был уже совсем бесполезный. Не вынес фронтовичек гражданских радостей. Перекушал водочки или…
— Ясно, — перебил человек с пулеметом. — Кто его тащил?
