— Наша командирша не одобряет несанкционированную рыбную ловлю.
— Наша командирша может идти куда подальше.
— Чего она там тебе наговорила?
— Она сказала, что мое место — на дне, вместе с рыбьим дерьмом.
— Ты не управляешь Вагоном?
— Я наживляю.
— Посмотрим.
— Ничего другого я не делаю. Если ей потребуется оператор Вагона, она должна будет попросить, и очень вежливо.
— Думаешь, попросит?
— Думаю, попросит.
— А если она попросит, ты-то сумеешь?
— Резонный вопрос. — Я выпустил клуб дыма. — Ответа на каковой я не знаю.
Я согласен акционировать свою душу и отдать сорок процентов выпущенных акций за ответ на этот вопрос. Я согласен отдать за этот ответ два года жизни. Только что-то мои соблазнительные предложения не встречают отклика у темных сил. Видимо, темные силы и сами не знают. Ну, скажем, нам повезет, и мы найдем Ихти. Более того, мы подцепим его на крючок. Ну и что? Если мы подтянем его к кораблю, выдержит ли Джин или сломается? Что, если она прочнее Дэйвитса, охотившегося на акул с пневматическим пистолетом и отравленными стрелами? Что, если она и вправду поймает Ихти, а Дэйвитс так и будет стоять рядом, словно пень?
Хуже того, если, скажем, она попросит Дэйвитса, а тот все равно будет стоять, словно тот самый пень, или, лучше сказать, как конек бздюловатый?
Это случилось, когда я приподнял Ихти выше уровня палубы и посмотрел на его тело, косо уходящее вдаль и вдали теряющееся из виду, словно зеленая горная гряда. А еще огромная голова. Маленькая для такой туши, но все равно огромная. Широкая, пупырчатая, и эти выпученные, лишенные век рулетки, крутившие свое красное-черное еще тогда, когда мои предки только собрались осваивать Новый Континент. И голова эта качалась — туда-сюда, туда-сюда…
Подсоединили новые баки с наркотиком. Ему требовалась еще одна доза, и побыстрее. Но меня парализовало.
Он издал звук, ну словно сам Господь ударил по клавишам синтезатора.
И посмотрел на меня!
Не знаю, так же видят его глаза, как наши, или нет. Сомневаюсь. Может, я представлялся серым расплывчатым пятном за черной скалой, а отраженное от пластика небо слепило их до боли. Но только они остановились на мне. Возможно, змея на самом деле не парализует кролика — может, это просто кролики трусливы по природе. Но только Ихти начал сопротивляться, а я смотрел на него как завороженный.
Завороженный этой мощью, этими глазами… Таким вот и нашли меня пятнадцать минут спустя. Голова моя и плечи оказались несколько покуроченными, а кнопка «инъекция» — ненажатой.
Я вижу эти глаза во сне. Я хочу еще раз взглянуть в них, даже если поиски продлятся до скончания века. Я должен узнать, есть ли во мне нечто отличающее человека от кролика, от жестко заданного набора рефлексов и инстинктов, разваливающегося, стоит только дернуть за нужную веревочку.
Я посмотрел вниз и увидел, что руки мои трясутся. Я взглянул вверх и увидел, что никто этого не увидел.
Тогда я допил стакан и выбил трубку. Было уже поздно, и птички певчие своих не пели песен.
Я сидел, свесив ноги с кормы, и строгал деревяшку, щепки кувыркались в кильватерной струе. Три дня плавания. Никаких действий.
— Эй!
— Я?
— Да, ты.
Волосы — золото, зубы — жемчуг, глаза такого оттенка, которого и на свете не бывает.
— Привет.
— В правилах техники безопасности есть специальный пункт, запрещающий то, чем ты сейчас занимаешься.
— Знаю. Уже все утро на этот счет мучаюсь.
Тонкий завиток забрался по моему ножу, улетел, приземлился в пену, покрутился, затем его утащило вглубь. Я смотрел на отражение девушки в лезвии и тайно наслаждался тем, как оно корежится.
— Измываешься?
Я повернулся на ее смех.
— Кто, я?
— Я могу тебя отсюда столкнуть, очень свободно.
— Я догоню корабль.
— А потом какой-нибудь темной ночью столкнешь меня?
— Тут все ночи темные, мисс Лухарич. Нет, я лучше подарю вам эту вот штуку, которую вырезаю.
Она села рядом со мной; закрытый купальник и белые шорты; нездешний загар, который всегда казался мне таким привлекательным. Я почти ощутил вину за то, что спланировал всю эту сцену заранее, но моя правая рука все еще скрывала деревянную зверюшку от ее глаз.
— Ладно, глотаю наживку. Что это у тебя?
— Секундочку, сейчас закончу.
Я церемонно вручил ей деревянного ослика. Я чувствовал себя виноватым и немного по-ослиному, но остановиться уже не мог. Со мной всегда так. Рот расплылся, ну еще немного — и вправду заржу. И уши торчком.
Джин не улыбнулась, не нахмурилась, а просто взяла мой шедевр и начала его рассматривать.
— Хорошо получилось, — сказала она наконец, — как и почти все, что ты делаешь. И возможно, соответствует ситуации.
— Отдай, — протянул я руку.
Она вернула мне осла, а я швырнул его в воду. Ни в чем не повинное животное не попало в пену и некоторое время держалось на поверхности, словно карликовый морской конек.
— Зачем ты его выкинул?
— Плохая шутка. Извини.
— Может, ты и прав. Может, на этот раз я откусила столько, что не прожевать.
— Тогда почему не заняться чем-нибудь более безопасным, — фыркнул я, — вроде космических гонок?
— Нет, — помотала она тем самым своим золотом. — Мне нужен Ихти.
— Зачем?
— А зачем он был нужен тебе? Ты же угробил на него целое состояние.
— Много разных причин. — Я пожал плечами. — Некий психоаналитик, лишенный диплома и незаконно практикующий в подвальной конуре, сказал мне однажды следующее: «Мистер Дэйвитс, вам необходимо укрепить образ своей мужественности, поймав по рыбине каждого из существующих видов». Рыбы — очень древний символ мужественности. Вот я и взялся за дело. Осталась всего одна рыбина. А вот ты-то, чего ради ты захотела укрепить свою мужественность?
— Захотела? — ответила она. — Да ничего я не хочу укреплять, кроме «Лухарич энтерпрайзис». Мой главный статистик однажды сказал: «Мисс Лухарич, когда ваше имя будет на каждой баночке кольдкрема и коробке пудры, продаваемой в Солнечной системе, вы станете счастливой девушкой. И богатой». И он оказался прав. Я — тому доказательство. Я имею возможность выглядеть так, как я выгляжу, и делать все, что мне заблагорассудится, и я продаю почти всю губную помаду и пудру в Солнечной системе — но я хочу иметь силы делать все, что мне заблагорассудится.
— А что, — заметил я, — видок у тебя вполне деловой и холодный. Какие тебе еще силы?
— Не знаю насчет холодного вида, — сказала она, поднимаясь, — но сейчас мне жарко. Давай искупаемся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
