Полянка обеспокоенно оглядела Далебора, но промолчала, пройдя внутрь, сложила рядом чистые отрезы ткани. Далебор сглотнул сухо, лисица будто на собственной шкуре испытала, как в глотке сухо у него — подала крынку с водой. Далебор взял рукой здоровой, надолго припав к краю, делая большие глотки холодной колючей воды, пока зубы не свело. Огнедара так же молча забрала крынку и отставила в сторону.
— Сколько дней уже лежу?
— Третий подходит.
Далебор опустил взгляд, обдумывая всё.
— Зачем помогаешь мне? — спросил, бросая на полянку короткий взгляд, поправляя мокрый от пролившейся из крынки воды пояс портов.
— Как не помочь?
— Значит, пошли вслед за нами с этим батыром кагана Тугурканом?
— Пошли, да не успели.
— А Барайшир что говорит?
Огнедара помолчала, будто раздумывая, а потом, оставив всё, подошла к оконцу, встала перед ним, так что теперь яркий свет лился на её точеные черты, играя яркими всполохами в медных волосах, посверкивало кольцо на ленте у виска, чертя на щеке блик золотистый. Далебор вспомнил, как пришлось её утихомирить, и невольно совесть даже взяла, что так поступил. Но если бы не путалась под ногами, не тронул бы.
— Тархан не знает, что ты Вейю украл. Думает, что сама за тобой пошла. Алтан клянётся, что это было так. Ты подставил Вейю. Она так надеялась на помощь от Тамира… — повернулась к нему полянка, смиряя давящим взглядом.
— В чём помочь? — Далебор сжал зубы, злость на самого себя ещё больше распалялась, выжигала внутренности.
Огнедара промолчала, будто раздумывала говорить или нет, а потом покинула своё место быстро, приблизилась к нему.
— Кровь опять побежала, сменить нужно повязки, — сказала только сухо, — ты бы лучше не спешил подниматься, дай хоть ранам немного затянуться, — развернула принесённое полотно, притянув чашу с водой, приготовленную ещё с утра. — Что теперь делать будешь? — спросила вдруг, кладя на грудь ладонь заботливо и доверчиво, как будто и не чинил он ей вреда никакого.
Что делать? Без своих людей остался и Вейю, стало быть, врагу в руки передал: эта мысль ударила словно обухом. Хотел своё вернуть, а теперь и вовсе всё потерял.
— Искать поеду.
— Возьми меня с собой, — повернула лицо к нему, взглядом вцепившись.
Далебор глянул на неё, задирая подбородок, нахмурился.
— Зачем?
Огнедара замерла, будто в ожидании, а потом, очнувшись, принялась отирать кожу так же осторожно и заботливо.
— За каганом своим всё угнаться хочешь?
— А может, и за ним, тебе-то какое дело? — отняла от него руки, да он тут же перехватил за запястье, дёрнул на себя, Огнедара чуть вперёд подалась да удержалась, лицо её ближе оказалось, что — Далебор не ожидал — в жар бросило.
— Может, и никакого, — скользнул взглядом на губы её блестящие, — но только… — сглотнул, — зачем тебе каган, если хочешь меня поцеловать? — Огнедара, очнувшись, фыркнула громко. А Далебор обхватил резко её за шею, к себе притянул твёрдо. — Да… Я не ошибся, — шепнул в её губы, — и, если поцелуешь, возьму с собой, обещаю.
Огнедара глянула на него в упор, натянулась вся, как тетива.
— Не дождёшься, сотник.
Дёрнулась, выворачиваясь из хватки, чуть толкнула его, так что Далебор скривился от прострелившей боли и повалился на постель, а Огнедара, побледнев едва заметно, принялась развязывать лоскуты, вновь становясь холодной и застывшей, как изваяние.
— Это мы ещё посмотрим, — прошептал Далебор, наблюдая за ней, за ловкими движениями её рук, ощущая тёплые пальчики, что касались его кожи.
Глава 77
Неизвестно сколько времени Вейя шла, а степь всё не отпускала: расступались медленно холмы за холмами, как волны расходились в стороны и вновь сходились. Каким бы уже богам не молилась, призывая и духов луговых, да они будто нарочно всё водили по кругу: казалось, вот за тем холмом разольётся река, послышатся отголоски звуков селения, замелькает жилище людское, хоть бы и в три двора… Но нет, не было края просторам. Настойчивый ветер, что трогал стебли старой негнущейся травы, неторопливо гнал по небосклону кудлатые облака, шумел в зарослях ольховника, шелестя громко листочками, путал волосы паутиной. И пить хотелось страшно, горло ссыхалось. Тревожней становилось, когда небосклон темнеть начал, погружая с тем в прохладный полумрак. Надежды набрести хоть на какое-нибудь пристанище таяли с каждым шагом. Вейя встрепенулась, беря себя в руки — уж от самой жуткой опасности уйти смогла, да неужто ночи испугается?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Выбрала для ночлега место поудобнее — в сухой траве под кустистой лещиной. Разводить костёр было боязно — привлечёт ещё кого-нибудь, но когда с приходом ночи холод подобрался к телу, что невозможно стало даже сидеть, Вейя поднялась и набрала сушняка достаточно, чтобы хватило поспать немного и не продрогнуть. Хорошо, что колетку её вернули — кремень пригодился. Едва искры попали на сухой пучок травы и пуха репейного да птичьего, запылал огонь, и даже как-то светло стало внутри и не так хмуро. Придвинувшись ближе к огню, Вейя колени обхватила, неотрывно наблюдала, как пляшет пламя. Мысли разные неуёмные в голову полезли, но одно билось внутри: что осталась одна совсем, и от этого щемило в груди. Вейя закрыла глаза, отгоняя эту мысль прочь. Жалеть себя нельзя. Никак нельзя. Подумалось вдруг, что будет, когда Тамир узнает о её исчезновении? Тамир, который сам того не ведая стал её покровителем. Не знает его совсем, но только рядом с ним чувствовала защиту, а вдали от него — ещё острее. Вейя представила, как он разозлится и как будет метать гнев во все стороны, если узнает. Как это было тогда, когда он Арвана наказал за то, что приказом его пренебрёг. Вспомнив горячие объятия кагана и взгляд, что проникая вглубь в самую душу и плавил, стало теплее как будто на сердце…
***
Проснулась Вейя всё же от холода, тяжело и мучительно, да и спала ли? Только истязание одно. От костра, без тёплой одежды почти не было толка, ко всему каждый раз просыпалась, чтобы ветвей подкинуть и не замёрзнуть совсем. Древесные угли давно остыли, а через окоём лился бледный рассвет, шумели громко птицы луговые, вспорхнула из травы тяжело какая-то ширококрылая птица ночная и унеслась с шумом прочь, когда Вейя поднялась. Но всё оказалось с новым днём не таким уж и скверным, как представлялось вчера, хоть болело всё тело: Вейя как бы и привыкшая к дороге, а такого ещё с ней не случалось — весь день на ногах.
Покинув своё убежище, решив уклониться чуть севернее, Вейя пошла быстрым шагом, не обращая внимания на пробудившийся вдруг голод, а к середине дня поняла, как становится всё тяжелее — голова кружилась, и ком к горлу так и подкатывал.
Минул день, и снова ночь застала в степи голой, снова Вейя разожгла костёр, стараясь не думать о плохом, а когда настала третья ночь, отчаяние всё же волной захлестнуло, так что слёзы проступили на глаза, и остановить их была уже не в силах.
А дальше смазались дни в одно сплошное пятно. Без еды в глазах мутилось, а во рту сухость липкая собиралась, силы на долгие переходы истончались, и Вейя всё чаще делала отдыхи: сначала короткие, потом всё длиннее… Ночь спуталась с ясным днём. Вейя шла, пока просто не споткнулась о кочку и не упала, а подняться не смогла. Опрокинулась на спину, смотря на затянувшееся серым маревом небо. И виделось многое: отец… блеск его тёплых глаз и чуть строгая хмурость в чертах, что укоренилась в самую его суть, а она всё шла к нему и шла, но он только отдалялся — не догнать, и тогда Вейя срывалась на бег, бежала босая по траве, накалывая ступни, пока не рухнула без сил, а как подняла взгляд, увидела вороного жеребца и фигуру знакомую на нём мужа статного сурового.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тамир. Хотела удивиться — откуда он тут? Ведь ведёт свою рать к Каменному Куту, да эта мысль испарилась быстро, как он натянул поводья на кулак, потянул, собираясь уезжать, оставляя Вейю одну здесь, в чужих землях. Вейя встрепенулась, позвать его хотела да не смогла и звука вымолвить, губ разлепить. Но Тамир и без того её будто услышал, повернулся, тёмные брови чуть сдвинулись, твёрже стали губы, а в глазах будто укор какой застыл. Вейя дёрнулась вперёд, подняться пыталась, да вдруг чьи-то руки подхватили, помогли. Вейя обрадовалась сначала, а потом тревога вдруг взяла, когда услышала говор чужой, повернулась к кагану, а его и след простыл — на том месте, где стоял, пустой холм с всклоченной ветром травой. И снова бессилие накатило, выбивая твёрдость в ногах. Кажется, её кто-то сгрёб в охапку и понёс куда-то. Вейя не понимала, снилось или в самом деле кто-то нашёл её, с дороги подобрав. Всё потемнело…
