– Elles étaient délicieuses![318] – сказал генерал Гийом.
– И наконец на столе на огромном подносе из меди появился кускус нежного и варварского вкуса. Но баран, из которого приготовлен этот кускус, не марокканский баран с Атласских гор, со скудных пастбищ Феса, Таруданта или Марракеша. Это баран с гор Итри, где царил Фра-Дьяволо[319], это немного выше Фонди. В горах Итри, в Чочарии, растет трава, похожая на дикую мяту, но более мясистая, вкусом напоминающая шалфей, жители тех мест зовут ее на древний греческий манер kallimeria: это трава, из которой беременные женщины готовят напиток, помогающий при родах, трава с острова Кипр, бараны Итри ее очень любят. Именно эта трава kallimeria делает баранов Итри упитанными, наделяет их женственной леностью, усталым, с поволокой взглядом, свойственным беременным женщинам и гермафродитам. Нужно внимательно смотреть в тарелку, когда ешь кускус: отруби цвета слоновой кости, в которых сварен баран, разве не так же приятны глазу, как приятен его вкус нашему нëбу?
– Ce kouskous, en efet, est excellent![320] – сказал генерал Гийом.
– Ах, если бы я закрыл глаза, поедая этот кускус! Ибо только что в горячем и живом вкусе бараньего мяса мне случилось заметить сладковатый привкус, а на зубах почувствовать более холодное, не такое мягкое мясо. Я посмотрел в тарелку и ужаснулся. Между крупинками я увидел сначала один палец, затем два, потом пять и наконец целую руку с бледными ногтями. Человеческую руку.
– Taisez-vous![321] – воскликнул генерал Гийом сдавленным голосом.
– Это была человеческая рука. Рука несчастного гумьера, которую взрывом мины начисто оторвало и забросило в медный котел, где варился наш кускус. Что я мог поделать? Я воспитывался в колледже Чиконьини, лучшем колледже Италии, где меня научили, что бы ни случилось, никогда не нарушать общего веселья, будь то праздник, бал или званый обед. Мне стоило больших усилий не побледнеть, не крикнуть и спокойно начать есть руку. Мясо немного жестковато: оно не успело провариться.
– Taisez-vous, pour l’amour de Dieu![322] – вскричал генерал Гийом хриплым голосом, отодвигая от себя тарелку. Все были бледны и ошеломленно смотрели на меня.
– Я воспитанный человек, – сказал я, – и не моя вина, если в то время, когда я молча грыз руку бедного гумьера, улыбаясь как ни в чем не бывало, чтобы не нарушить такой приятный обед, вы имели неосторожность поднять меня на смех. Не нужно подшучивать над гостем, когда он ест человеческую руку.
– Это невозможно! Я не могу поверить, что… – пробормотал Пьер Лиоте, позеленев и зажимая рукой рот.
– Если вы мне не верите, посмотрите на мою тарелку, – сказал я. – Видите эти косточки? Это фаланги пальцев. А те, что ровно лежат на краю тарелки, это пять ногтей. Извините, но, несмотря на мое хорошее воспитание, я не смог проглотить ногти.
– Mon Dieu! – воскликнул генерал Гийом и одним духом выпил бокал вина.
– Будете знать, как подвергать сомнению то, о чем пишет Малапарте в своих книгах, – сказал Джек.
В этот момент с равнины донесся далекий выстрел, потом другой, потом еще. Пушка «Шермана» коротко и ясно ударила со стороны Фраттоккье.
– Ça y est![323] – воскликнул генерал, резко вставая.
Все вскочили на ноги и, опрокидывая скамейки и столы, побежали к опушке леса, откуда глазу открывалась вся римская равнина, от устья Тибра до Аниене.
Мы увидели, как с Аппиевой дороги, со стороны Бивио-делле-Фраттоккье, поднимается голубое облако, услышали долетевший гул ста, тысячи моторов и закричали от радости, увидев нескончаемую колонну Пятой американской армии, устремившуюся к Риму.
– Au revoir, mon Général![324] – воскликнул Джек, пожимая руку генералу Гийома.
Все французы молчали.
– Au revoir, – сказал генерал Гийом. И тихо добавил: – Nous ne pouvons pas vous suivre. Nous devons rester là[325].
Его глаза были влажными от слез. Я молча пожал ему руку.
– Приходите ко мне, когда захотите, – сказал генерал Гийом с грустной улыбкой, – вы всегда найдете место за моим столом и мою дружескую руку.
– Votre main, aussi?[326]
– Allez au diable![327] – крикнул генерал.
Мы с Джеком бросились бегом через лес вниз по откосу к тому месту, где оставили наш джип.
– Ah! Ah! Bien joué, Malaparte! Un tour formidable![328] – кричал на бегу Джек. – Будут знать, как сомневаться в том, что ты описываешь в «Капуте»!
– Ты видел их лица? Я думал, их вырвет!
– Une sacrée farce, Malaparte! ah! ah! ah![329] – кричал Джек.
– А ты видел, как ловко я разложил на тарелке бараньи косточки? Очень похоже на кисть руки!
– Ah! Ah! Ah! Merveilleux![330] – кричал на бегу Джек. – Было очень похоже на скелет человеческой руки!
Мы весело смеялись, лавируя между деревьями. Добежав до джипа, мы вскочили в него и понеслись вниз по дороге на Кастель-Гандольфо. Доехав до Аппиевой дороги, мы догнали американскую колонну, тонувшую в клубах пыли, и в конце концов втиснулись в нее за машиной генерала Корка, которая следом за несколькими «Шерманами» шла во главе Пятой армии на Рим.
Редкая ружейная пальба дырявила пыльный воздух. Запах мяты и руты летел с ветром нам навстречу, он казался запахом ладана, запахом тысяч церквей Рима. Солнце клонилось к вечеру, и в пурпурном небе, загроможденном вздутыми облаками, напоминавшими облака на полотнах живописцев барокко, рокот тысяч самолетов образовывал огромные воронки, куда устремлялись кровавые потоки заката.
«Шерманы» с железным грохотом медленно катились впереди нас, изредка паля из пушек. Неожиданно за одним из поворотов дороги, в глубине равнины, за красными арками акведуков, за надгробиями из кирпича цвета крови, сияя белизной под барочным небом в круговороте огня и дыма, явился Рим, словно охваченный огромным пожаром.
«Рим! Рим!» – неслось от машины к машине. Из джипов, танков и грузовиков тысячи лиц в белых масках из пыли обратились к далекому городу, охваченному пламенем заката: я почувствовал, как в моем хриплом крике тают моя ненависть, обида, тревога, вся грусть и все счастье этого долгожданного момента, которого я теперь так болезненно страшился. Рим показался мне в тот миг непреклонным, жестоким и закрытым, как враждебный город. Темное чувство стыда и страха охватило меня, как если бы я совершал святотатство.
Перед дымящимися развалинами аэропорта Чампино колонна остановилась. Два немецких опрокинутых набок «Тигра» загораживали дорогу. Несколько одиночных выстрелов прозвучало над нашими головами. Американские солдаты на танках, в грузовиках и джипах смеялись и болтали, счастливые и беззаботные, жуя свою chewing-gum.
– Эта дорога полна опасностей, – сказал Джек, – может, ты посоветуешь генералу Корку оставить Новую Аппиеву дорогу и направиться по Старой?
Между тем генерал Корк разложил топографическую карту и сделал Джеку знак головой. Джек выскочил из джипа, подошел к генералу и стал что-то обсуждать с ним, тыча пальцем в какую-то точку на карте.
– Генерал Корк хотел бы знать, нет ли более короткой и безопасной дороги на Рим?
– На месте генерала, – ответил я, – я свернул бы налево на этом перекрестке, выехал бы на Старую Аппиеву дорогу приблизительно в миле от могил Горациев и Куриациев и, проехав по Капо-ди-Бове, вошел бы в Рим по Триумфальной улице и по Имперской. Дорога более длинная, но и более красивая.
Джек снова побежал к генералу Корку и через минуту вернулся.
– Генерал спрашивает, не согласишься ли ты повести колонну? – спросил Джек.
– Почему бы и нет?
– А ты можешь гарантировать, что мы не попадем в засаду?
– Я не могу гарантировать ничего. Мы на войне.
Джек подбежал к генералу обсудить вопрос, потом вернулся ко мне и сказал, что генерал хочет знать, является ли Старая Аппиева дорога вообще более безопасной.
– Что значит вообще? – спросил я у Джека. – Это значит обычно? В мирное время это совершенно безопасная дорога. А сейчас я не знаю.
– Генерал, вероятно, хочет сказать – в частности.
– Я не знаю, безопасна ли дорога в частности, но я уверен, что она более красива. Это самая благородная в мире дорога, она ведет к термам Каракаллы, к Колизею и к Капитолию.
Джек опять побежал к генералу, вскоре вернулся и сообщил, что генерал хочет знать, по какой дороге входили в Рим цезари.
– Когда они возвращались с Востока: из Греции, из Египта, из Африки, – ответил я, – они входили в Рим по Старой Аппиевой дороге.
Джек подбежал к генералу и, вернувшись, сообщил, что генерал Корк прибыл из Америки и поэтому решил войти в Рим по Старой Аппиевой дороге.
– Меня сильно удивило бы, – сказал я Джеку, – если бы он выбрал другую.
И добавил, что по Старой Аппиевой дороге проходили Марий, Сулла, Юлий Цезарь, Цицерон, Помпей, Антоний, Клеопатра, Август, Тиберий и все остальные императоры, поэтому по ней мог пройти и генерал Корк. Джек подбежал к генералу, что-то тихо сказал ему, и генерал Корк, повернув ко мне улыбающееся лицо, крикнул:
– O’kay!
– Поехали! – сказал мне Джек, прыгнув в джип.
Мы обогнали джип генерала Корка, сразу за «Шерманами» возглавили колонну и от аэропорта Чампино повернули на проселочную дорогу, соединяющую Новую Аппиеву дорогу со Старой. Скоро мы выехали на эту славную, самую благородную в мире дорогу, вымощенную каменными плитами, на которых до сих пор виднелась колея, выбитая колесами римских повозок.
