– Я не знаю, безопасна ли дорога в частности, но я уверен, что она более красива. Это самая благородная в мире дорога, она ведет к термам Каракаллы, к Колизею и к Капитолию.
Джек опять побежал к генералу, вскоре вернулся и сообщил, что генерал хочет знать, по какой дороге входили в Рим цезари.
– Когда они возвращались с Востока: из Греции, из Египта, из Африки, – ответил я, – они входили в Рим по Старой Аппиевой дороге.
Джек подбежал к генералу и, вернувшись, сообщил, что генерал Корк прибыл из Америки и поэтому решил войти в Рим по Старой Аппиевой дороге.
– Меня сильно удивило бы, – сказал я Джеку, – если бы он выбрал другую.
И добавил, что по Старой Аппиевой дороге проходили Марий, Сулла, Юлий Цезарь, Цицерон, Помпей, Антоний, Клеопатра, Август, Тиберий и все остальные императоры, поэтому по ней мог пройти и генерал Корк. Джек подбежал к генералу, что-то тихо сказал ему, и генерал Корк, повернув ко мне улыбающееся лицо, крикнул:
– O’kay!
– Поехали! – сказал мне Джек, прыгнув в джип.
Мы обогнали джип генерала Корка, сразу за «Шерманами» возглавили колонну и от аэропорта Чампино повернули на проселочную дорогу, соединяющую Новую Аппиеву дорогу со Старой. Скоро мы выехали на эту славную, самую благородную в мире дорогу, вымощенную каменными плитами, на которых до сих пор виднелась колея, выбитая колесами римских повозок.
– What’s that? – спросил генерал Корк, указывая на могилы, затененные кипарисами и пиниями, росшими по обеим сторонам Старой Аппиевой дороги.
– Это могилы самых знатных семейств Древнего Рима, – сказал я.
– What? – прокричал генерал Корк в страшном скрежете гусениц «Шерманов».
– The tombs of the noblest roman families, – перевел Джек.
– The noblest what?[331] – крикнул генерал Корк.
– The tombs of the four hundred of the roman Mayflower[332]!
Известие пролетело от машины к машине вдоль всей колонны, и американские солдаты вскочили на ноги в своих машинах, в джипах и на танках и с криками «Gee!», «Вот это да!» – защелками своими «кодаками».
Я тоже встал и, показывая пальцем на каждую могилу, прокричал:
– Вон та – могила Лукулла, самого знатного пьяницы Древнего Рима, это – захоронение Юлия Цезаря, вот могилы Суллы, Цицерона, а вон – могила Клеопатры…
Имя Клеопатры пронеслось от уст к устам, от машины к машине, генерал Корк прокричал мне:
– A famous signorina, wasn’t she?[333]
Когда мы оказались перед могилой Актера, я попросил Джека остановиться на минуту и, указывая на мраморные маски, вделанные в высокую, похожую на кулисы или на театральный задник стену из красного кирпича, которая возвышалась рядом с большим круглым мавзолеем, прокричал:
– Это – могила Котты, самого знаменитого римского актера!
– Who’s who?[334] – крикнул генерал Корк.
– A most famous roman actor! – крикнул Джек.
– I want an autograph![335] – крикнул один из GI, и толпа американских солдат выпрыгнула из машин и бросилась на стену, в мгновение ока покрывшуюся автографами.
– Go on! Go on! – крикнул генерал Корк.
В тот момент я обратил свой взгляд повыше и увидел сидевшего на ступеньках грубой каменной лестницы, ведущей к мавзолею, немецкого солдата, почти мальчика. Это был блондин с растрепанными волосами, с маской из пыли на лице, на котором мягко светились голубые глаза, как мертвые глаза слепого. Он сидел усталый и отсутствующий, отвернув лицо, опершись обеими руками о каменную ступеньку лестницы, отрешенный от всего: от войны, от пространства и от времени. Он тяжело дышал, как едва достигший берега утопающий. Никто его не заметил.
– Go on! Go on! – кричал генерал Корк.
Колонна снова тронулась в путь. Немного погодя перед двумя высокими, как пирамиды, заросшими травой могилами, увенчанными кипарисами и пиниями, где спят Горации и Куриации, я попросил Джека остановиться.
– Это – могилы Горациев и Куриациев! – заорал я и прокричал историю трех Горациев и трех Куриациев о вызове, о поединке, о коварном маневре последнего Горация, о его сестре, которую победитель заколол собственным мечом на пороге дома в наказание за любовь к одному из трех убитых братьев Куриациев.
– What? What the hell with the sister?[336] – крикнул генерал Корк.
– Where’s the sister?[337] – прокричало несколько голосов. И все GI спрыгнули на землю, взобрались на две заросшие травой пирамиды, которым огромные зонты пиний и султаны кипарисов придают романтический колорит полотен Пуссена или Бёклина. Генерал Корк тоже захотел подняться на вершину одной из пирамид, и мы с Джеком последовали за ним. С вершины могильного холма теперь, когда пожар заката погас, Рим казался одновременно сумрачным и приветливым в зеленой прозрачности вечера. Огромное зеленое облако повисло над куполами, башнями, колоннами и крышами, украшенными многочисленными мраморными статуями. Этот льющийся сверху зеленый свет напоминал зеленый дождь в начале весны над морем, чудилось, что над городом идет дождь из зеленой травы, и дома, крыши, купола и мрамор блестели и переливались, как мягкий весенний луг.
Возглас удивления вырвался из груди солдат, стоявших на могильных курганах и, отозвавшись на крик, черная стая воронов поднялась тучей с красных Аврелиевых стен, опоясывающих Рим от Порта-Латина до могилы Гая Цестия. Черные их крылья отбрасывали зеленые и кровавые отблески.
С высоты кургана были видны луга и огороды вдоль Аппиевой и Ардеатинской дорог, лесок в Нинфа-Эджерии, заросли тростника вокруг церковки, где покоятся члены семьи Барберини, красные арки акведуков, внизу за Капо-ди-Бове, ближе к Порта-ди-Сан-Себастьяно, большая кружевная башня могилы Цецилии Метеллы. В глубине огромной зеленой впадины, усеянной пиниями, кипарисами и захоронениями, там, где она медленно спускается к полю для игры в гольф Аквасанты, неожиданно вырастали первые дома Рима, чьи высокие белые стены из цемента, сверкающие стеклами, обрывали красно-зеленое дыхание римской равнины, как парус обрывает дыхание ветра.
Группы людей бегали туда-сюда по равнине, временами они останавливались, оглядываясь по сторонам, потом снова начинали растерянно метаться, как преследуемые собаками звери. Другие группы настигали их, окружали со всех сторон, зажимали в кольцо, отрезая пути к бегству и спасению. Сухой треск перестрелки долетал до нас с морским ветром, оставлявшим на губах сладкий вкус соли. То были последние стычки между арьергардом немцев и отрядами партизан, и аквариумная прозрачность вечера придавала сцене охоты патетический оттенок, пробуждая в памяти далекие, полузабытые отзвуки и краски. Был мягкий зеленый вечер, как тот вечер, когда троянцы с волнением следили с высоких стен города за последними стычками кровавого дня, и Ахилл, словно яркая звезда, выйдя из вод Скамандра, уже бежал по долине реки к стенам Илиона.
В этот момент показалась луна, восходящая из-за седловины гор Тиволи, это была огромная луна, сочащаяся кровью. Я сказал Джеку:
– Посмотри вниз: это ведь не луна, это Ахилл.
Генерал Корк удивленно взглянул на меня:
– Это луна, – сказал он.
– Нет, это Ахилл, – сказал Джек.
Я стал тихо читать по-гречески стихи из «Илиады», где Ахилл выходит из Скамандра, похожий на «осеннюю звезду печали, что Орионом зовется». Когда я замолчал, Джек подхватил стихи и, глядя на восходящую над холмами Лацио луну, стал певуче скандировать гекзаметры Гомера, как это принято в Виргинском университете.
– I must remember to you, gentlemen…[338] – сурово сказал генерал Корк, но не закончил, медленно сошел с могилы Горациев, сел в машину и раздраженно отдал команду двигаться дальше. Он казался не только раздраженным, но и глубоко удивленным.
Колонна тронулась, но возле могилы атлета у Капо-ди-Бове мы были вынуждены замедлить ход, чтобы дать GI время покрыть статую кулачного бойца своими автографами.
– Go on! go on! – кричал генерал.
Когда мы подъехали к знаменитой остерии под названием «Здесь никогда не умирают с голоду», я повернулся к генералу Корку и прокричал, указывая на вывеску:
– Здесь никогда не умирают с голоду!
– What? – крикнул генерал, стараясь перекричать грохот гусениц «Шерманов» и ликующий вопль своих GI.
– Here we never die[339], – крикнул Джек.
– What? We never dine?[340] – крикнул генерал.
– Never die! – повторил Джек.
– Why not? – крикнул генерал Корк. – I will dine, I’m hungry! Go on! Go on![341]
Перед могилой Цецилии Метеллы я попросил Джека остановиться на минуту и крикнул генералу, что это могила одной из самых знатных матрон древнего Рима, родственницы Суллы.
– Silla? Who was this guy?[342] – крикнул генерал Корк.
– Silla, the Mussolini of the ancient Rome[343], – крикнул Джек.
Мне пришлось почти десять минут объяснять генералу Корку, что Цецилия Метелла «wasn’t Mussolini’s wife», не была женой Муссолини.
Новость пролетела от машины к машине, и толпа GI бросилась на осаду могилы Цецилии Метеллы, жены Муссолини. Наконец мы тронулись в путь снова, преодолели спуск к катакомбам Сан-Каллисто, затем подъем к Сан-Себастьяно. Когда мы добрались до небольшой церквушки Quo Vadis[344], я крикнул генералу, что здесь надо остановиться даже с риском войти в Рим последними, потому что это – церковь Quo Vadis.
