– Вот, скорей всего, от них, – продолжал Богдан, – про Софти Козюлькин и проведал. Через них же, по всем вероятиям, и связь осуществлялась между Софти и Козюлькиным после отъезда крякутновской делегации. Стало быть, у дона Пьюзо тут был свой интерес – и не исключено, что тоже пиявочный. Сусанин же, имея пред глазами образец, оказался настолько талантлив, что сумел поставить производство таких пиявок на поток. Он даже дальше пошел: усовершенствовал и разнообразил коды программных наговоров, в этих тварей закладываемых. А Козюлькин уж сам, при помощи тех же пиявок, принялся личную дружину создавать.
– Да, я с этими преждерожденными сталкивался пару раз, – кивнул Баг. – Настоящие роботы. То есть убить их можно, но дерутся до последней возможности. А в безнадежной ситуации просто кончают с собой. Бедняги… – Он сочувственно покрутил головой и погасил сигарету.
– Как я понимаю, Джимба поначалу всего лишь хотел иметь возможность лечить своих сотрудников, когда у них случались душевные кризисы или что-то в этом роде, – продолжал Богдан. – Именно поэтому он и «Тысячу лет здоровья» финансировал. Но Сусанина влекло к себе непознанное, и когда его якобы верный помощник Козюлькин предложил ему усовершенствовать пиявку, присланную, дескать, в подарок от заокеанских коллег из большого к талантам Сусанина уважения, – чтобы то ли во время ее укуса, то ли сразу после него можно было внушить человеку любую идею, любое желание, тот согласился, даже обрадовался: вот ведь как хорошо будет! И опасности вроде бы никакой – человек же сам просит его подлечить, манию снять, грусть-тоску неизбывную, утрату смысла жизни или там чего… Только одного Сусанин не учел: что такое мероприятие и без согласия человека может быть проделано. Или втайне от него. Пациент же не видит, что за тварей ему за уши сажают: розовых или обыкновенных лечебных. И вообще, – задумчиво добавил Богдан, – хорошим людям, даже когда они вроде бы думают, почему-то приходят в голову лишь хорошие мысли о хороших последствиях. Загадка это, ечи, загадка. Казалось бы, так просто. Но изобретателю нового лекарства никогда самому вовремя в голову не придет, что, ежели дать человеку две новых таблетки вместо одной запланированной, человек тот помрет… Ему кажется, что все будут знай себе человеколюбиво лечиться и друг дружку лечить.
– Мыслю, все он знал, твой Сусанин, – мрачно сказал Баг. – Или уж догадывался – всяко. Только думать не хотел о том. Прятал голову в песок: ничего не вижу, ничего не слышу. Ты же сам от него выяснил в повозке, когда мы из Москитово-то неслись: наговаривание относительно челобитной он и лично проводил дважды. По просьбе друга Джимбы. Хотя в основном доверял это другу Козюлькину. Козюлькин Сусанину и Джимбе еще в молодости «Слово»-то читал. Свихнуться они, правда, не свихнулись, но насчет русских преимуществ идея им к душе прилегла. Сусанину, наверное, по доброте его неумелой: услыхал краем уха, что кто-то притеснен – стало быть, надо вызволять. Хотя узнай он про дружины Прозрецовы своевременно – повздорили бы они с Козюлькой, это ты прав, это ручаюсь. Ну а Джимбе мысль о русском возрождении особенно уместной показалась – идеология-то рука об руку с экономикой пошла.
– Быть может, – мягко сказал Богдан. – Так или иначе, но Архатов… Козюлькин всем этим воспользовался. Он всю жизнь другими пользовался: Джимбой, Сусаниным…
– Бес-кровосос, – буркнул Баг. – Чтоб ему переродиться ленточным глистом в животе у коровы…
– Ты думаешь, он способен к перерождениям?
– Это карма, еч. Все способны. А бесы – в особенности.
Повисла пауза.
– По некоторым сохранившимся бумагам, – продолжил отчет Богдан, – можно судить, что в один прекрасный день Козюлькин возомнил себя не кем иным, как спасителем русского народа от бесславного угнетения, неким Великим Прозрецом, с которым беседует сам князь Игорь. И в этих беседах князь взывает к очищению русского духа от инородческих извращений, велит Прозрецу продолжить дело свое, для чего и дана была Козюлькину, опять же свыше, книга – «Слово о полку Игореве».
– Немыслимо… – удивленно вздохнул Редедя Пересветович. – Действительно, бред какой-то.
– Да. По Козюлькину, было так: в глубокой древности самыми культурными были проторусские. Прочие племена пребывали в еще не оформленном состоянии. Проторусские в милости своей были так гуманны, что человеколюбиво даровали малоосмысленным собратьям сокровища своих знаний, благодаря чему и прочие народы сумели достичь их духовного и производственного уровня, а затем, забыв про исторические заслуги проторусских, их даже поработить… Князь Игорь, по Козюлькину, – первый борец за попранные русские права. – Богдан все больше хмурился. – И время от времени его дух снисходит на кого-то, дарит ему это знание, а также и книгу – то самое «Слово», дабы он стал Великим Прозрецом и продолжил дело…
– Точно! – Баг выхватил из пачки новую сигарету. Алимагомедов покосился на него было, а потом махнул рукой: да кури! – Они и друг друга иначе как «Игоревичи» да «игоревны» не называют! То есть каждый, кого Прозрец Козюлькин с помощью пиявок в свою веру обратил, тоже вроде духовного чада князя Игоря становится, а уж волю Прозреца выполняет беспрекословно! Точно!
– Мне одно неясно… – Богдан поправил очки. – Что значат эти цифры на полях «Слова», почему их именно шесть, а еще иногда семерка встречается…
– А может быть, – лицо Бага осветилось догадкой, – может быть, если прочитать текст «Слова» в какой-то последовательности, абзацы там в каком-то порядке переставить, то и новый смысл откроется? А семерка… Вот помнишь, еч, мне сюцай про какой-то магический куб упомянул? У куба, между прочим, шесть граней… А, скажем, где выпадет семь – там уж полный астрал. Запредельная и непререкаемая мудрость Игорева. Как палкой по башке.
– Так, – прервал шилан. – Вы мне скажите лучше, что с иноземцами вашими делать будем?
Ечи переглянулись.
– А что с ними делать? – пожал плечами Баг. – Ничего. Потребными им сведениями – поделимся, да и помашем ручкой. У них цель в Ордуси совершенно конкретная и вполне достойная уважения, равно как и содействия: клан дона Пьюзо ущучить. Нам от этого одна только приятность, пусть ущучат. У нас тут руки коротки – а, между прочим, пиявка-то и к дону к этому попасть могла.
– Не слишком ли скандальную информацию они вывезут? – покрутил носом Алимагомедов.
– Не станут они там лишнего болтать, по-моему… Мы же им помогли – какого тогда рожна им нас в лужу сажать?
– Ойли?
– Я за них ручаюсь, – подал голос Богдан.
Редедя Пересветович внимательно глянул на минфа.
– Ваше слово дорогого стоит, Богдан Рухович… и все же я хотел бы уточнить – какие у вас основания для ручательства?
– Они хорошие люди, – ответил Богдан.
Грозный шилан долго молчал. Наконец сказал устало:
– Быть по сему.
Богдан облегченно вздохнул.
– Теперь главное.
– Еще главнее? – в отчаянии всплеснул руками шилан.
– Да, еще главнее, – подтвердил Баг.
– В результате мероприятия мы обнаружили два перечня и сами составили третий, – сказал Богдан. – В регистратуре лечебницы – список всех, кто находился на излечении в пиявочном отделении или кого пользовали пиявками на дому. В ноутбуке Козюлькина мы обнаружили шифрованный список обработанных розовыми пиявками… Наконец, по материалам средств всенародного оповещения и по результатам негласных опросов – список высокопоставленных ордусян, побывавших за этот год в стенах «Тысячи лет здоровья». При сопоставлении всех трех перечней выявилась чудовищная и зловещая картина.
– Ну что еще такое? – страдальчески произнес шилан. Перевел дух, сказал спокойнее: – Когда же вы, ечи, иссякнете с вашими ужасами…
– Четверть состава Гласного Собора потенциально – инструменты Прозреца, – бесстрастно сказал Богдан. – Надо что-то делать. Прямо от вас, Редедя Пересветович, мы намерены направиться в терем великого князя и испросить немедленного приема. Завтрашнее голосование по челобитной надобно отменить.
Княжий терем,
23-й день месяца, средница,
вторая половина дня
Князь Фотий принял их на удивление быстро и в обстановке на редкость неофициальной. Видимо, история с загадочным самоубийством видного боярина Гласного Собора и не менее загадочным умопомрачением другого, столь же видного, беспокоила владыку улуса не на шутку. Узнав, что срочного приема алчут следователи, ведущие это дело, да вдобавок после настоятельного звонка шилана Алимагомедова главному постельничему, князь счел своим долгом удовлетворить прошение без проволочек. Правда, через постельничего же он уведомил просителей, что может уделить им лишь двадцать минут.
