– Сегодня, может, как никогда раньше, он вдруг почувствовал себя совершенно чужим в этой стране. И все, что он здесь делает, все его порывы и старания, тоже никому не нужны.
Поднявшись на вершину холма, Гяур оглянулся. Хозар, как всегда, не отставал от него. Но Улич и татарин, что перевязывал его, а теперь опекал, еще только поднимались по склону. И уж совсем отстал от них Кшысь, который с молчаливого согласия князя тоже присоединился к его свите.
Гяур поискал взглядом ту местность в долине, где осталось имение графини д'Оранж, и увидел поднимающееся ввысь и медленно расползающееся зарево.
Несмотря на его запрет Кара-Батыр все же остался у дома и исполнил приказ своей повелительницы. Не мог не исполнить.
21
До Гданьска оставалось не более десяти верст, когда казачье посольство, уставшее не столько от дороги, сколько от пейзажного уныния, остановилось у придорожного каменного креста, из-под основания которого бил «святой – как следовало из высеченной на нем надписи, – родник, осененный крестом настоятеля иезуитского монастыря Иоанна Великомученика».
Даже этот громадный серый крест казался маленьким чудом, возникающим перед всяким путником, истощенным угрюмой монотонностью дороги. Все в этом краю – подернутые тиной озерца, болотное редколесье, ветер и даже солнце – дышало холодом чужой северной земли. Неуютной, неприветливой и скупой.
Пока посланники наслаждались студеной, слегка солоноватой водой, вспоминая добрыми словами всех великомучеников, Лаврин Урбач поднялся на вершину единственного на всю округу холма и оттуда осмотрел ползущую между небольшими рощицами дорогу. Она по-прежнему оставалась безлюдной и уныло безликой, и ничто не приковало бы к ней внимание разведчика, если бы не тоненькая струйка дыма, едва пробивавшаяся из синевы лесной кроны.
– Я разведаю, кто это в жаркий полдень греется в лесу у костра! – предупредил он Гурана.
– Подожди, поедем вместе!
– Не стоит: встретят выстрелами! – стегнул нагайкой коня. – Одному договориться будет легче!
Урбач не ошибся. Как только он приблизился к изгибу рощи, у которого дымил этот невидимый с дороги костер, навстречу ему выехало двое всадников. Старые изодранные жупаны и присыпанные пожелтевшей хвоей овечьи шапки, да еще рваные, обвязанные бечевкой сапоги одного из них не давали повода для долгих размышлений о роде занятия этих людей.
– Вы – местные гайдуки, я правильно истолковал ваше появление? – Ничуть не стушевался Урбач. Повод он набросил на левую руку, в которой держал пистолет, правая же лежала на эфесе сабли.
– Ну и что? – багрово набычился тот, с прохудившимися сапогами.
– Те самые, которые три дня тому ограбили дом старосты из Вуйников?
Разбойники молча, все так же набыченно, переглянулись.
– И тебя ограбим. Ну и что?
– А то, что в Вуйниках находится сейчас отряд надворных казаков. Через час он выступает, чтобы переловить вас и перевешать.
Гайдуки по-волчьи, поворачиваясь всем туловищем, уставились друг на друга, потом, словно по команде, оглянулись на ближайшие заросли. Оттуда, вразвалочку, напролом, ломая кусты, выходили еще двое. Один из них – высокого роста, с непомерно огромным, выпирающим, словно куль с мукой, животом, был, судя по всему, старшим в этой шайке.
– Отряд, говоришь-калякаешь, появился? – сразу же подключился он к разговору, давая понять, что с этой минуты нужно отвечать только на его вопросы. – А сам-то ты кто такой? Не из этого ли отряда подосланный?
– Сотник я, из охраны королевского посольства, направляющегося в Гданьск, а оттуда – в Швецию.
– Посольство, говоришь-калякаешь? – атаман вынул из-за пояса длинный кинжал без ножен и рукоятью его долго, с наслаждением, почесывал свое подбрюшье. – При деньгах, при золотишке?
– Это посольство казачье. По два злотых на дорогу. Взять с них нечего, а брать придется только кровью.
– И много их там?
– Небольшой отряд.
Атаман с таким усердием тер металлической рукоятью о подбрюшье, словно задался целью надраить ее до серебристого блеска. И никакого иного оружия при нем не было.
– Может, ты из надворных казаков старосты Гульцевича – кто тебя знает? – мрачно сеял подозрение гайдук, подошедший вместе с атаманом, но державшийся чуть позади него. Роль в этой стае у него могла быть только одна – джура атамана.
– Я знаю, что вы поджидаете Гульцевича, – уже откровенно блефовал Урбач. – Но ведь и он тоже знает об этом.
– А как это он мог узнать? – пробасил атаман. – От какой сороки?
– А от кого я знаю, что староста Гульцевич с самого утра тырлуется в Вуйниках, чтобы после обеда выступить вместе с отрядом?
Атаман долго, мучительно чесал живот, шевелил челюстями и усиленно двигал густыми косматыми бровями.
– А черт тебя знает? – наконец философски преподнес плод своих умственных мучений. – Возьмите его, хлопцы, на стволы, – обратился к своим гайдукам. – Если окажется, что на самом деле за ним едет Гульцевич, застрелим. Если не Гульцевич, но скажет этим проезжим, кто мы, тоже застрелим. И вообще… На всякий случай, застрелим. Одним меньше будет.
– А вот и отряд, – ткнул стволом пистолета в сторону появившихся из-за холма кареты и всадников один из братьев.
Джура метнулся за кусты и вышел оттуда с каким-то тяжелым старинным ружьем, напоминающим легкое орудие.
– Давай его сюда. Раз пальну – и все кони в округе посдыхают, – похвастался атаман, с нежностью похлопывая ложе своего «фальконета». А вы, братья-мазурики, спрячьтесь и держите их всех на стволах.
Братья повернули коней и углубились в рощу. Джура отошел за ближайшее дерево и приготовил пистолет.
– Кто такие?! – первым примчался к ним Хозар. – Что за сброд?
– Местные, – спокойно объяснил Урбач. – Из отряда надворных казаков старосты Гульцевича.
– Что-то они мало похожи на надворных казаков, – скептически осмотрел Хозар пристроенный к животу атамана «фальконет».
– Главное, что расстанемся с ними мирно, – со смыслом молвил Урбач.
Они проследили, как карета в сопровождении Гурана и Улича прокатила мимо. Даже кучер и тот держал повод в зубах, потому что руки были заняты ружьем.
– Догоняй, – спокойно сказал ротмистру Лаврин, подъезжая при этом к атаману. – Я сейчас. Только попрощаюсь с людьми.
– Если посмеете тронуть – перевешаю, – грозно осмотрел гайдуков Хозар.
А стоило ему отъехать, как Урбач ударом ноги вышиб из рук атамана «фальконет», выстрелил в грудь зазевавшемуся джуре, жадно смотревшему вслед карете, и, пригнувшись, с гиком помчался вслед за своими.
Два запоздалых выстрела, прогремевших ему вдогонку, изменить что-либо в этой истории не могли.
22
Поняв, что произошло, Хмельницкий оставил карету, предпочтя ей привычное седло. Его примеру тотчас же последовали Гяур и Сирко.
– Так это что, по наши души засада стояла? – поинтересовался полковник, подождав Урбача, семенившего на своем выносливом татарском коньке последним.
– Ждали не нас, но пули могли быть нашими, – нехотя ответил сотник, давая понять, что все происшедшее не стоит долгих расспросов.
– Казак ты, Лаврин, стоящий, и талант в тебе какой-то такой, особенный. Это ты уже доказал.
– Чего же мне не хватает? – миролюбиво улыбнулся Урбач.
Хмельницкий оглянулся. Двое всадников-гайдуков медленно тащились вслед за ними, словно отощавшие волки, ожидающие, когда их добыча окончательно выбьется из сил.
– Однако ты пока что не сумел выяснить, кто еще, кроме поручика Ольховского, связан с тайным советником Вуйцеховским. Страшно грешить на кого бы то ни было из этих парней-русичей. Но сдается мне, что как раз на кого-то из них Вуйцуховский и рассчитывает. То, что он знал о нашей поездке во Францию, о встрече с графом де Брежи – пришло от кого-то из людей Гяура.
– Поручика Кржижевского подозревать отказываетесь?
– Я вообще не привык подозревать кого-либо. Война ведь тоже должна вестись по рыцарским канонам. Впрочем, готов был заподозрить и его, если бы… – развел руками Хмельницкий. – Видишь ли, штука какая: Вуйцеховский знал то, чего Кржижевский знать не мог.
– Согласен, полковник, – задумчиво произнес Урбач, подозрительно осматривая склон желтеющей впереди возвышенности. – Он знал значительно больше. И К?ржижевский здесь ни при чем. На этого гусара можно положиться. Несмотря на то, что он лях.
– Кому же нельзя доверять? Хозару? Уличу? Сотнику Гурану?
Урбач не ответил, однако Хмельницкий чувствовал, что ответ все же последует. Коль уж Лаврин знал, что в его, Хмельницкого, окружении завелся осведомитель тайного советника, он не мог не попытаться выяснить, кто именно подрабатывает таким подлым способом.
До самой возвышенности они ехали молча. Полковнику уже казалось, что Лаврин так и отмолчится.
Поднявшись на невысокий песчаный перевал, напоминающий огромную затвердевшую дюну, они увидели вдали, по ту сторону долины, предместье большого города. И, плененные открывавшейся картиной, остановились.
