И все-таки он сидит здесь, в холодной вечерней мгле, а не на теплой кухне, не на обширном балконе и не у телека. Что же случилось?
Подсаживаюсь к племяннику и ерошу ему волосы.
— Как дела?
— Хреново, — выдыхает Гера.
— Совсем или относительно?
— Не знаю. Может, и совсем.
— Подробности будут?
— Конечно, будут. Скажи мне, Ася, как отшить хорошую девушку, о которой всегда мечтал, чтоб жизнь ей не испортить?
Ну ёпэрэсэтэ…
— Сперва объясни, зачем тебе это надо?
— Это не мне, это Хелене надо. Мы сегодня гуляли и она призналась, что хочет съездить в Россию, посмотреть… — Герка надолго замолчал.
Будь мой племянник рядовым юзером девушек, никаких бы дальнейших пояснений не потребовалось. Не хочется парню в двадцать три года связывать себя серьезными отношениями — нормально! Девушке хочется, а парню — нет. Не готов он семью заводить. А с такими, как Хелена, каникулярный секс наездами исключен. Она не ханжа, она не липучка, но годами тянуть бодягу бесперспективной связи — не ее сценарий. Если Хелена решила, что Гера — ее мужчина, то держать его на скамейке запасных и попутно подыскивать жениха посговорчивее она не будет. Просто не сможет так жить — встречаться с одним, спать с другим, в невестах ходить у третьего. Цельная натура. Если выбирает, то выбирает близкого человека на все роли, а не на четверть ставки пошабашить, пока официальный суженый маму в каких-нибудь Дюссельдорфах навещает…
И Герка такой же. Хелена ему дорога и нужна. В чем же дело? Молчу, жду, пока сам признается.
— Я ей не пара. Ты же знаешь, кто я — простой ветеринар, проще не бывает. Хорошо хоть квартира своя. Ни перспектив, ни свободы, одна рутина и маета. И потом, менять Берлин на Москву…
— …это правильно! — смеюсь я. — И среди молодых берлинцев — очень модно. В смысле, популярно. Оглянись вокруг, Гер. Это город для туристов. Здесь можно с кайфом провести неделю-другую-третью. А жить здесь скучновато. Работы нет. Перспектив куда меньше, чем в твоей клинике. Ты представь: вот стоит она, Хелена твоя, с утра до ночи за прилавком. Вечерами ест арабские полуфабрикаты и смотрит местное ТВ. В выходные ходит в церковь. Раз в месяц — в гости или в кино. И так — из года в год.
— Ну, это сейчас… — пожимает плечами Гера.
— А может и через десять лет так же будет. И через двадцать. И через сорок. Ты для нее — билет в большую жизнь. Нелегкую, не сахарную, но большую и настоящую. Где Хеленка твоя покажет, на что способна. Тебе кажется, быть ветеринаром — это убожество? Что жену из Европ везти надо только если ты богат и в два слоя позолочен? Хелене наверняка так не думает.
— Откуда ты знаешь? — бурчит Герка.
— Просто знаю. Хочешь, я с ней по душам поговорю?
— Хочу! — отрезает Гера.
— Завтра. Завтра откроется ее магазин слащавых глупостей, я пойду туда, затащу девушку за кучу семейных альбомов и все-все выведаю. А потом расскажу тебе. Как есть.
Дураки мы, русские. Не видим того, что у нас под носом. Боимся окружающего мира и выдумываем сказки пострашнее любой реальности. Сказки, в которых на любовь право имеют только гении-герои-богачи-красавцы-аристократы — сочетание, в действительности не встречающееся. Сказки, в которых у женщины не бывает сопротивляемости, так что любая заезжая ведьма элементарно берет королевскую дочурку за руку и ведет в дремучие леса, чтоб уложить в хрустальный гроб до поцелуя того самого гения-героя-богача-красавца-аристократа. Словно ценную бандероль на полку. Сказки, в которых миры рушатся из-за всякой чепухи вроде пропажи драгоценной заговоренной побрякушки из магического сейфа…
А еще мы не видим настоящей любви и верности, сколько бы она перед глазами ни мельтешила. Просто потому, что вид у нее не сказочный, обыденный такой вид. Бывает, что и вообще непрезентабельный.
Может, потому мы ищем волшебные острова, открытые для иммиграции, и дожидаемся реанимирующих поцелуев, пренебрегая настоящими людьми и настоящими мирами? Не знаю.
* * *
— Хелене, ты мне веришь?
Хелене на меня не смотрит. Она разглядывает потолок. Глаза ее распахнуты широко-широко, чтобы удержать закипающие слезы. Она сильная, она выдержит, она не расплачется.
— Он понимает, что не принц. И эта мысль делает его сущим засранцем.
— Варум* (Почему (нем.) — прим. авт.)?
— Да потому, что он готов отказаться от тебя, лишь бы не портить твою жизнь своим непринцевым присутствием. Считает, что недостоин.
— Может, я ему просто не нравлюсь?
— Ой, хоть ты-то ужасов не выдумывай! Мне и Геркиных придумок хватает… Ты не понимаешь дурного российского снобизма. И хорошо, что не понимаешь. Племянничек уже все за тебя решил: надо, чтоб у такой девушки был муж-продюсер, миллионщик и живая легенда. На меньшее ей соглашаться незачем. Нам надо втемяшить в его глупую башку, что он тебе подходит.
— Втемяшь… Ты втемяшаешь ему в башку?
— Втемяшаю… Мне только немного времени надо.
— А знаешь, что он сказал, когда увидел это? — она вдруг показывает свечу в форме ангела. — Он сказал: "Но ангел тает, он немецкий, ему не больно и тепло"… И я… — Хелене закрывает лицо ладонями и тоненько, беспомощно всхлипывает.
Я достаю мобильник и начинаю злобно лупить по клавишам.
— Гера? Ты дома? Ноги в руки и сюда. В магазин! Что-что… Женить тебя буду, дубина!!!
* * *
В любом приключенческом опусе новичок обретает опытного, сильномогучего наставника как нефиг делать. Это закон жанра. Правда, непонятно, откуда на великое множество новичков берется великое же множество суперспециалистов. Они что, сидят в специальном накопителе для спецов и ждут своего часа? У нас с Геркулесом сюжет развивается совсем по другим, неприключенческим законам. И дорогой напарник мне мало чем помогает, хотя предан и силен сверх всякой меры. И я его ничему научить не могу, потому как и сама не джедай.
Вместе учиться? Я что, Гарри Поттер со товарищи? Это, кажется, такое знание, которое поодиночке получают.
Нужно поговорить. Хоть бы и тут, в барбакане. Хорошее место, защищенное.
Я заношу ногу над пропастью — и в последнюю секунду понимаю: я НЕ ЗНАЮ, как снова стать драконом. Ни ключевого ощущения не помню, ничего. Прыгни я сейчас со стены, Дубине придется общаться с эскалопом из моей тушки.
Вот так и погибает большинство героев. Не от вражеской руки, а от собственной самонадеянности. Привыкаешь к мысли, что у тебя на вооружении и то есть, и се, и все. И заодно к мысли, что ты непобедим и непостижим. Ха! Лучше уж паранойя, чем эта гармония мыслей и чувств, блин.
Избегнув смерти благодаря остаткам страха высоты, я традиционным способом преодолеваю лестницу, ворота и вдоль стены подхожу к Геркулесу. Тот сидит, скрестив ноги и уставившись перед собой невидящим взглядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
