Нам надо всерьез поговорить о наших предках и потомках. В лице маменьки (которую мне так и не дали выгнать в зимнюю стужу ценой в плюс четырнадцать градусов) и Герки (который так и ходит по Берлину с лицом воздухоплавателя, пересекающего Атлантику на голом шаре без корзины, балласта и средств связи).
— Итак, сестренки, пора вам наконец повзрослеть! — хлопаю я ладонью по столешнице после третьей порции спиртного. — Вам, может, и непонятно, откуда у парня испанская грусть… тьфу, завиральные идеи относительно своей непригодности к браку с Хеленой. А мне понятно, откуда.
— Поделишься? — мурлычет Сонька, облизывая соленые после текилы пальцы и по-хозяйски оглядывая мужское население паба.
— Соня! Не отвлекайтесь. Вы здесь не для этого, а для редкой возможности исполнить обязанность сестры и тети, — иронизирует Майка.
— Девки, если вы немедленно не сконцентрируетесь, я лично повыгоняю отсюда всех мужиков моложе семидесяти! — рявкаю я. — Я не шучу! Сонька, сядь прямо! Твои ляжки в этом освещении похожи на лунную поверхность после метеоритного дождя. Майка, прекрати гоготать, передний мост потеряешь! Вы хоть понимаете, чего мать добивается?
— Чего? — хором спрашивают они. Заинтересованно, но с ленцой. Плавали, мол, знаем. Но вдруг чего интересного скажешь?
— Сделать Гере те же комплексы, что и нам!
— Угу. Ага. Это какие же? — интересуется Софи.
— Интимофобию, трудоголизм и комплекс вины! И мамахен много преуспела в сем похвальном деле. Герка-то у нас, оказывается, неудачник! Нищий неудачник!
— Это еще почему? — закипает Майка. — Он прекрасный специалист, его на работе очень ценят! Он недавно ездил кабаргу лечить! Его в зоопарк консультировать приглашали, когда кайман болел! Он, между прочим…
— Не заводись! — останавливаю я выброс материнского тщеславия. — Я и сама знаю, что кабарга его ценит, а кайман вообще от себя отпускать не хотел, десять швов наложили. Сонь, вот скажи, по местным меркам он завидный жених или как?
— Или как! — фыркает Соня. Майкино лицо напрягается. — Он не просто завидный, он золотой. Лучше парня я не знаю. Умница, красавец, солнышко. Герочка у нас молодец. Все, что парню в его возрасте можно иметь, он уже имеет. Работа, квартира, машина. И тетки у него такие обалденные… прям не знаю, чего еще пожелать.
— Бабушку другую пожелай! — морщусь я. — Она когда про Хелену гадости говорила, я ему в лицо посмотрела и сразу поняла: племянничек все на себя примеряет. Счет в банке есть? Нету. Хоромы двухэтажные с бассейном и садом есть? Нету. Начальником того-сего является? Не является. Богатая родня при последнем издыхании имеется?
— Имеется, — шипит Майка. — Бабуля! Вернусь домой — и ее последнее издыхание станет вопросом техники!
— Не больно-то вы торопились с вопросом ее издыхания… до сих пор, — замечаю я. — Почему она еще здесь?
— Ну нельзя ж ее было вот так… идите вон, мама, праздники окончены, — нервничает Соня. — Я не такая монстра, как… как некоторые.
— А я — такая, — заключаю я. — И раз я монстра, то и отправлю дорогую мамочку восвояси, пока она не наделала дел.
— Каких дел? — Сонины глаза жалобно округляются.
— Тех, о которых речь. У этой бабы под языком змеиный камень. Она вся истекает ядом. Но, поскольку нас она уже уделала, а Хелену я ей трогать запретила, маманя планомерно травит Герку. Одно на мозги капнет, другое… Пацан и задумывается: и кому я такой нужен? Вот приглядится ко мне девушка, вот поймет, что я лузер, да поздно будет. Лучше я уж сам Хелену отошью, чтоб жизнь ей не портить…
— Это когда такое было? — изумляется Майка.
— Yesterdays, что означает «вчерась»! Едва его в полете перехватила. Перехватила, образумила, с Хеленой сама поговорила, пообещала их прямо в магазине поженить, если дурить вздумают… Но это ж ненадолго!
— Почему?
— Потому что я — не антидот! Антидота против мамашиного яда не существует. Завтра у нее родится новая идея, как еще Гере мозги промыть. Ляпнет про то, как страшно в России жить, как тяжело там придется немецкой сиротке — и, глядишь, пошла писать губерния.
— И что нам делать? — вздыхает Сонька.
— Что? — кривлю я рот в недоброй усмешке. — Ну как что? Блокпост возле Герки устроить. Дежурить посменно.
— А ты уверена, что Хелена… — Майка замялась.
— Во-от, Майя Робертовна, во-от. Уже и вы засомневались. Как тут парню не засомневаться? Хелена, между прочим, надежный человек и далеко не дурочка. И не предполагает, что уже в Шереметьево ее будет ждать скатерть-самобранка на две тыщи персон и лимузин цвета бедра испуганной нимфы… Соня, сядь прямо! Никуда этот фраер и через полчаса не денется, успеет наглядеться на красы твои старушечьи…
— Это у кого ста… — заводит шарманку Софи, но на полуслове машет рукой и убирает свои потрясающие ноги под столешницу. Фраер печально опускает глаза. Клеиться к трем сразу ему стремно.
— Словом, Хелене правильная девушка. Настроена на серьезные перемены в судьбе. Надо учиться — будет учиться. Надо работу искать — будет искать. На муже медалькой висеть не станет. Поумнее многих, кого я лично знаю. Но дело не в этом. Дело в том, что они друг друга любят. Уж поверьте мне, бабы, упускать НАСТОЯЩУЮ любовь — судьбу гневить.
— Да-а-а, это так… — вздыхают "бабы".
Бабьего в моих сестрах немного. Но обе знают не понаслышке: любовь не кариес, ушла — не вернешь. Есть такие подарки судьбы, после которых не всегда тебя ждет счастье, как правило, просто наступает другая жизнь. К ней еще привыкнуть надо, приноровиться, но если откажешься… Тогда и старая жизнь к тебе не вернется, и новой не будет. Проживешь все отмеренные тебе десятилетия, будто и не жил вовсе. А на смертном одре станешь вспоминать не то, что сделал, а то, чего НЕ сделал. Испугался. Отказался. Удрал.
Глаза моих сестер на мгновение пустеют. Обе они уходят в свои внутренние миры, в свои непрожитые судьбы, в свои непройденные дороги. Нелегко им. Ну, пусть подумают, каково Гере придется, если и его возьмет за руку "умудренная жизнью" бабуля и уведет с его собственного пути. В никуда. Потому что все они, умудренные, только туда нас и уводят. В пустоту. Где нет ничего, кроме сожалений о несбывшемся.
— Значит, придется отказать маме от дома. Причем немедленно, — размеренно произносит Софи. — Как бы оно потом ни обернулось…
— Будет скандал, — обреченно кивает Майя. Обреченно? Да нет, скорее сосредоточенно. Скандал — родная Майкина стихия. Точный расчет в эпицентре бури, подпитка от бушующих вокруг страстей, гармония, обретенная в хаосе, — любимые ее забавы. Удивительно, что она так долго от них отказывалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
