— Так вот, Злата, — прячет квадратик в карман, словно подслушав мои мысли, — родители Ярослава не мешали ему с женами, они, боясь огласки, покупали их молчание, но уже после.
— Только в первом случае, — вношу правку.
— В двух первых, — вносит правку Макар. — Соня тоже получила весомые отступные, а вот когда решила сорвать двойной куш и вернуть мужа, неизвестный облил ее лицо кислотой. Но таких историй пруд пруди вокруг, включи новости и через несколько дней перестанешь реагировать так остро. То две школьницы не поделили мальчика, то соседи метр огорода, то вот из недавнего — за балет. Так что я не могу с уверенностью склеить следствие и причину — возможно, так совпало.
— А что у нас с третьим случаем? — спрашиваю вроде бы ровно, а внутри все бойкотирует. Поджимаю в кроссовках озябшие пальчики — стыдно, когда видно, а сейчас только я знаю, как боюсь, хотя угрозы прямой нет, а такое ощущение, что все может повториться, и я сорвусь, не выдержу, не соберу себя больше.
— А с третьим, — Макар надевает очки-авиаторы, — я так понимаю, хотели убрать тебя от Ярослава, невзирая на методы, и своего добились.
— Родители моего мужа?
Приподнимает очки, вглядывается пытливо, снова прячется за темными стеклами.
— А, может, и не добились.
И я вспыхиваю, догадавшись, что он имеет в виду. Я сказала «моего мужа», то есть, все еще так воспринимаю его… И я почти со злостью выплевываю:
— Ты можешь перестать юлить и сказать, кто эти загадочные «они»?
— Нет.
— Почему?
— Я не знаю.
— Врешь!
— Я мог бы вообще ничего не объяснять тебе, Злата. Я мог бы тебя трахнуть. Я мог бы…
— Да! — кричу на разрыве легких, склонившись к нему. — Ты мог бы! Вы все могли! Только я одна — тряпка! Я не могу даже узнать, кто разломал мою жизнь!
Хлопнув дверью, быстро выхожу из машины. Слышу, как чертыхнувшись, следом выходит Макар и буквально в три шага оказывается не просто рядом, а напротив меня, заслоняя дождь, ветер, заслоняя воздух, а мне так трудно дышать и еще трудней не расплакаться.
Дождь стекает по его коротким волосам, бьется о крутку, нелепо скользит по черным стеклам очков. Макар набрасывает мне на голову капюшон плаща, завязывает, как ребенку тесемочки, чтобы капюшон не сорвало ветром и говорит устало, измотано:
— Я не знаю, кто «они», Злата. Не знаю. На меня вышли через мобильник и мейл, туда же сбросили наживку и все детали. Мейл недействителен, номер заблокирован, я проверял. Кто стоит за всем этим, я не знаю. Но если ты не собираешься вернуться к Ярославу, тебе нечего бояться.
— А я и не боюсь!
После этих слов мы оба застываем, и только дождь, постукивая, намекает: эй, очнитесь, э-эй! И я испуганно моргаю, приходя в себя. Нет, я знаю, что у пьяного на уме, то у трезвого на языке, но я ведь даже не пила, а дурь несу. Ведь я должна была сказать совсем другое: что и не думаю возвращаться, а я… Вторая оговорка за один день — не многовато ли?
— Не мокни под дождем.
— Ты прав.
Я ухожу, чувствуя взгляд Макара. На ступеньках оборачиваюсь, а он смотрит, сквозь мокрые затемненные стекла очков, внимательно смотрит в испуганно сжавшееся сердце. Но губы его, вопреки опасениям, не кривятся в презрительной усмешке. А зря. Я сама себя презираю. За слабость, за малодушие, за короткую память, за доброту, расколотую, израненную, изувеченную язвами не розовой реальности, но такую живучую.
И как Макар, я тоже прячусь. За серыми стенами, за жалюзи в палате.
Никто не ищет, а я прячусь.
Пока стою у окна, машина серебристого цвета не отъезжает. Пусть отдохнет, от суеты и от меня — и только отхожу, как слышу — шуршат тихо шины, и пустота, кажется, сжимает горло. Но плакать лучше там, под дождем, а здесь само пройдет.
— С возвращением, — в палату заходит Наталья. — Где катались?
— Где мы только не катались? — бормочу раздраженно, что так резко ворвались в мои невеселые мысли. А с другой стороны, я так и увязну в тоске! Совсем расклеилась! Да я гордиться должна: кто-то так сильно хочет убить меня, что раскидывается деньгами, в операции по уничтожению участвовали двое крепких мужчин (добровольно или нет — не считается), а я жива. А значит, я сильнее их и себя прежней.
Неожиданно накатывает вдохновение и я часа за три пишу новую сказку, в конце спешу, не терпится посмотреть на реакцию прототипов, но все равно черновик, ошибки при вычитке подправлю.
— Прочесть тебе сказку? — Наталья удивляется вопросу, но выказывает вежливое согласие. А мне большего и не надо. Ну слушай, девонька, слушай, красная… Я начинаю читать о Посейдоне, зачарованном внешностью девицы, о коварных соперницах-неридах, о песочном принце, а сама на Наталью посматриваю. Поначалу она отшучивается, вставляет реплики, а потом как-то странно смотрит на меня и слушает молча. Да, я знаю, что приехала она в большой город в поисках своего принца и что не ладится, не сладко, а то, что сахаром кажется, песком на зубах скрипит. Только принц не отступится…
И как накликала, только я дочитала сказку, медсестра заглядывает:
— Александровская! К тебе жених. Пусть зайдет или как обычно?
— Жених? — недоуменно переспрашивает Наталья, а в палату уже уверенно заходит Матвей.
— Я не услышал отказа. Здравствуй. Еще не собралась? Я тебя сегодня выписываю.
Отказа не услышал — ну да, ну да, рассказывает провинциальным девушкам сказочки, а сам из тех людей, что не воспринимают отказов. Одного поля ягода с Яром. Делает вид, что слово Натальи решающее, а отпускать и не думает, что бы они ни сказала.
Пока Наталья собирается, Матвей едва заметно мне кивает, мол, все ли в силе? Ну что я говорила? Я киваю в ответ. А что бы и не помочь человеку удержать счастье? За мной никто не пришел, никто не выписал и не сказал, мол, все, забираю, и на душе скверно. Кому нужна самостоятельность, когда сама себе не нужна?
— Твоя сказка в твоих руках, — шепчу Наталье и отворачиваюсь, чтобы не заметила подступивших слез. И почему я думала, что стала сильнее? Кому врала? Невыносимо все это. Все, абсолютно, и, может быть, права бабуля и стоит поглумиться над соседями, похвастаться любовником. Пусть думают, что потеряла голову от любви, пусть думают, что и меня любят!
Дам сплетен на год вперед и вернусь домой. Улыбка мимо воли появляется при воспоминании о квартире. Моя. Пусть даже платит за нее другой.
Макар не появляется вечером, видимо, я действительно почти здорова, потому что раньше его из палаты невозможно было выпихнуть. Спросил, что нового, я сказала, что в палате теперь одна и пока придумывала какой бы еще пустяк ляпнуть, вспомнила об адвокатах. Вернее, о том, что у меня их нет, а найти-то надо, да еще таких, чтобы потягались с Яром, пусть даже он и не против раскошелиться. Но я Егору верю, и если он думает, что нам лучше перестраховаться, пусть так и будет.
