— Зато хорошо выспался, — суровым тоном отрезал Середин.
— И то верно, — утерла слезы хозяйка. — И одежа твоя, почитай, высохла. И баня готова. Токмо затопить осталось… Ой, уморил. Дед как в воду глядел. Погодь, говорил, не затапливай. Пущай поперва проснется. Так и не дождались, спать пошли все.
— Кормить будут? — остановил ее излияния Олег.
— А как же, гость дорогой. — Любава, окончательно успокоившись, вновь взялась за бадью. — Каша есть с кабанчиком тушеным, мясная. Репа пареная, вестимо. Щи остались. А насчет мяса жареного муж спросить велел. Можно курочку ощипать, можно баранчика зарезать. Чего лучше?
— Курицу, — стал решительно спускаться Середин. — А пиво есть?
— Мед хмельной. Сейчас, огонь в бане разведу и принесу…
Спустя четыре часа Олег, распаренный после бани, сытый и слегка пьяный, блаженно сидел на лавочке, подставляя свое розовое чистое тело вечернему солнцу. Рядом стояла кадка с жидковатым хмельным медом и плавающим внутри ковшом. Только человек двадцатого века способен понять, какое это наслаждение: протопленная березовыми дровами банька, влажный квасной пар, а потом — полный покой, чистый воздух, легкий ветерок, никаких звуков, кроме пения птиц и целое ведро пива, которое можно черпать ковшом, как нефть из моря после аварии супертанкера.
— Эй, мил человек! — услышал он голос Любавы. — Курица твоя поспела. Ты в горницу пойдешь, али туда отнесть?
Середин, блаженно улыбнувшись, ткнул пальцем в лавку рядом с собой.
Сегодня он парился в бане один, один пил пиво и один собирался ужинать. Но и в этом, оказывается, тоже имелось свое особое удовольствие.
* * *
Новый день начался с пения петухов. На этот раз ведун не только услышал этих голосистых птиц, но и подпрыгнул от неожиданности, мгновенно растеряв сон.
— Вот ведь где нечистая сила! — пробормотал он, выбираясь с сеновала. — И почему его мой крест не чует?
Солнце еще только поднималось, а из трубы дома уже вовсю валил дым, на дворе незнакомый мужчина запрягал лошадь, из сарая опять же незнакомая девица выгоняла пухлых, как воздушные шарики, овец. Следом вышли две коровы, пара коз с целым выводком белых с черными отметинами малышей.
— А, постоялец наш, — кивнул мужчина. — А я уж думал, что и не свидимся с тобой ни разу.
— У вас, что, василиски в округе завелись? — сонно тряхнул головой Олег.
— Нет, откуда? — не понял крестьянин.
— Тогда почему вы всех петухов не расстреливаете при рождении?!
— Как скажешь, гость дорогой, — рассмеялся мужик. — Скажу Любаве, чтобы сегодня петушка для тебя зажарила. Супружница она моя. А я — Мирослав Рыжий.
— А почему Рыжий? — Волосы мужика были совершенно русые.
— Не знаю, — пожал плечами тот. — В детстве, сказывали, сотворил с головою что-то.
— Значит, это ты здесь за хозяина? — стал спускаться во двор Олег.
— Да как же… — запнулся крестьянин. — Деда Буня за хозяина. Как я могу при живом отце?
Из дома вышли двое ребят, лет этак двенадцати и четырнадцати, с деревянными вилами в руках — обычная палка, только расщеплена на конце на пять зубцов, разведенных в стороны. Они чинно поклонились ведуну, покидали вилы в телегу:
— Поехали, батя?
— Вот, — словно оправдываясь, указал на сыновей Мирослав, — мыслю я до полудня пару стожков с залужья привезти, пока дождей нет. Аккурат до зажинок обернемся.
— До чего?
— Праздник у нас сегодня, гость дорогой. Зажинки. Волхв картамазовский сказывал: Семаргла спрашивал, Триглаву спрашивал, Марцану спрашивал, луговых и полевых спрашивал. Семь хлебов искрошил, семь платков раздарил. Все молвили: сегодня зажинать надобно. Пора.
Мужики попрыгали в телегу. Девица скинула длинную жердь затвора, отворила ворота. Телега выехала, и следом она погнала скотину.
Тем временем в деревне начиналась веселая работа — со всех дворов хозяева вытаскивали столы, выставляя их прямо на дороге, накрывали скатертями, выносили деревянные блюда с пирогами, миски с медом, глиняные горшочки с соленьями, кувшины, крынки.
— Тебя сейчас потчевать, гостюшка, али зажинок подождешь? — окликнула Олега Любава.
— Подожду, — кивнул Середин, заинтересовавшись происходящим.
Стол наполнялся угощениями, ребята в расшитых красными нитями косоворотках начали выносить скамьи.
Наконец к дому деда Буни с грохотом подкатилась телега, нагруженная сеном так, что торчащие наверху вилы сравнялись с печной трубой. Ребята принялись разгружать повозку, а Мирослав, переодевшись в синюю с красным шитьем рубаху, выбежал на улицу и помчался вдоль дороги, на ходу опоясываясь украшенным бляшками ремнем.
Прошло еще немного времени, и наконец со стороны поля показалась торжественная процессия: двое могучих мужиков несли на плечах носилки, еще несколько суетились вокруг, обмахивая их длинными кленовыми ветками, прикрывая от солнца, отгоняя мух и комаров и вообще совершая множество ненужных и непонятных суетливых движений. Те мужики, что шли позади, постоянно кланялись, молитвенно складывали руки перед собой.
Ведун, старательно вглядываясь, все никак не мог понять, что же это за личность, к которой относятся с таким пиететом? До тех пор, пока процессия не вошла в деревню. И только здесь Середин разглядел:
— Да это же сноп хлеба! Ну, да, естественно. Зажинки — первый сноп.
Вся деревня высыпала навстречу носилкам, низко кланяясь, толпясь вокруг. Седобородый старик с высокой клюкой громко провозгласил:
— Добро пожаловать, гость дорогой, гость долгожданный. Садись к столу, отведай угощения нашего.
Сноп торжественно сняли с носилок, усадили в самое настоящее кресло во главе стола. Девушки в расшитых сарафанах, с цветастыми платками на плечах, с длинными косами, в которые были вплетены яркие ленты, стали, низко кланяясь, выкладывать на серебряную тарелку перед виновником торжества всякую снедь, в высокий оловянный кубок налили вина. Прочие крестьяне кланялись на все стороны и громко провозглашали:
— Радуйтесь, люди добрые, радуйтесь травы и деревья, лешие и берегини, боги и колдуны, радуйтесь! Счастье для нас общее, радость великая! Хлебушек добрый в гости к нам пожаловал, за стол с нами поместился.
Крест у запястья стал потихоньку нагреваться, да и понятно почему: трава по сторонам у дороги начала шевелиться. То тут, то там глаз ведуна замечал торчащие во все стороны лохмы, круглые глаза, мохнатые плечи. Племя низкоросликов ждали расставленные вдоль дороги миски с молоком, кусочки пирогов, блинов, капуста, а кое-где — и ковши с хмельным медом. Похоже, праздник первого снопа, первого хлеба был воистину общим: и для людей, и для нелюди, и для помощников по хозяйству, и для любителей повредничать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
