Предмет, а его реальность уже не вызывала у прелата ни малейших сомнений, смог бы уместиться на открытой ладони и имел форму круга, от которого отходил также закругленный завиток. Его чернота была абсолютной, от чего темная комната показалась Каррансе освещенной.
Внезапно предмет упал на кровать, прямо на грудь императора, который, похоже, ничего даже не заметил. Черный круг теперь неподвижно лежал у белых рук, недавно державших нити управления миром.
Шестое чувство заставило Каррансу обернуться и взглянуть в сторону двери. Приор уже вышел, но камердинер застыл на пороге, вцепившись в дверную ручку. Даже в полумраке Карранса увидел отразившееся на его лице изумление.
Камердинер неотрывно смотрел на кровать императора, а если точнее, на лежащий на ней предмет. Затем он медленно поднял глаза и встретился взглядом с архиепископом. Это длилось одно мгновение. Затем камердинер отвернулся и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Архиепископ еще какое-то время смотрел на закрытую дверь. В глазах только что покинувшего комнату человека он успел рассмотреть холодную решимость.
А еще — он не был уверен в этом — ему почудился ярко-желтый цвет радужной оболочки этих глаз.
Бартоломе де Карранса перекрестился.
Архиепископ смотрел в окно экипажа, уносившего его обратно в Толедо. Поездка прошла в полном молчании. Карранса едва перекинулся парой слов с расположившимся на заднем сиденье помощником. Он размышлял над тем, что для него лично означают события последних месяцев, что ждет его в будущем. Но это ему было не дано.
Император Карлос умер, но не это погрузило прелата в столь глубокие размышления. Сын Карлоса унаследовал престол еще два года назад, и в этом проблем не было. Филипп показал себя еще более истовым приверженцем догм католической церкви, чем его отец. Он беспощадно преследовал все, в чем можно было различить хотя бы малейшие признаки ереси.
Король и архиепископ знали друг друга очень давно. Еще в 1554 году Филипп попросил его посетить Англию, чтобы оказать помощь его супруге Марии в борьбе с протестантизмом. Он остался доволен трудами Каррансы и три года спустя, уже будучи королем, призвал его к себе и отправил во Фландрию, поручив покончить там с ересью и еретиками.
Именно там, в Нидерландах, король предложил ему толедский архиепископат. Скончался предыдущий архиепископ, Силисео, и король хотел поставить на это место человека, которому мог бы всецело доверять.
— Ваше величество, — услышал он в ответ, — эта должность не для меня. Я книжник и создан для жизни в монастыре, а вам нужен человек, способный достойно держаться и в светских салонах и в иностранных канцеляриях.
Три раза повторял свое предложение Филипп, но Карранса был непреклонен.
— Повелитель, есть люди, более достойные, чем я, — упорствовал он. — Например, великий инквизитор Фернандо де Вальдес или Педро де Кастро. И один, и другой подойдут вам более меня.
— Карранса! — Взгляд короля утратил какой-либо намек на дружелюбие. — Вы дважды отвергли предложение моего отца сделать вас епископом. Мне вы тоже отказали уже два раза. — Священнослужитель попытался возразить, но Филипп ему этого не позволил. — Я согласен с вашим утверждением, что епископ должен жить в своей епархии, и назначение в Куско или на Канары означало бы неизбежное с вами расставание. Но Толедо расположен в центре Испании. Кроме того, папа одобряет вашу кандидатуру. Считайте, что это приказ.
Церемония состоялась в Брюсселе, и в августе 1558 года Карранса вернулся в Испанию уже архиепископом и сразу поспешил в Юсте, где успел застать в живых и проводить в мир иной императора.
Примас отодвинул занавеску на окне экипажа и увидел вдали крепостные стены Толедо. Он опять откинулся на спинку сиденья и плотнее укутался в плащ. Хотя осень едва началась, было пасмурно и сыро, отчего день казался более холодным, чем на самом деле.
Он вспомнил времена, когда посвящал жизнь исследованиям и теологическим дискуссиям. Ему хотелось, чтобы так было всегда, но смирился с тем, что Богу он угоден в другом качестве. Карранса улыбнулся, вспомнив о своих визитах в Тренто. Он участвовал в Соборе как представитель доминиканцев и проведенное там время считал подарком судьбы. Днем он слушал выступления величайших мыслителей католицизма, а вечера проводил в размышлениях и диспутах на затронутые во время заседания темы.
Карранса тоже неоднократно получал возможность высказаться с трибуны, что позволило ему завоевать авторитет. Видные теологи из других стран интересовались его мнением по разнообразным вопросам, и он вошел в круг избранных, обсуждавших догмы Церкви.
Теперь его ожидала совершенно другая жизнь. Прибыв в Испанию, он сразу же убедился в том, что сбылись его худшие опасения. Его назначение неодобрительно восприняли те, кого интересовали не только вопросы веры, кто искал в религии способ заниматься политикой. Люди, которые пользовались его уважением и которых он предлагал королю как более достойные кандидатуры на должность архиепископа, теперь платили ему враждебностью и презрением.
Карранса никогда не стеснялся своего скромного происхождения. Он не придавал значения подобным условностям. Теперь этот факт пустили в ход те, кто желал поставить под сомнение правомочность его назначения, а сам Карранса с грустью отмечал, что толедский архиепископат был предметом мечтаний очень многих. Всех их постигло разочарование, которого они не желали ему прощать.
Великий инквизитор Фернандо де Вальдес, а также Антонио Агустин, Педро де Кастро, его товарищ доминиканец Мельхор Кано… Все они склоняли голову в притворной покорности, но их глаза светились высокомерием, а в их взглядах он читал зависть и презрение.
Карранса с радостью отказался бы от митры и вернулся в Вальядолид к своим книгам, размышлениям и ученым трудам. Но он понимал, что это невозможно.
Он отказывался верить в доходившие до него слухи, хотя в глубине души признавал, что они имеют под собой основание. Несколько дней назад его помощник, Мельхор де Кинтанилья, дрожащим голосом и как бы извиняясь, предостерег его о грозящей опасности.
— Ваше высокопреосвященство, не знаю, как вам это сказать, но я узнал это из достоверных источников. — Он внезапно замолчал, как будто уже сожалел о своих словах, и Карранса жестом попросил его продолжать. — Говорят, — Кинтанилья отвел глаза в сторону, — что инквизиция открыла против вас следствие.
Конец фразы он произнес очень быстро и едва слышно, как будто хотел поскорее с этим покончить.
Первой реакцией Бартоломе де Каррансы был шок, а второй — ярость, хотя благодаря железной выдержке он сумел скрыть от секретаря свои эмоции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
