— Что случилось? — спросил он, поскольку Элси, подняв на мгновение полные мольбы глаза, снова опустила их и сильно покраснела.
Она попыталась ответить ему, но не могла пошевелить языком. В горле стоял комок, губы дрожали.
Отец провел ее в свой кабинет, снял с нее шляпку, посадил на диван, все еще обнимая за плечи. Элси сильно дрожала.
— Что случилось? — опять спросил он. — Что с тобой, доченька?
Его интонации, взгляд, обращение были так мягки и нежны, что чувство вины Элси усилилось.
— Папа, не говори со мной таким добрым голосом, — проговорила она, запинаясь. — Я... Я не заслуживаю этого. Я была тебе непослушна.
— Возможно ли! Когда? Где? Как? Неужели ты встречалась и разговаривала с этим... мерзавцем, Элси?
— Да, папа, — ее голос был тихим и дрожал, сердце чуть не выскакивало из груди. Она едва дышала. С каждым вздохом лицо ее то краснело, то бледнело.
Он встал, два или три раза быстро прошел по комнате, опять сел рядом с Элси и сурово сказал:
— Перескажи мне все: каждое действие, каждое сказанное вами обоими слово. Говори как можно точнее, припомни все.
Она послушно начала свой рассказ. Голос ее дрожал и то и дело прерывался от сдавленных рыданий. Она ни разу не подняла на отца глаз, хотя постоянно чувствовала на себе его строгий взгляд. Ее заплаканное лицо было опущено вниз.
Отец продолжал расспрашивать Элси, пока не узнал все в малейших подробностях, будто сам присутствовал при разговоре Элси с Эджертоном. Его голос сделался суровым и сердитым.
— И ты посмела допустить подобное? — воскликнул он, когда дочь завершила рассказ. — Ты позволила, чтобы этот порочный негодяй обнял тебя, около часа сжимал твою руку, снова и снова прижимался губами к твоим губам и твоей щеке? И это после того, как я сказал тебе, что подобное недопустимо...
— Нет, он не касался моих губ, папа.
— Тогда все еще не так плохо, как я думал. Но хорошего в случившемся определённо нет. Я ведь строго запретил тебе обмениваться с ним даже малейшими приветствиями! И что мне теперь следует думать о твоем своенравном поступке?
— Папа, — с мольбой проговорила Элси, — не слишком ли ты суров ко мне? Мое ослушание не было умышленным. Ничто не заставило бы меня войти в ту комнату, если бы я знала, что там Эджертон. Он застал меня врасплох. Когда он схватил меня за руку, я пыталась высвободиться, но тщетно.
— Не пытайся оправдываться, Элси. Ты могла бы избавиться от него, закричать, позвать на помощь. Я не верю, что не было невозможности избежать даже первых его объятий. У меня кровь кипит, когда я думаю, что он обнимал тебя. Как ты посмела ослушаться меня, допустить подобное?
— Папа, в тот момент я забыла обо всем, кроме... кроме того, что он был рядом.
— Разве то, что ты забыла мои приказы, может служить оправданием? — спросил он так сурово, как никогда еще не говорил с ней.
— Нет, папа, не сердись на меня так сильно!
— Я чрезвычайно недоволен тобой, Элси! Настолько недоволен, что только твой пол спасает тебя от сурового наказания. Но ненаказанной ты не останешься. Запомни: ты уже и не ребенок, но еще и не взрослая. Безнаказанно ослушаться меня тебе не удастся. Молчи! — приказал он, увидев, что Элси хочет что-то сказать. — Я не хочу слышать ни единого слова. Иди в свою комнату и считай, что ты под домашним арестом до тех пор, пока я не скажу, что делать дальше. Стой! — добавил он, когда Элси покорно встала, чтобы выйти. — Когда это случилось?
Она ответила все тем же дрожащим голосом, слова ее перемежались со сдавленными рыданиями.
— Два дня назад! И ты призналась во всем только сейчас? Ты считаешь, что это похоже на раскаяние?
Она объяснила отцу, почему не вернулась домой раньше. Однако он не принял ее оправданий и отослал прочь с такой же суровостью.
Она молча повиновалась, изо всех сил сдерживая чувства. Лишь уединившись в своей комнате, она разрыдалась почти до истерики. Впервые за многие годы ее отец оказался серьезно недоволен ею. Она очень сильно его любила, потому гнев и суровость отца едва не разбили ей сердце.
Элси чувствовала болезненные укоры совести. Ей было стыдно, что она ослушалась и несвоевременно созналась в проступке. От этого она страдала еще сильнее.
Со временем ей пришла в голову мысль о том, что небесный Отец, возможно, будет мягче и терпимее к ней, проявит готовность простить и будет благосклонней к ней, чем земной отец. Элси вспомнила слова утешения: «Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобой». «А если бы кто согрешил, то мы имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, праведника». Она рассказала Ему о своем грехе и печали, попросила прощения и помощи. Она просила также, чтобы гнев ее земного отца утих, чтобы Господь побудил его простить дочь и любить, как прежде.
Она встала с колен. Сердце ее все еще было полно печали, но уже освободилось от части бремени.
Этот день показался Элси очень длинным. Она была настолько взволнована, что не могла сосредоточиться ни на одном занятии, не способна была найти себе ни одного развлечения. Она беспокойно ходила из угла в угол, вздрагивая и дрожа, когда ей слышался звук шагов или голос отца. Затем она опять принималась плакать, понимая, что отец не придет.
Когда прозвенел колокольчик к обеду, у Элси появилась надежда, что отец пришлет за ней или придет сам. Вместо этого обед ей подали в комнату. Пища была изысканной и обильной, как всегда. У нее появилась надежда, что он не так сильно недоволен ею, как прежде, когда держал ее на воде и хлебе. Но из-за волнения и отрицательных эмоций у нее сильно разболелась голова. Аппетита не было, она отослала еду обратно, почти не притронувшись к ней.
За окном стояла прекрасная весенняя погода. Сидеть взаперти в такую погоду было страшной мукой. Элси очень хотелось прогуляться по поместью. Она так любила это делать!
После обеда наведались несколько дам. Мистера Динсмора не было дома, а Элси не посмела выйти в
гостиную без разрешения. Однако ее головная боль служила достаточным оправданием, и дамы ушли.
Вскоре после этого она услышала, что вернулся отец. Он больше не уезжал из поместья, не удалялся далеко от дома. Элси по-прежнему сидела взаперти, отец все не шел к ней.
Перед чаем она услышала стук колес, потом — голоса отца, мамы и милого маленького братика. «Мама и Хорас вернулись домой», — подумала она, испытывая жгучее желание выбежать и обнять их.
— Папа, сестричка приехала домой? — услышала она обрадованный детский голос.
— Да.
— О, тогда я побегу к ней в комнату и поцелую ее!
— Нет, нельзя. Будь здесь.
— Почему нельзя пойти к сестре, папа?
— Потому что я запрещаю.
Элси слышала каждое слово этого короткого разговора. Ее печаль и беспокойство усилились. Неужели ее разлучат со всеми членами семьи? Может быть, отец боится, что она окажет плохое влияние на Хораса, научит его быть непослушным и своевольным? Эта мысль заставила ее чувствовать себя глубоко униженной и опозоренной.
Роза удивленно посмотрела на мужа и встревожено спросила:
— Элси заболела, дорогой?
— Нет, Роза, она у меня в немилости, — ответил он в полголоса, направляясь в дом.
— Хорас, ты меня удивляешь! Что такого она сделала, чтобы тебя так рассердить?
— Заходи и я тебе расскажу, — сказал он, открывая перед ней дверь своего кабинета.
Пока он пересказывал суть признания Элси, перемежая свой рассказ выражениями гнева и недовольства, Роза молча слушала.
— Бедное дитя! — прошептала она, когда мистер Динсмор завершил свой рассказ. — Хорас, не будь к ней суров. Она, должно быть, очень сильно страдала в последние три дня.
— Да, — ответил он растроганно. — Стоит мне подумать об этом, я едва сдерживаюсь, чтобы не пойти к ней. Хочется обнять ее, излить на нее свою ласку и нежность. Но затем я начинаю думать о том, что она позволила тому мерзавцу делать то же самое, и я почти готов выпороть ее за это. — Его лицо пылало, а темные глаза гневно сверкали.
