Таким образом, митрополиты кесарийский, ефесский и ираклийский по своим правам ничем от других митрополитов не отличаются; их неокрепшие прерогативы теперь были погребены навеки. Взамен действительных прав впоследствии их наградили только звонкими титулами: митрополит кесарийский — экзарх Понта и Каппадокии и πρωτόθρονος; ему усвоено право поставлять константинопольского патриарха в случае болезни или отсутствия митрополита ираклийского. Второе место занял митрополит ефесский, носивший титул экзарха асий–ского диэцеза. Митрополит ираклийский удержал за собой обычную привилегию — поставление константинопольского патриарха, если он избирался не из епископов, в противном же случае совершал обряд настолования, — и получил титул: экзарх всей Фракии и Македонии.
Как третья церковная инстанция в церковных делах своих диэцезов, константинопольский патриарх в принципе стоит совершенно на равной степени со своими собратьями — другими патриархами. Но на деле сделано одно весьма важное ограничение, которое, несомненно, должно было повести к возвышению константинопольского патриарха над всеми другими. В спорных вопросах от суда митрополитанских соборов дозволено было (9, 17) апеллировать или к экзарху соответствующего диэцеза и его собору, или же к престолу царствующего града Константинополя, — альтернатива, открывавшая для последнего весьма широкую возможность вмешательства в дела других патриархов и — проявления своего первенствующего авторитета над ними. С тех пор как экзархи стали в указанное положение, апелляция к ним перестала быть даже вероятной. Халки–донский собор был созван в такую эпоху, когда термины: экзарх, патриарх и другие, не были строго установлены и разграничены и не получили еще своих характерных черт; так, например, Домна, патриарха антиохийского, называли и патриархом и экзархом. В этой параллели названий заключалось зерно развития власти и значения константинопольского патриарха. Открывалась возможность, чтобы лица, недовольные своим экзархом, обращались в Константинополь, и таким образом константинопольский патриарх становился апелляционной инстанцией всего востока даже по делам всех других патриархов. Не доставало лишь того, чтобы константинопольская кафедра формально была объявлена апелляционной инстанцией по делам других патриархов. Эту прерогативу предоставила ей новелла Юстиниана от 530 г., и тогда константинопольский епископ стал к другим патриархам в отношение, напоминавшее авторитет praefecti urbis или praefecti praetorio в отношени к викариям диэцеза.
А до этого времени константинопольские патриархи успели проявить свой авторитет над александрийским в низложении Иоанна Талайи и возведении на его место Петра Монга, потом в поставлении на ту же кафедру в 519 г. Павла. В Константинополе всеми мерами пытались добиться того, чтобы новый патриарх рукоположен был в самой столице, но ввиду решительного протеста папского легата Епифаний константинопольский должен был отправиться для хиротонии в Александрию. Над патриархатом антиохийским авторитет Константинополя проявился в рукоположении Стефана антиохийского и затем Иоанна, митрополита тирского, без всякого ведома антиохийского патриарха Каландиона.
Таким образом, невидный суффраган митрополита ираклийского стал во главе иерархов востока, преемников Петра и евангелиста Марка, и даже выше их, и кафедра, которая в доказательство своих прав могла предъявить лишь политическое значение столицы, но ничего чисто церковного, затмила собой древние апостольские престолы Александрии и Антиохии.
Борьба, которую вели против Константинополя александрийские архиепископы, была столь же упорна, сколько и бесплодна — потому, что они были в ней одиноки. Значение константинопольской кафедры не было делом личных дарований ее отдельных предстоятелей: оно было плодом церковного состояния востока, или лучше — недостатков греческой расы. Александрийские иерархи могли одерживать какие угодно блестящие частные победы, но корень возрастающего значения Константинополя заключался в слабости правовых инстинктов восточного населения и в недостатке единства действия. Против этого зла были бессильны все стратегические таланты пат–риархов Александрии.
В самом деле, начало внутреннему усилению константинопольской епископии положено тем, что многие митрополи–танские города отказались от выборов местных епископов и передали это дело в Константинополь. Это было такое самоограничение, которое на западе едва вероятно. Правда, за константинопольским епископом стояла сильная власть императоров востока, готовая поддержать авторитет его в этом деле. Ή нельзя преувеличивать значения этой поддержки. Могли же антиохииские павлиниане поддерживать свой раскол до тех пор, пока он не пришел к своему естественному исходу. Равным образом могли же жители Кизика отстоять избранного ими епископа, несмотря на давний обычай и императорский закон, и поставленный константинопольским архиепископом Прокл должен был остаться в Константинополе, а Далматий удержал за собой кафедру. Таким образом, и на востоке можно было сохранить избранного епископа, несмотря на противодействие властей; но все несчастье состояло в том, что греки способны были поддержать любимого пастыря уличной демонстрацией или даже бунтом, но не способны были выдержать продолжительную осаду за свои нарушенные церковные права. В Риме Либерия отстояли, несмотря даже на целые годы его ссылки. В Константинополе из–за низложенного Павла произошло восстание, но затем примирились и с Македонием. После первого изгнания Златоуста волнение приняло столь опасные размеры, что он был восстановлен на кафедре; но когда его низложили во второй раз, то за его интересы стала только ничтожная горсть иоаннитов: большинство примирилось с Арсакием. За Македония II в Константинополе произошло восстание, которое едва не стоило Анастасию короны; но затем патриарх был все–таки низложен и его кафедру занял Тимофей. Словом, греки умели стоять за догматические идеи, которые не умирают и могут храниться в глубине сознания до их торжества целые десятилетия, но им не доставало выдержки в борьбе за людей, которые умирают, и за права, которые выходят из употребления вследствие нарощения фактов противоположного характера.
Другое явление, также предполагающее слабое развитие чувства законности, — это частые апелляции к императору. Это зло должно было поднять значение Константинополя, несмотря ни на какое бескорыстие его предстоятелей: императоры, естественно, поручали разбор подобных апелляций епископам столицы, даже вопреки их желаниям. Против этого явления борьба могла вестись успешно только снизу, а не сверху. На западе соперничествующие епископы боцрские, конечно, поплатились бы самым объектом своего спора за апелляцию в Константинополь помимо диэцезального собора, и эдесские клирики погубили бы свое дело безвозвратно своей апелляцией к Флавиану.
Не то было на востоке. Здесь епископы, видимо, равнодушно относились к таким правонарушениям. Поэтому архиепископы константинопольские имели против себя единичные голоса затронутых непосредственно иерархов, и за себя — апатию огромного большинства епископов, которые привыкли тянуть врознь и не расположены были к коллективному сопротивлению. И победа осталась за иерархом столицы.
б) Александрийский патриархат
Александрийская церковная жизнь исторически сложилась своеобразно. Существует сказание о том, что ев. Марк учредил 12 пресвитеров, которые одного главного поставили во епископа. Отсюда получается такое воззрение, что пресвитеры в Александрии имели право хиротонии. Но в этом сказании употреблена не нынешняя терминология. Все епископские силы были сосредоточены в Александрии, и здесь церковная жизнь Египта имела свой центр. Остатком древнейшего строя было то, что епископ александрийский выступил митрополитом для всего диэцеза египетского, хотя христианство из Александрии уже распространилось по всему огромному пространству Египта. В Фиваиде ближайшие епископы собирались на соборы, обсуждали дела, избирали епископов, но хиротония все–таки принадлежала епископу александрийскому, который, таким образом, был в строгом смысле митрополитом Египта. Поэтому, как только против александрийских церковных отношений произошло в начале IV в. восстание, Мелитий ликопольский принял титул архиепископа и приступил к рукоположению епископов, поставляя их не только в отдаленных, но даже и в ближайших к Александрии местах. Возникший отсюда спор на первом вселенском соборе решен был в пользу александрийского епископа. Последний был признан стоящим во главе всей египетской Церкви, а другого, подобного ему епископа, там не было.
Тот, кто впоследствии назывался патриархом александрийским, во время мелитианского раскола и вообще в цветущую пору церкви александрийской именовался архиепископом, обычно же он назывался в Египте папой. Архиепископом он называется и в веронских документах; этот титул архиепископа в приложении к александрийскому епископу встречаем и у Афанасия. В сущности, в приложении к александрийскому епископу наименование патриарха — неудобно: оно не соответствует объему его власти. Константинопольские патриархи только еще стремились к подчинению своей власти трех диэцезов, а александрийские епископы имели уже такую власть в Египте, Ливии Пентаполе, и власть самую сильную. Но это не была «potestas ordinaria». Они имели право рукополагать всех подчиненных епископов. Potestas ordinaria подчиняет епископу всех лиц, и мирян и пресвитеров, — власть, к которой в древности никто не смел и стремиться, и только Ватиканский собор с обычной эквилибристикой мог посягнуть на это преимущество, канонически обосновать его. В древнее время клирики подчинялись власти епископа, но не митрополита; распоряжения последнего они имели право не исполнять; следовательно, в древнее время архиепископы могли стремиться к меньшему объему власти, не к власти епископа, а к власти митрополита. В диэцезе египетском все епископы подчинены бьши папе александрийскому: фактически до 100 епископов получали его хиротонию. Это преимущество принадлежало папе александрийскому если не всегда de jure pro–prio, то — de jure delegato. Где нет митрополитов, там не может быть и патриархов. Александрийский папа был поэтому (фактически) митрополитом над огромной вверенной ему территорией, но не мог быть и не был патриархом, ибо не было подведомственных ему митрополитов.
