— Так ты, значит, немочка? — спросила обрадованно Велина. — То-то я гляжу, рыженькая такая, и выговор чудной. Так тебе надо непременно с пастором Энгельштайном познакомиться, он тоже из ваших, у нас ещё в Изборске духовником был, — трещала скороговоркою сношница, — Вадим помог ему тут молитвенный дом обустроить, пока что небольшой, деревянный, а там, глядишь, и каменный возведём. Иные купцы, что ходят в Константинополь и Рим, уже не против нового бога принять, выгодно тогда в тех землях торг вести, да князя боятся. А ещё переживают, что новгородцы их товар брать перестанут, скажут, мол, богов своих на барыш променяли. А тебе-то продавать ничего не надо, давай сходим, свидишься с земляком…
— Тавай сходим, а то Рарок фсё в походах да в делах, то Ладоку строит, то фоюет с кем-то. Фот одна с дочерью сижу фесь день, — сокрушалась Ружена.
— Зима сейчас, какая стройка? — вздёрнула густыми бровями, чуть наклонив голову Велина.
— Зима, потому и ушёл Рарок в полютье, летом, коворят, не пройти через реки, болота да озёра.
— А он один в полюдье-то пошёл или вместе с воеводой? — спросила как бы невзначай жена посадника.
— Фоевода секодня приехаль, с обозом, он прифёс от Рарока подарки мне и Сфетане, а сам сафтра в Ладоку поедет.
— Он здесь? — вдруг взволновалась Велина, и ланита её полыхнули румянцем.
— На торшище пошёл, наферное, матери купить что-то.
— Да уж, о чём речь, мой-то Вадим редко уезжает из града, да всё одно у мужей своя череда дел нескончаемых, тоже его не часто вижу, — заговорила быстро гостья, стараясь унять волнение. — Так давай я к тебе приходить стану почаще, а ты ко мне захаживай, посадский терем от княжеского близко совсем.
Велина вдруг заторопилась и на предложение княгини посидеть, попить или поесть чего-нибудь быстро ответила:
— Ой, Роженушка, прости, на первый раз хватит, я не из тех, кто надоедает, нет, нет, я в другой раз лучше зайду!
Охоронец у ворот терема с удивлением пожал плечами, когда мимо него почти бегом проскочила гостья княгини.
Ольг и Велина.
Ольг редко бывал в Нов-граде, занимаясь большую часть времени с князем укреплением Ладоги да наведением порядка в окрестных землях. Но нынче, привезя по просьбе Рарога подарки его жене и дочери по случаю колядских святок, он решил сходить на торжище за гостинцами для матери и Ефанды, которая на зиму вернулась домой и теперь помогала обрадованной матери по хозяйству. Снег скрипел под подошвами его меховых сапог, а морозец бодрил, пощипывая безбородый лик.
Уже ворочаясь с покупками, воевода вдруг узрел… ЕЁ.
Велина шла по мощёной заснеженной улице в сторону торжища в сопровождении двух прислужниц, которые несли корзины и короба. Всё такая же… да нет, не такая, а ещё краше, чем была во времена их тайных встреч в Приладожье. На ланитах румянец от мороза, так же легка на ногу, а стройность, несмотря на соболью шубу, угадывалась даже сквозь меха. Теперь это была не угловатая девица, а истинная жена. Нежданная встреча так взволновала воеводу, что он вмиг забыл обо всём и был готов бежать за ней как мальчишка. Его обдало жаром. Ольг одним движением распахнул серебряную застёжку на своей волчьей шубе, но мороза так и не почувствовал. Будто очарованный волшебным зельем, он повернулся и прошёл вослед любимой с сотню шагов, но потом опомнился.
— Уф, негоже тебе, брат Ольг, за чужими жёнами по торжищам стопы бить, — прошептал сам себе начальник изведывательской службы. — Град невелик, да ещё девицы при ней, не хватало ещё, чтоб до Вадима дошло… — Воевода повернулся и побрёл прочь в печальной задумчивости. Сбросив ненужные уже рукавицы, он несколько раз отёр чело снегом, но это мало помогло, оно горело, будто перед ним пылал невидимый огонь. Сзади заскрипел снег под чьими-то лёгкими шагами.
— Ольг! — послышался за спиной взволнованный и столь желанный голос. От этого голоса воевода замер на месте, ноги вмиг налились тяжестью, он с трудом повернулся и едва не попал под катившие по обледеневшему настилу гружёные сани. Велина, довольная его растерянностью, озорно прыснула в меховую рукавицу. Девиц рядом не было. — Что, так нехороша я стала, что и свидеться не захотел? — вскинула она игривый взор.
— Что ты речёшь, как так нехороша… — чужим осипшим голосом едва пролепетал вконец растерянный воевода.
— Так чего ж не подошёл? Я хоть и не воин, а язык за зубами держать умею. А чего такого страшного, коли на торжище земляка из родного Приладожья встретила? Притом не кузнеца какого или купчишку, а самого воеводу княжеского!
— Ну да, — ещё более растерянно протянул Ольг, — я подумал, того… ты ж теперь мужняя жена, вот…
— Эх, Ольг, не пристало мужу теряться, тем паче воеводе! — стрельнула Велина очами из-под шапки с собольей опушкой. — Ладно, вдругорядь поговорим, как будешь в Нов-граде, знак дай, свидимся, земляк! — Она как-то по-особенному повернулась, ловко поведя чреслами, так что у воеводы от этого взгляда и движения аж в очах на миг потемнело. Велина уже догнала девиц и затерялась с ними среди шедших на торжище, а он всё стоял, справляясь с нахлынувшей на него слабостью.
— Велинушка, люба моя, ладушка… — зашептали сами собой его непослушные уста. Кажется, всю дорогу, пока сильный конь весело трусил по замёрзшему Волхову, Ольг не переставал повторять эти слова.
— Ты какой-то чудной, братец, — заметила Ефанда, как только Ольг вернулся в Приладожье. — Сам не свой, никак в Нов-граде чего стряслось? — спросила сестра, проворно протягивая льняные нити в ткацкий стан.
— В Нов-граде всё ладно, посадник Вадим по-хозяйски за всем следит…
— Что ж тогда? Погоди-погоди, — остановившись, пристально взглянула Ефанда в очи брата, и вмиг прочла в них ответ.
— Ты видел её?
— Видел, — вздохнул Ольг, — лучше бы не встречал… Думал, успокоилась душа, так, на самом дне только чуть саднило, как от заживающей раны. А теперь узрел её — и, правда, сам не свой хожу. Разумею, что если ещё раз её увижу, то не смогу сдержаться, а потому лепше более не встречаться с ней! — изрёк воевода, словно нить перерезал. Он обессилено сел в углу подклети, ожидая нареканий со стороны своей младшей, но строгой сестрицы. Однако она молча встала из-за станка и, подойдя, ласково, совсем по-матерински, погладила его чело.
— Братец мой, как я тебя теперь разумею, я ведь после смерти отца другой стала.
— Я знаю, тебе бабушкин дар открылся, — тихо молвил брат.
— Не только сие, Ольгушка, после того, как богиня Морриган показала мне врата смерти, я больше людей понимаю, чувствую их боли, радости, печали. — Она замолчала на некоторое время. — Я теперь, как и ты, маюсь, да поделать ничего не могу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
