– Думал. Лицо твое было исполнено такой благородной красоты… Чем ужаснее мир вокруг, тем выше и чище мысли.
Я покосился на нее, думая, что она подшучивает надо мной, однако Доркас говорила совершенно серьезно.
– Мир наполовину полон зла, наполовину – добра. Можно наклонить его так, чтобы мысли наши наполнились добром, а можно – так, чтобы злом. – Она подняла голову, точно охватывая взглядом все озеро. – Но в мире их все равно останется поровну; можно только менять пропорцию в разных местах.
– А если наклонить его так, чтобы зло вылилось вовсе? – спросил я.
– Вместо зла можно вылить добро. Но мне тоже иногда хочется наклонить время так, чтобы оно потекло вспять…
– Знаешь, не верится мне, чтобы из-за каких-нибудь внешних несчастий приходили в голову красивые либо мудрые мысли…
– Я сказала «высокие и чистые», а о красоте не говорила ни слова. Хотя высокие и чистые помыслы, несомненно, по-своему красивы. Давай покажу. – С этими словами она подняла мою руку и прижала ее к своей груди. Ладонь моя легла на мягкий, теплый холмик с маленьким и твердым, точно вишенка, соском. – Что стало с твоими помыслами? – спросила она. – Разве не сделались они ниже, стоило лишь мне сделать внешний мир приятнее для тебя?
– Где тебя выучили всему этому? – спросил я в свою очередь.
В уголках глаз Доркас тотчас же выступили слезы, прозрачные, словно хрусталики. От мудрости ее не осталось и следа.
Берег, на котором росли аверны, оказался менее заболоченным. После долгого пути по сырой, прогибающейся под ногами осоке странно было снова ступить на относительно твердую землю. Причалили мы в некотором отдалении от цветов, но отсюда уже было хорошо видно, что это – не просто белые крапинки на берегу, но растения вполне определенного цвета, формы и размеров.
– Ведь эти цветы – не местные? Не с Урса? – спросил я.
Никто не ответил – пожалуй, я говорил слишком тихо и просто не был услышан никем, кроме, может быть, Доркас.
Столь жесткие, геометрически правильные растения наверняка появились на свет под неким чужим солнцем. Листья их были черны, словно спина скарабея, но их чернота имела странный, очень насыщенный и в то же время прозрачный оттенок. Казалось, они сохранили в себе цвета спектра той безмерно далекой от нас звезды, что испепелила или, напротив, породила жизнь в их родном мире.
Мы пошли к ним. Агия оказалась впереди. Мы с Доркас последовали за нею, а за нами пошел и Хильдегрин.
Каждый лист этих растений был тверд, словно лезвие кинжала, а остротою своей удовлетворил бы даже мастера Гурло. Цветы – белые, с наполовину сомкнутыми лепестками – казались воплощенной девственностью, оберегаемой сотнями клинков. Крупные и пышные лепестки их казались бы совсем растрепанными, не образуй они все вместе сложный округлый орнамент, притягивающий взгляд, будто вращающийся волчок с нарисованной на нем спиралью.
– Правила хорошего тона, – заговорила Агия, – требуют, чтобы ты сорвал цветок сам, Северьян. Но я пойду с тобой и покажу, как. Вся штука – в том, чтобы просунуть руку под листья и оборвать стебель у самой земли.
Но Хильдегрин взял ее за плечо.
– Никуда ты не пойдешь, госпожа. Ступай, молодой сьер, раз уж решился на это. А я пригляжу за дамами.
Я был уже в полудюжине шагов от него, но, стоило ему произнести последние слова, застыл на месте. К счастью, в тот же самый момент Доркас крикнула: «Будь осторожен!» – и мне ничего не стоило сделать вид, что задержало меня лишь ее предостережение.
Но правда была в другом. Едва встретив Хильдегрина, я твердо уверился, что где-то встречал его раньше, хоть и узнал, в отличие от сьера Рахо, далеко не сразу. Но вот, наконец, узнал – и замер от неожиданности, словно разбитый параличом.
Я уже писал о том, что помню все до мельчайших подробностей, однако порой поиск в памяти нужного лица, факта либо ощущения занимает довольно много времени. В данном случае задержка, видимо, была вызвана тем, что с того момента, как он склонился надо мной, лежавшим на примятой осоке, я почти не смотрел на него. А вот голос и слова: «А я пригляжу за дамами», – подстегнули мою память.
– Листья ядовиты! – крикнула Агия. – Обмотай руку плащом поплотнее, но все равно старайся не касаться их! Да гляди в оба – аверн всегда ближе к тебе, чем кажется!
Я кивнул, показывая, что все понял.
Не знаю, смертелен ли аверн для обитателей своего родного мира. Может статься, что – нет, и опасен он, в силу несовпадения различных природных особенностей, только для нас. Но, как бы там ни было, почва под этими растениями и между ними была покрыта густой травой с короткими стеблями, совсем не похожей на болотную растительность сада. Трава была усеяна скорченными тельцами пчел и птичьими косточками.
Когда до растений оставалось шага два, не больше, я внезапно понял, что передо мною стоит задача, для разрешения коей я ничего не предпринял – просто не пришло в голову. Выбранный мною аверн станет моим оружием в поединке – однако как я, ничего не зная о способах ведения боя, выберу подходящий? Можно было вернуться и спросить об этом Агию, но расспрашивать женщину о подобных вещах казалось мне полным абсурдом, и в конце концов я решил довериться собственной смекалке, рассудив, что Агия, окажись выбор вовсе уж никуда не годным, все равно отправит меня за вторым цветком.
Размеры авернов были самыми разными – от молодой поросли, не выше пяди, до старых растений, не менее трех кубитов в длину. Листья растений поменьше были узки и росли так густо, что из-за них было вовсе не видно стеблей; листья же более старых растений прилегали к стеблю не так плотно и в сравнении с его длиной были заметно шире. Вероятнее всего, цветками надлежало орудовать наподобие палиц; если так, лучше всего должен был подойти аверн с самым крупным цветком, самым длинным стеблем и самыми жесткими листьями. Но все такие цветы росли довольно далеко от края поляны – чтобы добраться до них, пришлось бы вначале сорвать десяток меньших, а сделать это при помощи подсказанного Агией способа было невозможно: рука не проходила под росшими почти вплотную к земле листьями.
В конце концов я выбрал цветок кубита в два высотою, опустился на колени и потянулся к нему и вдруг – точно пелена спала с глаз – увидел, что моя рука, казалось, отстоявшая от игольно-острого кончика ближайшего листа на несколько пядей, вот-вот наткнется на него. Я поспешил отдернуть руку. С виду – я вряд ли мог дотянуться до стебля цветка, даже если бы лег на землю ничком. Как ни велик был соблазн воспользоваться мечом, я понимал, что это уронит меня в глазах Агии с Доркас – да и все равно до боя следовало привыкнуть к обращению с аверном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
