На исходе 80-х годов XX века противостоянию пришел конец, а вместе с ним исчезла и царившая до тех пор ясность. Речь пошла о некоем «новом миропорядке», в самом приятном смысле, а политолог Фрэнсис Фукуяма даже опубликовал статью об окончательной и бесповоротной победе либерализма в мировом масштабе. События очень скоро показали всю смехотворность такого прогноза, но Фукуяма все-таки переиздал свою статью, раздув ее до размеров книги – денежные идеи на дороге не валяются.
В 1993 году у Фукуямы появился, наконец, внушительный оппонент: профессор Гарвардского университета Самюэль Хантингтон опубликовал статью под названием «Столкновение цивилизаций» – в том же журнале Foreign Affairs, где за 46 лет до этого вышла основополагающая статья Кеннана. Тезис Хантингтона был куда менее наивным и гораздо более мрачным, чем предсказания Фукуямы, его было не зазорно принимать всерьез, и о нем заговорили во всем мире как о возможной карте дальнейшего исторического путешествия.
В 1997 году Хантингтон расширил и дополнил свой тезис – теперь он тоже вышел в объеме книги под названием «Столкновение цивилизаций и перестройка миропорядка». С тех пор эта книга остается в поле зрения всех международных политических дискуссий, а после сентябрьских террористических актов в США интерес к ней резко возрос. Между тем в России Хантингтона если и обсуждают, то лишь первоначальную короткую статью, как правило на полном заряде патриотической ненависти и без разбора концепции – то есть не читая, в традиции литературной дискуссии вокруг «Доктора Живаго» и «Архипелага ГУЛАГ». В связи с этим мне кажется, что пришло время всерьез поговорить об этой книге.
В эпоху холодной войны государства группировались вокруг двух основных принципов – доктрины коммунизма и понятия так называемого «свободного мира». При этом совершенно не важно, в какой степени они действительно разделяли идеи коммунизма или либерализма, – речь идет о политике, а не об идеологии. С тех пор как эти два лагеря прекратили свое существование, государства, по мнению Самюэля Хантингтона, в поисках центра политического тяготения все теснее смыкаются вокруг идеи цивилизации, которая существовала всегда и которую не отменила временная идеологическая поляризация. Что имеет в виду Самюэль Хантингтон, говоря о цивилизации – вернее, о цивилизациях? Вот как он сам определяет это понятие:
...
Цивилизация – это самая широкая культурная сущность. Деревни, области, этнические группы, национальности, религиозные группы – все они имеют свои различные культуры на разных уровнях культурной разнородности. Культура деревни в южной Италии может отличаться от деревни в северной Италии, но обе обладают общностью итальянской культуры, которая отличает их от немецких деревень. Европейские общины, в свою очередь, будут иметь общие культурные черты, которые отличают их от индийских или китайских общин. Однако китайцы, индусы и жители стран Запада не являются частями какой-либо более широкой культурной сущности. Они представляют собой цивилизации. Таким образом, цивилизация – это высшая культурная группировка людей и самый широкий уровень культурной идентичности людей, за исключением того, что отделяет человека от других биологических видов. Она определяется как общими объективными элементами, такими как язык, история, религия, обычаи и институты, так и субъективной самоидентификацией людей.
Понятие цивилизации как самого крупного политического сообщества введено в обиход не Хантингтоном – его автором, скорее всего, можно считать итальянского мыслителя XVIII века Джамбаттисту Вико, о котором Хантингтон не упоминает, но зато он приводит имена таких видных социологов и историков, как Макс Вебер, Освальд Шпенглер, Арнольд Тойнби и других, а из современных – Уильяма Макнила и Фелипе Фернандеса-Арместо. Многие из идей, выдвинутых этими достойными предшественниками, сегодня не то чтобы отвергнуты, но, как правило, игнорируются: историки предпочитают не иметь дела со столь громоздкими концепциями, которые в тесных рамках их дисциплины невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Но Самюэля Хантингтона это не обескураживает: идея цивилизации нужна ему не для выяснения смысла истории, а для более сиюминутных целей политического толкования и прогнозирования. Высокая теория здесь, как говорится, может отдохнуть.
В первоначальной статье Хантингтон насчитал восемь цивилизаций: западная, исламская, конфуцианская, японская, славянско-православная, латиноамериканская, индуистская и африканская. В книге конфуцианская цивилизация переименована в китайскую и к списку добавлена девятая цивилизация – буддистская. О поводе к такому добавлению я еще скажу несколько слов.
Концепцию Хантингтона и ее применение к объяснению мировых событий проще всего проиллюстрировать на конкретном примере, а пример взять, что называется, поближе к дому. Россия до недавнего времени была центральным оплотом коммунистического лагеря, в который входили страны самых разных традиций, объединенные временной общностью идеологии – не только восточно– и западнославянские, но и мусульманские, а также Китай, Вьетнам, Куба и так далее. С распадом этого сообщества Россия, по мнению Хантингтона, несмотря на все ее заигрывание с Западом и ухаживания со стороны последнего, постепенно вновь обретает свою традиционную историческую роль сердцевинного государства так называемой славянско-православной цивилизации.
О такой цивилизации писал еще Тойнби, колеблясь по поводу объединения России в один культурный массив с Западом и вспоминая ее византийское культурное происхождение. У Хантингтона для таких промежуточных цивилизаций припасен особый термин: «мятущиеся». Особое развитие России было прервано Петром Великим, который силой вытолкнул ее на европейскую орбиту. В XVI веке, когда впервые зашел разговор о восточной границе Европы, она, по общему мнению, проходила по Дону – именно Петр отодвинул ее к Уралу, что было канонизировано в конце XVIII века шведским картографом.
С отпадением от СССР западных республик центр тяжести страны вновь отброшен в азиатском направлении, и ее европейская самотождественность поставлена под сомнение, что бы ни утверждали школьные учебники. Современные историки меньше верят руслам рек и горным хребтам, и некоторые предлагают считать восточной границей Европы предел распространения готической архитектуры. Это, конечно же, совпадает с территорией распространения западного христианства. Хантингтон, как и многие до него и помимо него, отмечает, что государства западных христианских традиций, такие как балтийские республики, Польша, Чехия со Словакией, Словения и Хорватия, настойчиво добиваются членства в Североатлантическом и Европейском союзах, а граничащие с ними страны православной культуры, такие как Белоруссия, Румыния, Болгария и Сербия, испытывают особые трудности с переходом на западные либеральные позиции. Украину эта линия рассекает примерно пополам, между униатством и православием. Иными словами, новое равновесие устанавливается по черте цивилизации, и Россия обретает в этом культурном содружестве свое прежнее лидерство.
Таким образом, модель, предлагаемая Хантингтоном, имеет доводы в свою пользу. Беда, однако, в том, что, подобно большинству универсальных социальных теоретиков, он пытается причесать под эту гребенку весь мир, искажая множество фактов и игнорируя еще большее множество.
В этой связи нельзя не вспомнить замечательную американскую пословицу: человеку с молотком везде мерещатся гвозди.
Я намеренно привел в качестве иллюстрации теории Хантингтона его анализ культурной эволюции постсоветской России и родственных ей по традициям стран, потому что это – наименее спорный пункт всей этой политологии, равно как и наименее оригинальный. Россия и ее ближайшие соседи были больше всех дезориентированы падением коммунизма и в поисках новых ориентиров набрели на старые, впали в глубокую архаику.
Но это – скорее заметки на полях книги, которая посвящена в первую очередь анализу нынешних и будущих отношений западной цивилизации с исламской и китайской. Именно здесь ограниченность и искусственность теоретических претензий Хантингтона предстает с особой очевидностью.
Одним из первых и наиболее показательных этапов развертывающегося конфликта цивилизаций Хантингтон считает Югославию периода распада:
...
Впечатляющий скачок цивилизационного самоотождествления имел место в Боснии, в особенности в мусульманской общине. Исторически, общинная лояльность не была в Боснии сильной: сербы, хорваты и мусульмане мирно жили бок о бок друг с другом, межобщинные браки были весьма частыми, религиозное отождествление – слабым. Мусульманами, по присловью, были боснийцы, не ходившие в мечеть, хорватами – не ходившие в католическую церковь, а сербами – не ходившие в православную. Но как только широкое югославское самоотождествление обрушилось, эти несерьезные религиозные отождествления приобрели новую актуальность, а с началом боев они усилились. Многообщинность исчезла, и каждая из групп стала все больше отождествлять себя со своим более широким культурным сообществом и определять в религиозных терминах.
