«Два!» – подумал он. И почесал запястье.
Ночью у него поднялась температура, он долго ворочался без сна, кутаясь в одеяло. Ему все казалось, что кто-то топчется в углу и все скребет и скребет стену.
Утром он узнал, что Рома умер.
Ромина мама позвонила маме Антона, и он, только проснувшись, с температурой, не до конца понимая, что же случилось, отрешенно наблюдал, как мама носится по квартире, как хватает и бросает какие-то вещи и что-то от него требует. В памяти отпечатался лишь самый конец разговора, когда она склонилась над ним, сидящим в кровати:
– А ты что? Так и будешь дома сидеть?
– Чем я ему помогу? – Рука чесалась, голова болела, и все плыло перед глазами. Он знал, что Рома умер, что случилось страшное. Но это все было неважно, точно произошло с каким-то далеким и к тому же неприятным человеком. – Мне нужно поспать.
Он снова забрался под одеяло и выглянул только после того, как за мамой хлопнула входная дверь. Он лежал, бездумно разглядывая длинные царапины на обоях, и слушал, как гудит, несмотря на закрытую крышку, ноутбук, похожий на притаившегося зверя.
После полудня позвонила мама.
– Тебя в полицию вызывают, – сухо сказала она.
«Нет-нет. Это ведь не я, – подумал Антон. – Я-то тут совсем ни при чем».
Он записал, куда и в какой кабинет ему нужно подойти, кое-как собрался и вышел на улицу.
Дождь сменился мелким, похожим на соль колючим снегом, которым ветер злобно швырял в прохожих. Люди прятались, кто как мог, поднимали воротники, наматывали на лица шарфы либо просто отворачивались.
«Почему ты отворачиваешься?» – вспомнились слова Ромы. Лишь сейчас он впервые осознал, что Рома умер. Что прямо сейчас, в этот самый миг, он лежит где-то неподвижный, холодный и злой. И этот ледяной ветер, хмурый день и блеклые, безликие прохожие казались странным образом созвучны и соучастны его смерти.
В отделе полиции было пусто, дежурный на входе проверил паспорт и вернул его, даже не подняв головы, чтобы сличить фотографию. В отделении было тихо и немного напоминало поликлинику после обеда. Антон легко отыскал нужную дверь. Дознаватель, маленький и юркий, все метался по кабинету, и сосредоточиться на нем никак не удавалось. То он листал бумаги, ронял их, поднимал, то носился по кабинету, распахивал дверцы шкафов, а то вдруг, что-то ворча, лез под стол, пока Антон давал письменные показания. Все прошло на удивление быстро, и вскоре Антон с облегчением вышел в коридор. Как-никак его ни в чем не обвиняли.
На лавочке возле кабинета он увидел Соню. На ее бледном лице выделялись заплаканные глаза и темные, сухие губы. Заметив Антона, она отвела взгляд, и, не успел он сказать ей хоть слово, из кабинета послышалось:
– Маркова! Маркова здесь?
Соня встала и прошла мимо, едва коснувшись его рукавом пальто.
Антон, в растерянности проводив ее взглядом, присел на лавочку и стал ждать. Полицейские водили мимо каких-то людей в спортивных штанах, пробегали, цокая каблуками, девушки в коротких форменных юбках. Один раз важно прошел никем не сопровождаемый бомж с огромным животом. Антон поежился, единственным его желанием теперь было уснуть.
Сони не было очень долго, может быть час. Наконец она показалась, но не обратила на Антона внимания, а сразу двинулась к выходу, вытирая платком слезы.
– Подожди!
Антон пошел следом. Они вместе вышли на улицу, где ветер стал еще сильнее, и клубился снег, так что было непонятно, сверху он сыпет или поднимается снизу. Антон все шел за ней, не решаясь приблизиться. Со спины Соня казалась совсем незнакомой, чужой, но Антон продолжал свою странную погоню, только потому что знал: если он сейчас сдастся, этим все и кончится.
Уже возле своего дома Соня остановись. Лишь теперь Антон сумел обнять ее, холодную, с безвольно опущенными руками. На ее щеках блеснули слезы.
– Не надо плакать, милая.
– Это я виновата, – сказала она слабо.
– Нет, нет! Никто не виноват. Это все просто… Я даже не знаю, что это… просто глупость, он не мог…
– Он звонил мне вчера ночью.
При этих словах Антон почувствовал, как чьи-то ледяные пальцы пробежали по спине.
– Он говорил, что любит меня и что всегда любил, с самого детства. И что ты только портишь мне жизнь.
Антон разжал объятия и отступил на шаг.
Он вспомнил странную улыбку, с которой встречал его Рома. И это: «А почему Соня не пришла?»
– И что, ты думаешь, я ему ответила?
Антон не хотел знать.
– Ничего. Я просто молчала, а он говорил и говорил. Что хочет слышать меня, говорил, что умрет, а я молчала. Он говорил, что все от него отворачиваются, а я тогда не понимала, каково это. Я просто молчала и не знала, что ему сказать.
Антон даже не пытался ничего ответить, перед глазами поплыло, и он прикрылся тыльной стороной ладони.
– Вот и ты молчишь. Как и все. Да почему вы все отворачиваетесь! – крикнула она и побежала.
Антон сумел догнать ее только у самого подъезда и, схватив за рукав, развернул к себе. Быть может, слишком жестко.
«Отворачиваетесь». Перед глазами поочередно мелькали то затылок страшилища на видео, то прячущие лица прохожие, то улыбка Ромы.
– Погоди! Ты его смотрела? То видео? Смотрела?
Он сам не понял откуда взялся этот вопрос. Ему даже не нужен был ответ, он и так знал. Соня вдруг успокоилась, посмотрела куда-то вдаль, через плечо Антона, и тихо сказала:
– Да пошел ты!
Антон выпустил ее рукав, и она скрылась в подъезде, оставив его на крыльце.
Все это было каким-то кошмаром.
«Нужно просто поспать, и все пройдет», – сказал он себе.
Дорогой он всматривался в прохожих, которые все так же прятались от ветра. «Они тоже отворачиваются», – подумал он, и вдруг странная мысль посетила его. А видел ли он вообще сегодня хоть чье-то лицо? Ну Сонино – это точно, а кроме? Лицо мамы? Кажется, нет. Полицейского? Тот все бегал по кабинету или закрывался бумагой, будто боялся, что Антон его узнает. Еще кто-нибудь? Он не помнил. В наступающих зыбких сумерках прохожие казались небрежными, полустертыми набросками. Без лиц.
Дома было темно, только кухню освещал маленький зеленый светильник, что висел над раковиной. Антон сначала даже подумал, что квартира пуста, но, заглянув краем глаза на кухню, к своему удивлению, заметил у раковины неподвижно застывшую маму. Судя по всему, она даже не заметила его возвращения.
«Ну и хорошо», – подумал он. Разговаривать с ней сейчас совсем не хотелось. Он тихонько прокрался в свою комнату и, не раздеваясь, забрался под одеяло. Вернулся озноб. Суставы крутило, застучали зубы. Он свернулся клубком под одеялом и впервые за последние, наверное, десять лет заплакал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
