К сожалению, Доминикус бойцом себя не показал. Ему удалось схватить и задавить всего лишь одного лемминга, да и тем он жестоко подавился, в результате чего пришлось оказывать помощь еще и этой глупой кошке. Возиться с ним не было особого времени, я просто как следует тряхнул его за хвост, а потом шмякнул о колено. Лемминг вылетел из пасти Доминикуса, я с удивлением отметил, что он еще жив. Лемминг, в смысле.
Сражение продолжалось почти до утра. Едва стало светлеть, лемминги отступили.
Когда рассвело окончательно, зашевелился и застонал Коровин. Первое, что он сказал, было:
– Ф паслетний рас!
После чего Коровин снова вырубился и принялся спать.
Я просидел у костра еще немного, потом тоже уснул, а проснулся в раздраженном настроении. Хуже даже, чем обычно. Хочется кого-то убить, причем так, что даже миска салата «Золото Рейна» не поможет. Сейчас бы послушать «Бомбардировщиков», но я совершенно по-лошпенски забыл их там. Миссия началась провально.
И еще мне было холодно.
Я поднялся с лебеды. Коровин, к моему удивлению, все еще полуспал – натужно, изо всех сил стараясь перешагнуть терминатор между сном и мучительным бодрствованием, и потихонечку дымился.
– Коровин! – позвал я. – Проснись, проснись. Кошку пора кормить!
– А? – покладисто очнулся Коровин.
Он перекатился со спины на живот и рванул в лебеду, проявляя чудеса скоростной ползьбы и спортивного перекатывания. Преследовать его мне совершенно не хотелось. Но это и не понадобилось – скоро Коровин вернулся сам.
– Лягушек не было? – спросил он.
– Не было, – ответил я.
– А что было?
– Был град.
Коровин вздохнул, Коровин поморщился.
– Царьград, надеюсь? – спросил он.
– Обычный.
– Как уныло. – Коровин поглядел на свои избитые руки. – Обычный…
Коровин идиотски рассмеялся.
– Хотел тебя спросить, Коровин. – Я принялся раздувать костер. – У тебя есть какой-либо план?
– Нету, – рывком ответил Коровин. – Раньше был, а теперь нету. Теперь путь мой – анархия, путь мой туман…
– Это обнадеживает… – сказал я.
– Анархия, – ответил Коровин. – Я впал в отчаянье и продолжаю свою дорогу подобно листу, оторвавшемуся от материнской груди. А у тебя планы есть?
– У меня? У меня тоже нету. Нет, они наверняка были, но потом я их тоже подзабыл…
– Ну да, ты же память потерял…
Из лебеды показался Доминикус. Доминикус тащил длинного красного червя, уже не сопротивляющегося. Кот подошел к Коровину и положил добычу к ногам хозяина.
– Как мило, – сказал я. – Отведаешь?
Коровин задумчиво поглядывал на червя. Но потом разум все-таки победил, и он отказался от подобного эксперимента. Хотя еще пару дней – и кто знает…
– Пойдем… – Коровин огляделся и почесал впалое пузо, – пойдем туда…
Мы пошли туда. Коровин первым. Он шагал легко, с непринужденностью девушки, пять лет жизни отдавшей занятиям аэробической гимнастикой. Как будто не было этого ледяного кошмара, лемминговой атаки и розового червя на завтрак. Рубище на спине Коровина прогорело вместе с конопатой рубахой, и сквозь дыру были видны перемазанные сажей лопатки, из которых торчали короткие, покрытые мелким пухом обрубки.
Это я вру, вернее, фантазирую, лопатки были как лопатки, в меру замызганные, никаких обрубков.
– Почему мы идем туда? – спросил я.
– Потому. Потому что тут без разницы куда идти. Ты можешь идти туда, ты можешь идти сюда, можешь идти обратно. И все равно окажешься там, где нужно. Ну, почти всегда так получается…
– С чего ты так решил?
– Я давно тут живу, – не оборачиваясь, отвечал Коровин. – И знаю некоторые тутошние закономерности…
– Я заметил. Когда поешь песню про Неаполь, с неба валится град.
– Это частный случай. Должны, вообще-то, лягушки валиться, но не получилось. А вообще, главный принцип Изумрудного Острова – ты получаешь все, о чем мечтаешь. Не в материальном смысле, конечно…
Коровин вздохнул.
– Тогда, может, нам и ходить никуда не стоит? – спросил я. – Давай тут останемся и помечтаем?
– Не, так не покатит. Понимаешь ли, судьба не любит лодырей. Чтобы чего-то от нее добиться, надо стремиться. Будешь стремиться – и все организуется…
Коровин неожиданно остановился.
– Ты мне спас жизнь, – сказал он.
– С тебя пицца, – зевнул я. – Я люблю с ветчиной, сыром, помидорами…
– Я могу тебе погадать. – Коровин повернулся ко мне. – Это лучше, чем пицца. Если хочешь. Я здорово гадаю.
– С кофейной гущей у нас напряг, – сказал я. – И с потрохами свинячьими тоже, знаешь, я слышал…
– Я могу по руке, – сказал Коровин.
И тут же схватил меня за левую руку. Долго смотрел, потом взял руку правую.
– И что? – спросил я. – Надеюсь, я являюсь потомком древнего рода? Это должно быть что-то викторианское, на меньшее я не согласен…
– Ну, как бы тебе сказать… – Коровин почесал подбородок. – Дело в том, что я не могу тебе ничего сказать…
– Так я и знал.
– Ты не понял. – Коровин вернул мне мои руки. – Ты никогда не смотрел на свои ладони?
Я посмотрел на свои ладони. Ничего необычного. Ладони как ладони, только мозолей, пожалуй, маловато. Но я и не пахарь, чтобы козырять мозолями.
– Ну и что? – спросил я. – На свои ладони я смотрел. Что там?
– У тебя нет линий, – ухмыльнулся Коровин. – Ни линии жизни, ни линии ума, ни вообще каких-либо линий. У тебя даже нет отпечатков пальцев.
– В каком смысле? – Я снова посмотрел на свои ладони.
И увидел, что у меня действительно нет линий. И отпечатков пальцев. Странно, но раньше я на это внимания не обращал.
– И что это значит? – спросил я.
Коровин снова почесал подбородок.
– Вижу несколько возможностей, – сказал Коровин. – Вернее, две. Одна – ты родился без отпечатков пальцев. И, значит, ты… Необычный человек. Может быть, избранный.
– Для чего избранный?
– Это вопрос темный. Вариант второй, более правдоподобный. Отпечатки удалены. Кем-то и с какой-то целью. Ты не помнишь кем?
– Нет, конечно…
– Но это не страшно, – успокоил меня Коровин. – Окончательному удалению отпечатки не поддаются. Даже хирургическим путем. Рано или поздно они все равно прорастают. И у тебя прорастут. Вот тогда и посмотрим, избранник ты или предбанник.
Коровин остановился и идиотски рассмеялся.
Вообще, я успел подметить в нем одну забавную черту. Настроение Коровина очень часто менялось. Как ветерок в книжках про веселых пастухов и пастушек. Большую часть времени Коровин пребывал в капризно-плаксивом настроении, совсем как страдающая прыщами восьмиклассница. Но иногда что-то в нем просыпалось. Что-то странное. Истерическая капризность уступала место необычной серьезности. Серьезности, несвойственной человеку его возраста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
