– Надолго ли… – Клюев вздохнул. – Люди, как Яков однажды заметил, все равно рвутся к завоеваниям. Надолго ли хватит вашего «Бриарея», ваших гекатонхейров? Десять, двадцать лет пройдет, прежде чем человечество изобретет оружие посильнее и под предлогом безопасности разнесет этих гигантов?
– А это уже проблемы человечества. У Якова, знаете ли, цель была совсем иная, и мирные годы он нам подарил, потому что… почему бы и нет? Он мог это сделать и сделал, радуйтесь. Научный прогресс, мир без войн…
– А как он… То есть, я хочу сказать… где он сейчас?
Жак пожал плечами и покрутил пальцами в воздухе.
– Понятия не имею. Где-то там… Что бы вы делали, вырвавшись после тысяч лет заключения и мучений? Я так полагаю, он просто… наслаждается свободой.
– Но… увижу ли я его еще?
– Повторю – понятия не имею. Яков – он фрукт непоседливый. Вы его знали, так скажем, не в лучшие его годы – когда он был сдержан и нацелен на результат, а, значит, серьезен донельзя, раз дело требовало. Так-то он куда как легкомысленней.
– Что же вас свело вместе? – Поинтересовался Клюев, улыбаясь почти против воли – такая знакомая ухмылка Жака, ранее раздражавшая его, теперь вызывала чувство некоей душевной теплоты.
– Он заговорил со мной… на морском берегу, там, в Норвегии. Я услышал голос в голове… перепугался сначала, что моя долгая жизнь стала сказываться на душевном здоровье, но Яков мне объяснил, что ищет помощника. Он уже пытался до этого… говорить, направлять – вы слыхали о Матиче? Так вот, те «голоса», что слышал сербский ученый – это был он, Яков. Локи… Ну, думаю, вы не против, если я буду его называть тем именем, к которому мы оба привыкли. Яков обрисовал мне вкратце свою цель, и я подумал – а что, если?… Завершил дела, в том числе и с бывшей женой, приехал в Лондон, затем отправился в Нью-Йорк… Дальше вы представляете.
– А его… оболочка, смертное тело – откуда?
– Не знаю. Могу лишь предполагать. Мне неведомы пределы его сил и возможностей – он мог создать «Шварца» из воздуха, мог вселиться в какого-нибудь безумца. В любом случае, «Шварца Якова Гедеоновича» больше нет. Умер и отмечен как «единственная жертва событий библейского масштаба, разразившихся на Острове Науки», как написали в газетах. Останки его, насколько я знаю…
– На местном кладбище, – подтвердил тихо Клюев. – Я был… на похоронах. Но я о другом. Встречусь ли я когда-нибудь… с НИМ?
– Кто знает… Он ветреный и забывчивый, и с трудом заводит друзей, если верить легендам; но по собственному опыту скажу – если уж становится вам другом, то не забывает. Когда-нибудь… в любой момент. Вы оглянетесь и увидите его в рыжем мальчишке, чистильщике сапог. Или в нищем бродяге. Или в уличном музыканте. По крайней мере, я в своих путешествиях собираюсь держать ухо востро и смотреть внимательно по сторонам, что и вам советую.
– Путешествии? Ты уезжаешь?
– А что мне тут делать? Я, как и он, непоседлив. Дело наше закончено, и ведь неплохо справились, перевернули мир вверх тормашками. Поеду… В Австралию. Или в Америку… Еще не знаю.
– Вернешься? Навестить… – Спросил Карл Поликарпович и Жак посмотрел на него, удивленно прищурившись. – Да, что такого?
– Ничего… Просто мне думалось, вы меня вряд ли видеть захотите.
– Ну, в ближайшие месяцы вряд ли, а потом соскучусь обязательно. – Усмехнулся смущенно Клюев. – Кто меня шпынять-то будет, ежели не ты…
– Тогда навещу. Ну, Карл Поликарпович…
Мужчины пожали друг другу руки и Жак, коротко кивнув, зашагал прочь. Клюев проводил взглядом отъезжающий кэб, пока он не скрылся в золотистом тумане на другом конце набережной и, легонько улыбаясь своим мыслям, пошел домой.
Эпилог
Джилл приходила на то место каждый день. Ту самую скалу, с которой осенью – теперь она была уверена, – прыгнул Адам. Расстилала плед, ставила зонт от солнца и просто сидела, смотрела на море. Тетя сначала мягко журила ее – мол, хоть и конец апреля, а земля еще холодная, так и простудиться недолго… потом терпение ее кончилось, и она прямо заявила, что хватит уже сохнуть непонятно по кому, это недостойно такой воспитанной молодой леди, и все в этом духе. Дядя вступился за Джилл, результатом стала семейная ссора, после которой мистер и миссис Кромби помирились, а Джилл так и продолжала ходить на берег.
День был теплый, если не сказать – жаркий. Джилл частенько засыпала, положив под голову сборник стихов, который брала с собой для спокойствия тети – она его так ни разу и не открыла. И сейчас глаза начали слипаться… рядом, у небольшого белого цветка, жужжала пчела.
Что-то заставило Джилл посмотреть на море. Ровная прежде его поверхность, щедро рассыпающая блики солнечного света, странно взволновалась. Забурлила, раздалась в стороны – и из-под нее показалось нечто круглое, металлическое. Медленно восставая из моря, к скале приближался механический гигант: с плеч его стекала вода, сверкая на солнце, как россыпи бриллиантов. «Бриарей» приблизился к краю скалы, и его грудь оказалось напротив Джилл, которая, едва завидев приближающегося великана, вскочила на ноги.
В корпусе «Бриарея» бесшумно возникло отверстие: люк открылся и крышка его отъехала в сторону. Джилл, чувствуя, что сердце колотится как сумасшедшее, приняла это безмолвное приглашение и шагнула со скалы вперед, на выехавшую ей навстречу небольшую платформу.
Внутри было прохладно и тихо, лишь где-то неподалеку гудело на грани слышимости, будто пчела над ухом. Массивные переборки, вдоль которых извивались провода, были оснащены лампами, загоревшимися при появлении гостьи. Джилл пошла вперед по узкому коридору; достигнув его конца, обнаружила винтовую лестницу, ведущую вверх. Подобрав юбки, она стала подниматься к голове гиганта.
Огромные стеклянные глаза Бриарея, выглядящие снаружи, как окна, больше отражающие окружающий мир, чем открывающие то, что внутри, открывали удивительный вид. В центре большого помещения, куда попала Джилл, на возвышении стояло кресло, перед которым располагалась панель с множеством рычажков и кнопок, лампочек и надписей. Кресло расположено было спинкой к входу – Джилл медленно пошла вперед, из темноты к свету, одновременно желая увидеть того, кто находится за пультом, и страшась этого.
В кресле сидел Адам. И одновременно – он не был Адамом. Бледная кожа, пустые глаза и одетое в длинную хламиду худощавое тело – к которому, как с ужасом заметила Джилл, подведены какие-то трубки. Она прижала ладонь ко рту, и тут ее кто-то обнял, приблизившись бесшумно. Девушка обернулась.
– Адам!
Она прильнула к груди юноши и расплакалась от облегчения.
– Я подумала, это… что это – ты.
Адам, живой, вовсе не бледный, в обычном, хоть и помятом костюме, погладил ее по спине.
– Нет, что ты… это мой… брат, если можно так выразиться.
– Гомункулус? – Сквозь слезы Джилл видела лицо Адама расплывчато, как во сне.
– Да. Как и двое других. Этот – Гиес, его я собрал последним.
– Но он так… похож…
– Это потому, что он создан из того же материала, что и я. – Джилл вопросительно взглянула на Адама, и он пояснил: – Кусочек плоти, капля крови. От каждого из них.
– Мистера Шварца и… мсье Мозетти?
Адам кивнул.
– Но мои братья, в отличие от меня, куда проще. И в то же время совершеннее. Я… испорченный продукт.
– Если душу и способность любить считать дефектом… – С вызовом сказала Джилл, – то любой человек таков. – Она задумалась и с вернувшимся внезапно страхом сказала: – Раз это Гиес, и есть Котт… то ты, получается, Бриарей? Это… прощание?
– Нет, нет… – Успокоил ее Адам. – Есть и третий, Бриарей. Когда Яков Гедеонович понял, что я получился… другим, он заложил в сосуд трех гомункулусов. Я лишь помогал им собрать друг друга, разместил в комнатах управления, когда они подросли, обучил… Настоящий старший брат, – улыбнулся он и кончиком пальца вытер слезы со щек Джилл. – Это было условием мистера Шварца. Он отпускал меня к тебе, взамен на обещание воспитать их, поддержать, и исполнить свою роль на открытии, ведь тогда братья были слишком малы, чтобы говорить. Теперь я вернулся.
– За мной?
– Нет. – Сказал Адам. – Не за тобой – к тебе.
– Но… что это значит?
– Человеческая жизнь. С тобой. До самой смерти. Я, честно говоря, не уверен, имею ли право предлагать это после всего, что тебе пришлось вынести, но я должен спросить лично… Джилл, ты выйдешь за меня замуж?
Джилл всхлипнула, смеясь от счастья. Потом посмотрела в глаза Адаму.
– Леди полагается ответить на это, что она польщена и обязательно рассмотрит предложение, а после даст ответ, но… Я – современная девушка. И скажу сейчас – да, Адам, я выйду за тебя. И как можно скорее. Завтра. Нет, сегодня.
– Сегодня не получится. – Строго, но со смешинкой в глазах ответил Адам. – Ни один портной не успеет пошить смокинг и свадебное платье за один день.
