Ночь прошла без тревоги. Тихий Ветерок провел часть ее за приготовлениями к смелому нападению, которое он замышлял; когда же все меры были приняты, он бросился на свою койку довольный и веселый и заснул с приятным сознанием, что не потерял времени даром.
На следующее утро солнце взошло во всем блеске посреди волн пурпура и золота. Дул легкий ветер; море было тихим и гладким, как зеркало, на которое походило своей прозрачностью. Тихий Ветерок, как человек практичный, не позволил бы себе упустить это утро, предвещавшее такой прекрасный день. Напротив, он немедленно сделал ряд распоряжений, чтобы воспользоваться им.
Первой его заботой было держать совет со своим подшкипером и лейтенантом — двумя опытными моряками, ветеранами флибустьерства, которые только и думали что о резне и боях, и пришли в восторг от доверия, оказанного им командиром, перед которым благоговели.
Потом Тихий Ветерок призвал своего повара, в полном смысле слова отравителя и пачкуна, и дал ему инструкции. Еще раз с довольным видом он оглядел снасти каравеллы, крикнул рулевому взять к ветру на один румб и вошел в кильватер корвета, к которому вскоре приблизился на расстояние слышимости голоса.
— Эй! На судне! — крикнул он.
— Что надо? — ответили тотчас.
— Не окажет ли мне честь капитан дон Пабло де Сандоваль со своими офицерами пожаловать ко мне на завтрак?
— С удовольствием, капитан, — отвечал сам дон Пабло, — но с условием, что обедать вы будете у меня.
— Решено, — прокричал Тихий Ветерок. — А для большей безопасности мы ляжем в дрейф на время наших взаимных посещений.
— До свидания! — крикнул капитан.
Через пять минут капитан Сандоваль со всеми своими офицерами, кроме того, кто стоял на вахте, спустились в шлюпку, которая отчалила от корвета и на веслах направилась к каравелле.
— Кажется, рыбка клюнула, — пробормотал про себя Тихий Ветерок с хитрой усмешкой крестьянина-нормандца.
Оба судна между тем встали неподвижно, раскачиваясь с боку на бок.
Тихий Ветерок принял капитана корвета со всеми полагающимися его чину почестями, а также выказал изысканную учтивость остальным офицерам.
Стол был накрыт под тентом на верхней палубе, туда Тихий Ветерок и повел своих гостей. Вскоре все уже сидели за столом и отдавали должное еде; один только хозяин, под предлогом расстройства желудка, ни к чему не прикасался, но был так любезен, что за столом царило величайшее оживление. Время текло незаметно. Однако под конец завтрака офицеры с корвета «Жемчужина» и сам капитан Сандоваль почувствовали непонятную тяжесть голове, их стало непреодолимо клонить ко сну, веки отяжелели как свинец и, несмотря на все их усилия, глаза так и смыкались.
Тихий Ветерок как будто ничего не замечал, он становился все любезнее и оживленнее, но расточал свое остроумие даром. Вскоре из сидящих за столом не спал он один, а все его гости уснули мертвым сном.
— Ладно! — пробормотал он. — Часа на четыре они полностью отключены, времени у меня полно.
Пока Тихий Ветерок угощал офицеров корвета, боцман ухаживал за испанскими матросами, гребцами шлюпки. Этих слов вполне достаточно, чтобы читатель мог представить себе последствия.
Капитан свистнул. При этом сигнале, которого, вероятно, уже ждали, двадцать хорошо вооруженных человек в парусиновых голландках12 сошли в баркас, куда предварительно уже были опущены два бочонка, и лейтенант Тихого Ветерка, отодвинув занавеску, заглянул под тент.
— Все готово, капитан, — сказал он.
Тихий Ветерок вышел из-под тента и в свою очередь спустился по трапу в баркас, который по его знаку направился в сторону корвета.
Шлюпка, в которой прибыли испанские офицеры, следовала за баркасом, но в ней сидели гребцы с каравеллы.
Тихий Ветерок вскочил на палубу и раскланялся с офицером.
— Я привез вам боеприпасы, — весело сказал он. Две бочки вмиг очутились на палубе корвета. Испанцы ни о чем не подозревали.
— А где же капитан? — спросил офицер.
— Сейчас будет, — ответил, смеясь, Тихий Ветерок. Действительно, в эту минуту к корвету причалила шлюпка. Не прошло и пяти минут, как пятьдесят флибустьеров стояли выстроившись на палубе корвета.
Офицер встревожился, не видя ни своего капитана, ни товарищей.
— Что это значит? — спросил он.
— Это значит, — грубо ответил флибустьер, — что я — капитан Тихий Ветерок и имею честь захватить этот корвет от имени Береговых братьев; если же ты шевельнешься, — прибавил он, приставив ему пистолет к горлу, — я застрелю тебя. Ну, ребята, за дело!
Открыли бочки; в них был порох.
В каждую из них флибустьер прицелился из пистолета.
— Сдавайтесь, собаки-испанцы! — закричал Тихий Ветерок испанским матросам, которые толпились на палубе. — Сдавайтесь, или — клянусь Богом! — я взорву весь корабль!
Что делать? Нечего было и думать о сопротивлении. Испанцы упали на колени и дали связать себя, точно баранов.
Тихий Ветерок захватил судно, не пролив ни единой капли крови. Он сиял от радости.
Доблестный Береговой брат прибегал к жестокости только порой, когда этого непременно требовала польза общего дела, а впрочем, он был кроток, как ягненок, и добровольно не убил бы и мухи.
Этот корвет, так быстро и ловко захваченный, был просто подарком судьбы; он привел в восторг экипаж Тихого Ветерка и внушил всем высокое мнение о командире: с подобным человеком можно было решиться на все.
Флибустьер обосновался на корвете, оставив на каравелле всего десять человек под командой своего лейтенанта. Потом, торопясь избавиться от своих пленников, чересчур многочисленных, он поставил паруса и направился к бухте реки Гуайякиль.
Можно представить себе изумление и жестокое разочарование дона Пабло Сандоваля, когда он наконец очнулся от мертвого сна и узнал, что произошло. Но поправить дело было невозможно, и ему пришлось мириться со своим несчастьем, не иначе, разумеется, как поклявшись самому себе, что при первой же возможности он жесточайшим образом отомстит.
Между тем два судна быстро шли при свежем ветре по направлению к Гуайякилю. Когда Тихий Ветерок остановился против бухты, он выкинул испанский флаг и потребовал лоцмана.
Через час лоцман был на корвете. Тихий Ветерок вручил ему письмо на имя губернатора и, очень учтиво попросив его поторопиться, отправил обратно после того, как показал ему своих пленников, перевязанных, словно сосиски, и имеющих глупый вид лисиц, поднятых на смех курицами.
Письмо Тихого Ветерка к губернатору в Гуайякиле было лаконичным; флибустьер не отличался красноречием, предпочитая выражаться коротко и ясно.
