Смеркалось. Сражение вновь прекратилось, и шведские солдаты были готовы перейти на истомленных русских в победоносную контратаку. Но случилось несчастье, которое сломало весь план Карла Двенадцатого. Выпущенная по городку мортирная бомба, может быть последняя в этот день, разорвалась вблизи королевского штаба. Осколки поранили многих офицеров, и погиб генерал Гилленкрон. И это все было можно пережить, но взрывом тяжело контузило короля. Карл потерял сознание и впал в кому, а принявший командование армией генерал-лейтенант Реншильд, на ходу поменял все планы и пошел на прорыв к Витебску.
С легкостью шведы проломились через заслоны русских войск, и в очередной раз показали свое воинское мастерство. Кавалерия Александра Меншикова, подошедшая на помощь к Петру, кинулась за ними вслед, но заслоны скандинавов сдержали его. И хотя эти небольшие отряды погибли, свое дело они сделали, шведская армия смогла оторваться от погони.
В итоге сражения под Рудней, ни одна из сторон не смогла одержать убедительной победы, и каждая приписала ее себе. Петр считал, что разгромил армию непревзойденного европейского полководца и объявил себя великим стратегом. А очнувшийся через три дня король утверждал, что он нанес русским армиям огромные потери в личном составе, поставил «русского медведя» на колени и только благодаря своему уму и воинскому таланту смог вырваться из «коварной московитской западни».
Так окончилась летняя военная кампания 1708-го года и, к сожалению, это не было последним аккордом Северной войны.
Через три недели блуждания по лесным дебрям и болотам Карл Двенадцатый вышел к Риге, пополнил свои силы уцелевшими войсками Левенгаупта и приготовился к новому наступлению на Россию. И тут сказалась полученная в Рудне контузия. Здоровье Карла было серьезно подорвано, и его начали одолевать приступы неконтролируемых обмороков и слабость. В связи с этим, он был вынужден на некоторое время забыть про битвы, внять настоятельным советам докторов и приступить к лечению.
Петр Романов мог бы радоваться этому обстоятельству, но из-за загноившейся раны на руке, которую в горячке боя никто не промыл и не перевязал, самодержец всероссийский на долгое время слег в жестокой лихорадке. Руку при этом ему спасти не удалось и, ради сохранения царской жизни, ее пришлось ампутировать по самое предплечье.
Как показала практика — война это не только подвиги, и во время боев под Рудней так сложилось, что самодержцы, по слову которых умирали сотни тысяч солдат, сами оказались пострадавшими. Может быть, в будущем, это пойдет им на пользу и заставит ценить жизни людей, а может быть и нет.
Россия. Москва. 18–25.09.1708.
В Москву пришла осень, благодатное время. Погода баловала, дождей пока не было, а деньки стояли просто замечательные. Столица России понемногу отстраивалась после прошлогодних пожаров, в окрестных деревнях был собран неплохой урожай, хлеб стоил недорого, овощей и фруктов хватало, и Преображенский приказ особо не зверствовал. В народе говорили, будто это все оттого, что в Москве за управителя остался царевич Алексей Петрович. Кто-то верил этому, кто-то нет, но московский люд успокоился и разговоры о том, что надо готовиться к восстанию против царя, не то чтобы исчезли, но на время затихли.
В общем, жизнь в Москве налаживалась, и Алексей Петрович Романов жил своей самой обычной жизнью. Рано утром подъем, ему запрягают коляску и марш по городу, проверять стройки. К обеду проездка по монастырям и раздача мелких серебряных денег бедствующим людям. Вечером посещение Кремля и молитва в старой церквушке, которую по его повелению стали восстанавливать. Один день был похож на другой, и так продолжалось до той поры, пока не поступили первые достоверные известия из действующей против шведов армии. Неожиданно, через дьяка Мухортова, царевичу было велено срочно явиться в дом Федора Юрьевича Ромодановского, и царевич не мог не подчиниться.
Как всегда, сильно волнуясь перед встречей с начальником Преображенского приказа, Алексей прибыл к жилищу князя, который жил на Москве по старым обычаям, как боярин еще допетровских времен. И это было не удивительно, так как Федор Юрьевич происходил из древнего рода князей Стародубских, службу свою начинал еще при царе Алексее Михайловиче, и был тем самым человеком, который мог войти в апартаменты Петра Первого в любое время дня и ночи без всякого доклада. Как ни посмотри, а влиятельная фигура, которая стоит над государственной системой и может позволить себе некоторые вольности. И одна из таких вольностей гласила, что никто, включая самого царя, не смеет въезжать на двор князя в своем передвижном средстве. По этой причине коляска царевича остановилась на улице.
Алексей вышел, на миг замер перед широкими мощными воротами боярского двора, и посмотрел на гербовый щит, который висел над ними. Черный крылатый дракон на золотом поле глядел угрожающе, и царевич подумал о том, что вот оно, истинное лицо Ромодановского, мудрый и хитрый зверь, который не утратил своей природной агрессивности и силы, и в любой момент может нанести смертельный удар.
— Хух!
Царевич выдохнул и под пристальными взглядами четырех крепких парней, наверняка, гвардейцев из Преображенского полка, переодетых в холопскую одежду, прошел на двор. Князь находился здесь, стоял возле большой железной клетки и был занят тем, что пристально смотрел в глаза матерого бурого медведя. Зверь молчал, не ярился и на прутья не бросался. Нечто подобное царевич уже несколько раз видел, и поведением князя удивлен не был. Он молча остановился рядом и, не проронив ни единого словечка, простоял без движения несколько минут, до тех пор, пока Ромодановский не бросил своего занятия и не соизволил обратить на наследника престола свое внимание.
Князь и царевич обменялись приветствиями, и Федор Юрьевич, неожиданно тепло, обняв парня за плечо, повел его по двору и сказал:
— Пришло твое время Алешка. Беда к нам подкралась. Теперь многое от тебя будет зависеть, и ты должен сделать все, что я тебе скажу.
— Федор Юрьевич, я тебе никогда не перечил, — ответил Алексей. — И теперь не собираюсь. В чем дело?
— Петр Алексеевич в пух и прах разгромил проклятого супостата Карлушку Шведского, да так крепко его бил, что тот еле ноги унес.
— Ура! Виктория!
Радость царевича была неподдельной, но Ромодановский остановил его:
— Погоди радоваться Алешка. Батюшка твой в бою тяжкую рану получил и в лихорадке свалился. Сейчас в Смоленске его здоровьем лучшие доктора занимаются, и ничего точно пока не говорят, а по армии уже слух пошел, что он при смерти.
— Ой, беда… Что же теперь будет, Федор Юрьевич?
— Смута будет, Алешка, и ты должен быть крайне осторожен.
— Смута?
— Да. Через пару дней слухи о том, что царь плох, до московской черни доберутся. Москвичи поднимутся и начнут правду искать, а помимо простых горожан, к тебе начнут проявлять самое пристальное внимание иностранные дипломаты и наша знать. Ты по-прежнему наследник престола Российского, и многие захотят оказаться к тебе поближе, дабы что-то через это получить.
— Господи… — рассеянно прошептал царевич. — За что мне все это?
— Не распускайся! — князь слегка встряхнул Алексея за плечо. — Ты слышишь меня!?
— Слышу.
— Запоминай, что делать станешь. Находись в Коломенском дворце, никуда не выезжай и жди от меня вестей. Наверняка, когда чернь с духом соберется и бунт учинит, она первым делом к тебе пойдет. Выйдешь к бунтарям и пообещаешь им выслушать всех, кто готов придти к тебе с жалобой и просьбой. Но объяснишь, что всему свой черед и срок рассмотрения прошений назначишь через месяц, пусть готовятся. Понятно, что всех людей ты этим не успокоишь, но большую часть хотя бы на время отвлечешь. Вера в доброго царя в нашем народе крепко сидит, так что обещай всем справедливость, но потом.
— А дворяне и иноземцы?
— Это да, еще одна проблема. Они к тебе как вороны на поживу слетятся, станут давать советы, льстить, и обещать любую возможную помощь во всех твоих будущих начинаниях. Всех слушай, всем улыбайся, будь приветлив и гостеприимен, но немногословен, ибо за многие лишние слова можно с головой распрощаться.
— Понимаю, Федор Юрьевич. Однако может быть мне в монастырь на время уйти?
Царевич вопросительно посмотрел на князя, а тот еще раз встряхнул его за плечо и почти прокричал:
— Не сметь об этом думать! Государству наследник престола нужен, а не еще один монах-захребетник!
— Так что же это получается, если батюшка, не дай боже, умрет, то мне придется царем стать?
— А ты этого не знал? — голос Ромодановского звучал ехидно.
— Просто не задумывался над этим никогда.
— Врешь!
— Богом клянусь, всерьез никогда о престоле не помышлял. Батюшка, он же для меня вечен и незыблем, и если его не станет, то пропадем мы все.
