в старании войти в мир искусства. Даже сомнительного в данной точке и данном времени.
Я долго сомневалась, идти ли на второй балет той же психбольной «хореографши» или поберечь свою психику. Жадность победила. Хотела за свои шестьдесят баксов если не хлеба, то зрелищ! Подумала, что хотя бы послушаю музыку Бартока. И интересно было посмотреть, оправдано ли название «Микрокосмос» — что там в нем?
Та же хореограф и композитор Барток напоминали местами ожившего Модильяни. Четыре девахи в маленьких повседневных, будто несвежих черных платьях временами вульгарно задирали подолы сзади и спереди, иногда снимали подолы совсем, как бы иллюстрируя падение нравов, скакали козами по сцене, как по полю. Снимая нижнюю часть одежды, девушки выпячивали пятую точку, показывали мускулистые зады в белых тугих, словно резиновых трусах, выражая современные нравы средствами современной, так сказать, пластики.
Было удивительно и абсолютно асексуально. Хореограф Тереза, наверное, плохая ученица Пины Бауш.
Она по случайности сидела рядом со мной и была сама полностью лишена грации балерины (исключая анатомию шеи), женственного шарма в одежде и пластике обычных движений и одухотворенности в лице. Но своим обликом олицетворяла классическую психиатрию. Хореограф напряженно наблюдала движение на сцене, местами замирающее в полном герметическом молчании, когда зрители даже боялись кашлянуть (хотя в театре обычно посещает мысль, что в зале в этот день присутствуют пациенты туберкулезного санатория).
Люди боялись звучать не от драматизма происходящего на сцене, а от недоумения и от нежелания показать свою непосвященность и непонимание серьезного нового искусства… Ну чистый «Голый король».
Но местами было интересно посмотреть двигательные молчаливые взаимоотношения в паре и в женском коллективе.
Ощущая неполноценность от отсутствия восторженных эмоций при встрече с прекрасным, я вышла на улицу и случайно увидела афишу о сегодняшнем концерте Игоря Бутмана в Джаз-клубе на площади Колумба в пяти минутах ходу.
И понеслась после балета и Бартока на джаз. Да простят меня серьезные люди и музыканты за это всеядное обжорство, свойственное мне и в прямом, и в переносном смысле.
B огромном комплексе на площади Колумба (Бродвей / 60 Street для иногородних), на 5-м этаже здания Time Warner Center в Джаз-клубе Dizzy Gillespie стояла очередь за зарезервированными билетами и отдельно — короткая очередь, как я быстро сообразила, на остатки нераспроданных билетов.
Оказалось, что концерт Игоря Бутмана сегодня последний. Русских в очереди была половина. Когда меня запустили, музыка уже гремела.
Села я на «шесток» — высокие стулья у стены, совсем с краю, и официант принес меню. В темноте изучить его оказалось проблематично, музыка гремела, на маленьком подиуме уже буйствовал Игорь Бутман.
Есть я не хотела, да и пришла сюда не за этим, хотя по соседству несколько очень толстых людей жрали (именно так), аккуратно подбирая остатки пищи с тарелки, старательно и неловко пользуясь ножом, стараясь не показать свинский аппетит и пытаясь выглядеть светски респектабельно.
Я заказала свой любимый коктейль кайпиринью (из тростникового рома и лайма) в память о влюбленности в Рио-де-Жанейро — этот коктейль в Нью-Йорке правильно делают только в трех-четырех местах. Остальные заменяют дорогой бразильский тростниковый ром дешевой водкой.
Мы, закупая все ингредиенты и давилки-выжималки, ухитряемся делать этот коктейль дома.
Бутмана я видела на экране ТВ, он замечательно «саксофонил». Слышала восторженные отзывы и восхищалась им на телешоу «Ледниковый период», когда прославленный музыкант, как убеждали ведущие шоу, никогда раньше не катавшийся на коньках, рассекал лед, да еще таскал на себе партнершу, поднимая ее на руках и удачно бросая на лед.
Она была профессионалка и его возможную неловкость в броске безопасно купировала классным сальто и приземлением на лед ногами, а не другими частями тела.
Я искренне восхищалась храбрым и отчаянно дерзким знаменитым музыкантом, пробующим себя на новом поприще, опасном и для здоровья, и для творчества.
Он оказался невысоким, коренастым, но не мощным (вспомнила, как он таскал фигуристку, и подивилась его физической силе).
Такой свет от него шел помимо прожекторов: белокожий, рыжий, с курносым носом, совсем не отражающим фамилию Бутман, он искрился. Надувался, краснел арбузом, хулиганил в музыкальных импровизациях, шутил на сленговом английском, вертелся и извлекал из своего блестящего дружка фантастические зажигающие звуки.
В зале всё колыхалось, кроме жующих обжор. Они колыхались сами по себе. В зале было много черных, изысканно или экзотически причесанных. Все вертелось, звучало, шевелилось и бодрило. Огненная позитивная энергия рвалась из ртов, рук, ушей и глаз.
Не как на балете Roses, когда мучаешься между желанием заснуть или, заорав в голос, перестрелять всех окружающих, начав с хореографа, от монотонности движений танцовщиков и назойливого повтора тактов музыки…
Простите опять, эстеты (вернее, псевдоэстэты)… Но контраст — это тоже хорошо.
Бутмана мне постоянно загораживал один их таких экзотически причесанных, с пизанской башней на голове, напомнивший старое название начеса «вшивый домик» (вот уж где могли бы завестись даже крупные животные. Ведь эти прически на долгую носку. Правда, говорят, что их можно мыть). Кстати, я заметила, что в Америке люди не пахнут плохо, даже в транспорте. Наверное, моются каждый день или чаще. Сравнительное обоняние подсказывает.
Я вертелась на насесте, потом к пизанской башне подрулили суетливые официанты и вертучая белая официантка с обожанием на лице, а также другие обитатели бара и своими мельтешащими движениями совершенно скрыли мне весь большой оркестр.
Я, подобрав свою фальшивую кайпиринью (неправильно приготовленную), по совету любезного молодого русскоговорящего человека, вычислившего русскость по моему облику (я наших тоже обычно успешно угадываю) пошла вглубь бара, где у стенки позади привилегированных столиков сидели фанаты джаза. Но там между ними и сценой «никого не стояло».
В процессе протискивания я заметила в хорошем для обзора месте столик с тремя респектабельными черными.
Четвертый стул был не занят.
Поскольку я могу культурненько пристать к любому жителю планеты, а может, и космоса, я, верная себе, подошла к столику и попросила разрешение сесть.
Произошла короткая заминка — может, они не расслышали из-за джазового грома, — они
