– А это, Родион Андреевич, еще неизвестно. Может быть как раз тяжелее.
– Но что я Карпу Ильичу скажу?
– А вы ничего не говорите.
Ночью накануне поездки Клепа нашептала мужу в ухо.
– Да возьми ты ее, Роденька. Тут ехать всего ничего, верст пятьдесят.
– Не пятьдесят, а семьдесят, а по нашим дорогам будет все сто.
– Да хоть бы и сто пятьдесят! Поселишь их с горничной в гостинице и всех дел. А Лизе эта поездка, право слово, необходима. Ты видишь, она сама не своя, по Матвею сохнет. А этот поляк ваш пленный, может, ее от этой тоски и излечит.
Ладно, победила, едем уже, так, кажется, сейчас-то будь посговорчивей, так ведь опять – «нет».
– Мы едем в Копорье, – говорил Родион.
– Нет, нам надо в Нарву. Ксаверий там.
– Но мне доподлинно известно, что всех пленных собрали в один лагерь.
– Не могли они всех пленных собрать в одно место. Их слишком много.
– Елизавета Карповна, осада Данцига – это не Северная война. После нее шведских пленных действительно было, что называется, некуда девать, а сейчас контингент пленных весьма ограничен.
– Может быть, и ограничен, Родион Андреевич, но Ксаверий точно в Нарве, и он страдает. Для него каждая минутка перед освобождением дорога.
Родион устал спорить, он просто замолчал, но маршрут не поменял. В любом случае он должен был встретиться с начальником лагеря подполковником Лопухиным. И предъявить ему сочиненную в канцелярии Бирона бумагу.
Пункт назначения Копорье стоял на реке Копорье и был бы совсем неказист на вид, если бы не стоящая над ним на огромной горе старинная крепость. За пятьсот лет существования эти могучие стены переходили из рук в руки, владели ими и рыцари, и шведы, пока здесь накрепко не утвердились русские.
Обычно тихий и малолюдный городок сейчас был полон народу. Лагерь военнопленных обосновали в крепости, охрана жила тут же, начальство размещалось в домах обывателей. Никакой гостиницы в Копорье, разумеется, не было, но имел место очень оживленный и шумный постоялый двор.
Появившаяся на улицах модная карета привлекла внимание жителей. В те времена и в столице было мало карет, а в Копорье разъезжали только верхами или в телегах, а здесь эдакое чудо – фиакр французский! На карету показывали пальцами, обсуждали и колеса и упряжь, мальчишки бежали вслед, подпрыгивая и горланя.
На этот раз Лиза повела себя кротко. Она представила, как на нее, розовую фею, будут пялиться и охранники, и пленные, поэтому сочла за благо отпустить Родиона в крепость одного, а самой с горничной отдохнуть на постоялом дворе.
На входе в крепость никто не спросил у Родиона пропуска или пароля. Он беспрепятственно шагнул под своды ворот, украшенных иконой Спасителя. Лагерь выглядел очень живописно, здесь стояли и походные палатки, и наскоро построенные, похожие на шалаши строения, кухни были устроены под навесом, здесь и там дымились костры, на них готовили еду и сушили одежду. Каменное здание было определено под лазарет.
Глядя на пленных, Родион впервые подумал о Ксаверии не как об отвлеченной единице, которую он вознамерился освободить, а как о реальном человеке, который живет в нужде и унижении. Вид у пленных был не то чтобы откровенно голодный, но и не сытый, сносившиеся мундиры, небритые лица, во взорах безучастность. А ведь они здесь и месяца не прожили. И хорошо сейчас лето, а как им тут будет зимой?
По счастью, подполковник Лопухин сыскался быстро. Немолодой уже человек, старый службист и тертый калач, он попал в Копорье по недоразумению, тяготился новой должностью и потому был рад любому новому человеку.
– Табачку понюхать не желаете? – предложил он сразу после приветствия и, не выслушав ответ, спросил: – С чем пожаловали?
Кисть его левой руки была изувечена в баталиях и сейчас служила только для того, чтобы сжимать изуродованными пальцами трубку. Затягивался он редко, поэтому казалось, что запалил он ее не для курева, а в качестве дымовой завесы от комаров, которых к вечеру появилось великое множество.
Родион предъявил бумагу, а дальше пошел странный разговор. Да, он, Лопухин, получил известный приказ из столицы, приказ секретный, и удивительно, откуда Люберов о нем знает.
– А вы прочтите еще раз бумагу.
Прочитал, понял, в чьей канцелярии сия бумага писана, поэтому о секретности больше не говорил, но на следующем же витке разговор их зашел в совершеннейший тупик.
– Вы говорите, что он мастеровой человек. Так? И вы хотите забрать его для нужд господина Сурмилова, дабы он работал в его оранжереях с виноградной лозой. Я правильно вас понял?
– Вы поняли меня правильно.
– Но я не могу отдать вам этого мастерового, потому что не имею такого распоряжения, – Лопухин сделал круг левой рукой, словно петлю из дыма набрасывал на шею Родиона. – Приказ мне говорит: не препятствовать побегу пленных, коих потом должно отлавливать и препровождать на места, заранее объявленные. Так?
– А они бегут?
– Нет.
– И что ж делать?
– Не знаю я, что делать. Не объявишь же перед строем, мол, вы, господа французы, должны отсюда дать деру, поскольку содержать вас нечем. А по столичным резонам необходимо, чтобы к осени половина их оставила крепость.
– Ну, вот видите. Забирая у вас одного пленного, я способствую выполнению плана.
– Да как же могу такое сделать? Он должен вначале бежать. А в наказание за побег я имею право приспособить его к принудительным работам… А так что?
Разговор пошел по новому кругу. Препирательство их никогда бы не кончилось, если бы Родион не указал еще раз на фамилию пленного.
– Так он поляк? – воскликнул Лопухин. – Так что же мы друг другу голову морочим? У меня здесь поляков нет. Я точно знаю, – и он передохнул с облегчением.
Родион вернулся на постоялый двор. Он ждал от Лизы надутых губ и упреков: «Я же говорила! Я же предупреждала!» Но ничего этого не последовало.
– Значит, завтра мы едем в Нарву, – сказала она с улыбкой и пошла спать.
Два дня прошло, прежде чем наши путешественники увидели на горизонте громадину Нарвской крепости. Город уже успел оправиться от страшных военных разрушений, нанесенных ему Северной войной, и имел вполне благополучный вид: на улицах чисто, жители приветливы, торговля идет полным ходом. На правом берегу речки Норовы высились крепостные стены Иван города, над стенами возвышались луковки православных церквей, а на левом – могучие бастионы Пакс, Спес, Фортуна (всех не перечислишь) и огромный замок – прибежище датчан, ливонских рыцарей и шведских королей. Указующим перс том в небо смотрелась башня Длинный Германн.
В крепости стоял небольшой русский гарнизон. Родиона в его форме поручика беспрепятственно пропустили внутрь, на Лизоньку, которая поверх платья накинула длинный серый макинтош, только покосились. Мало ли кто она, эта дама, может, к кому-нибудь из господ офицеров пожаловала родственница. У первого же офицера Родион справился, где найти начальника гарнизона, но Лиза успела шепнуть в ухо: узнайте про пленных поляков! – и дальнейший поиск пошел совсем по другому сценарию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
