— А ты хорошо знаешь традиции нохчей, Миша, — удивленно качает головой Исмаил, успевший зайти в бокс, пока мы с Вахой, к взаимному удовольствию, разыгрывали этот «спектакль двух актеров».
Вместо ответа я только улыбнулся и слегка кивнул, да, мол, есть такое дело. Второй раз я заставил и Исмаила и Ваху искренне изумиться, когда расплатившись за работу и усадив своих спутников в машину я выкатил из бокса и, вместо того, чтобы сразу выехать в открытые ворота на улицу, лихо, «на пятке», развернул УАЗ на сто восемьдесят градусов и стал сдавать сквозь распахнутые створки задним ходом.
— Чего это ты вытворяешь? — поинтересовался Костылев.
— Уважение свое хозяевам показываю, — невозмутимо отвечаю я. — Обычай такой у них есть: если гостю не понравилось, как его приняли, он просто вскакивал на коня, спиной к вышедшим провожать хозяевам, и уезжал. А вот если понравилось — то он сначала разворачивал своего коня мордой к дому. Я к традициям гостеприимства отношусь серьезно.
На выезде из станицы нас тормознул часовой, но, увидев за лобовым стеклом знакомые лица, только широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
— Нормально так! Считай, только что пешком притопали, а назад уже на машине… Быстро прибарахлились!
— И не говори, брат! — поддерживаю шутку я. — Как говорится, это я удачно зашел!
Фыркнув двигателем, направляемый моей рукой УАЗ шустро рванул вперед. А то дел на сегодня у нас еще много: сначала какие-то бумаги в Ханкале получать, а потом еще «вещевку» и боеприпасы со склада в Комендатуре.
Ох, е-мое, все-таки хорошо, что я сначала на Червленную и Петропавловскую снаружи полюбовался, в качестве разминки и подготовки. По крайней мере, сейчас, глядя на Ханкалу, челюсть на пол не уронил, хотя очень хотелось. Если укрепления той же Червленной мне напомнили оборонительные сооружения вокруг Ханкалы, образца 2010 года, то сама Ханкала… Ну, даже не знаю, может какой-нибудь Верден, году в четырнадцатом, одна тысяча девятьсот, рузумеется. Или Линию Мажино… Или Маннергейма… Короче, даже не знаю, с чем вообще можно сравнить эту сплошную стену из ДОТов и капониров, ощетинившуюся во все стороны орудийными, минометными и пулеметными стволами. «Бесплатным бонусом» к которой прилагалось еще и примерно километровой ширины предполье, затянутое колючей проволокой и увитое спиралями «Егозы». Из-за своей просто пугающей плотности проволочные заграждения походили не на дело рук человеческих, а на сплетенную каким-то гигантским пауком-мутантом стальную паутину. Эта картина меня настолько приплющила, что свернув с основной трассы на ведущую к воротам гравийку я сбросил скорость, с намерением остановиться и рассмотреть все подробнее.
— Не стоит, Миш, — преувеличенно спокойным голосом говорит мне Игорь. — Там, на КПП мальчонки без чувства юмора. Еще решат, что ты базу обстрелять решил, да долбанут из чего-нибудь, в целях упреждения возможной агрессии.
— Ты серьезно?
— Ну, как сказать, из гранатометов их иногда обстреливать пытаются…
— Ладно, тогда, от греха подальше, и правда тормозить не стоит. И на ходу полюбуюсь.
Да уж, «мальчонки» здешние, действительно, чувством юмора не обладали. По крайней мере — не на службе. Вышедшие к нам парнишки, совсем еще пацаны, лет девятнадцать, не больше, были серьезны, словно прокурор во время зачитывания приговора и просто исполнены осознания важности происходящего. Один двинулся к нашему УАЗу, а второй остался на прикрытии. Причем встал грамотно: и мы все у него — как на ладони, и напарник линию огня не перекрывает. Молоток! Вот только уж больно скованные. Все с ними ясно — salagus vulgaris. «Салаги обыкновенные», до слез заинструктированные, своего сержанта боящиеся больше, чем всех боевиков Непримиримых Тейпов, вместе взятых, вооруженные и смертельно опасные. С такими, действительно, шутить не стоит.
— Здравствуйте, — взгляд у подошедшего парня пристальный, настороженный. — Из машины выходите и документы приготовьте. И за оружие хвататься не советую, на всякий случай.
Безропотно подчиняемся и выбираемся на улицу. Игорь достает из нагрудного кармана своего прыжкового костюма книжицу удостоверения и, раскрыв, протягивает часовому, но в руки при этом не отдает.
— Я Комендант Червленной, капитан Костылев. Со мною — двое гражданских. Едем в секретную часть к лейтенанту Завацкому. Проверьте списки.
В первый момент я даже не понял, о каких таких гражданских говорит Игорь. И только потом доходит, что это обо мне и Толе. Ну, собственно, а чего ты хотел, товарищ прапорщик? Или уже бывший прапорщик? С одной стороны, меня вроде как не увольняли, с другой — «из рядов» все равно исключили, в связи с гибелью. Наемники — не армия, хоть и военизированная структура. А лейтенантом здешних вооруженных сил ты сам стать не захотел. Ну, вот и все, добро пожаловать в гражданские!
Боец молча кивает, жестом показывает нам, мол, стойте тут, и уходит в бетонное нутро ДОТа, из которого только что вышел. Второй остается на месте и продолжает вполне толково «держать» нас.
— Все в порядке, — высовывается из двери голова первого. — Подойдите все сюда, зарегистрироваться нужно.
Раз нужно, значит нужно. Дружно топаем в караулку и диктуем сидящему там старшине свои данные, которые он аккуратно записывает в толстый прошнурованный журнал. Да уж, блин, война не меняется!
А вот то, что я вижу по другую сторону «Великой Ханкалинской стены», от того, что я помню, отличается мало. Все та же белесая пыль дороги, что во время дождей превращается в ужасную грязь, липкую, плохо смывающуюся, метко прозванную каким-то армейским острословом «говнолином». Все те же чахлые высокие стебли осоки, этой пылью покрытые, частоколом стоящие по обочинам. И будка внутреннего КПП, полосатый шлагбаум которого перекрывал проезд на жилую территорию базы, стояла на прежнем место. И даже стоянка для прибывшего транспорта находится там же, где и раньше, рядом с железнодорожным полотном. Клянусь, если б увидел на своем месте осетинскую шашлычную, в которой мы каждую командировку при заезде в Ханкалу офигенный, а главное очень дешевый, шашлык лопали — совершенно не удивился бы! А то еще и заглянул бы, по старой памяти. Но «шашлычки», к сожалению, нет, а на ее месте — невысокий холмик из которого торчат вверх какие-то куски ржавого насквозь железа. М-да, не прошла проверку временем… А жаль.
Машину, как и в мое время, внутрь не пустили. Пришлось оставить ее на стоянке, а дальше топать пешком. А еще на КПП нам велели отсоединить от автоматов магазины. Я чуть не прослезился от приступа нахлынувшей ностальгии — будто и не покидал своего времени! Изменения вокруг — минимальные: по-прежнему все пострижено, покрашено и посыпано песочком, бордюры побелены известкой. Ясно, солдатики без дела не сидят. Наверное, правильно я сделал, что служить сюда не подался, а то замаялся бы каждому прохожему воинское приветствие отдавать. Хотя, Игорь, вон, не парится — автомат на плечо повесил, и идет с непринужденной физиономией. Ему, с автоматическим оружием, козырять никому не нужно, Уставом не положено. О, как интересно, а гостевого городка с его палатками — нету. Похоже, разобрали за ненадобностью. А вот что на его месте построили — непонятно. Слишком высокий забор, не видать ничего. Хотя, не так уж оно мне и нужно.
В штабной «дежурке» Игорь еще раз представился сидящему за явно пуленепробиваемым стеклом лейтенанту-«помдежу»[90] и уверенно направился на второй этаж. Ну, а мы с Анатолием — за ним.
В «секретке» нас встретил молодой лейтенант совсем не героической наружности, типичный штабной деятель, который в нашем присутствии явно немного робел и поглядывал на нас с Толиком с опаской. Уж не знаю, может он тут недавно, не пообтерся еще, штабной вальяжности не набрался. А может у наемников тут известность этакая… Ну, да, отморозки в черных банданах, чего хотят, то и воротят, сам черт им не брат и никакой управы на них нету. Да и ладно, бог с ним. Боятся — значит уважают. А то мне в прошлом откровенное пренебрежение и хамство некоторых штабных крыс очень не по душе было. Так что, уж лучше пусть боятся.
К моему удивлению, мне не пришлось расписываться непонятно за что в целой куче ведомостей и журналов. Хватило одной-единственной росписи во внушительных размеров гроссбухе, после чего лейтенант выдал мне пухлый бумажный конверт, опечатанный аж пятью сургучовыми печатями. Да, серьезно все тут.
— Слушай, Игорь, я не понял, а ради чего мы вообще сюда мотались? — спрашиваю я у Костылева, когда мы идем назад к машине.
— Ага, — поддерживает меня напарник. — А главное, на кой черт вы вообще меня с собой поволокли?
— Ну, с тобой-то как раз понятно, — улыбаюсь я. — Мы прямо отсюда на склад едем, не буду ж я всякие «вкусности», нам положенные в одно лицо таскать?! Так что, Курсант, ты с нами поехал на правах грубой подсобной силы. А вот почему эти самые карты… А в пакете ведь карты, Игорь?
