– Я вас предупреждал – она довольно странная. Но пусть вас не вводят в заблуждение ее манеры. Когда вы получше ее узнаете, то поймете… – Он запнулся. – То есть, если вы снова с ней увидитесь, я надеюсь, она вам больше понравится. Она прекрасно разбирается в человеческих характерах – и во многом другом. Я никогда не принимаю важных решений, не посоветовавшись с ней.
– А вы следуете ее советам? – спросила Линдсей, удивленная его тоном.
– Не всегда, но я к ним прислушиваюсь. – Он взял руку Линдсей в свою. – Словом, как бы там ни было, но она была рада познакомиться с вами. – Он поднес руку Линдсей к губам, поцеловал ее и отпустил. – Очень рада, – повторил он.
Линдсей ошеломленно уставилась на него. Колин, который смотрел в окно, повернул голову, ответил ей улыбкой.
– Итак, в виде заключения: она надеется, что вам было не слишком скучно и что перед отъездом из Нью-Йорка вы снова ее навестите. А вот и «Пьер». Я провожу вас. А такси, если можно, пусть подождет.
Линдсей вошла в отель. Поцелуй оставил ощущение недоумения и приятного волнения. Она увидела, что снаружи Колин Лассел ведет переговоры с таксистом, и это означало, что предсказания Пикси не сбылись.
Осознав это, Линдсей вдруг почувствовала разочарование. Она не хотела, чтобы Колин Лассел предпринял попытку ее соблазнить, и, разумеется, она с негодованием отвергла бы подобные поползновения. Но после того, как Роуленд Макгир три года словно не замечал, что она женщина, подумала она, было бы приятно почувствовать себя желанной.
Подобная мысль была несомненным признаком тривиальности и женского тщеславия, и Линдсей ощутила недовольство собой. Она подошла к конторке, попросила ключи и почту, просмотрела ее, издала сдавленный стон радости, обернулась и встретилась взглядом с подошедшим Колином.
– Вы волнуетесь из-за такси? – спросила она, отметив его бледность и взволнованный вид. – Не заставляйте его ждать. Спасибо, Колин, за этот прекрасный вечер и восхитительный обед. Только не думайте, что я когда-нибудь прощу вам обман. Вы ведь обещали, что позволите мне оплатить половину счета.
– Я ничего не обещал, я только сказал, что люблю независимых женщин.
– Даже если и так, то все равно это нечестно. В отместку я свожу вас в пивной бар.
– Ловлю вас на слове. Я хотел передать вам это раньше, но забыл. – Из нагрудного кармана пиджака он достал конверт.
– Мне, Колин? Что это?
– Ничего особенного. Просто несколько фотографий, которые могут показаться вам интересными. Я вложил в конверт и записку. Потом дайте мне знать, что вы по этому поводу думаете. Я позвоню завтра. Черт бы побрал этого таксиста!
Шофер такси только что принялся жать на сигнал – сделав именно то, о чем за десять долларов договорился с ним этот ненормальный британец. Когда пронзительный звук прекратился, взгляд голубых глаз Колина встретился с глазами Линдсей. Он притянул ее к себе, поцеловал в щеку, изо всех сил стараясь, чтобы поцелуй казался возможно более невинным, поблагодарил ее и исчез.
Линдсей поднялась в свой номер, где все еще пахло косметическими снадобьями. Она прислонилась спиной к двери и стояла так, пока не успокоилось сердце. Только потом она позволила себе перечитать сообщение, которое и было причиной ее бурной радости. Оно гласило, что в 23.00 ей звонил Роуленд Макгир и что он будет звонить завтра в девять утра по нью-йоркскому времени.
Линдсей несколько раз поцеловала сообщение и напомнила себе, что, когда наконец раздастся этот звонок, она не позволит себе ни малейшего отступления от мягкости и женственности. Она лихорадочно металась по комнате, пока не поняла, что время все равно идет слишком медленно. Тогда она открыла загадочный конверт Колина.
Внутри была короткая записка, написанная крупным, но трудночитаемым почерком. Постепенно она разобрала слова:
«Этот дом принадлежит одному из знакомых моего отца. Ему нужен любящий хозяин. Арендная плата низкая. Снять можно прямо сейчас. Предпочтительно на длительный срок. Может это представлять для вас интерес? Колин».
Стиль записки удивил Линдсей, ожидавшей от Колина большей пространности и меньшей деловитости. Внимательно прочитав ее дважды, она взялась за фотографии. Она смотрела на них, не веря своим глазам и затаив дыхание от восторга. На них был прелестный старый дом среднего размера, в каком могла бы жить семья фермера. У него была черепичная, местами покрытая лишайником крыша и стены из камня цвета меда. Рядом стоял каменный сарай, во дворе бегали цыплята. Еще там были настоящий цветник с настурциями и лавандой и настоящий ручей, струящийся через настоящий фруктовый сад, где ветки гнулись под тяжестью поспевающих яблок. За садом расстилались истинно английские зеленые поля, купающиеся в золотом свете истинно английского лета. На обратной стороне фотографий было написано: «Ферма «Шют», двадцать миль от Оксфорда».
Было что-то сверхъестественное в том, что эти изображения практически полностью совпадали с «хибарой» ее мечты, которую она не раз описывала Колину. И когда она увидела, что дверь веранды действительно увита алыми розами, дом навсегда покорил ее сердце.
Она легла в постель, боясь увидеть во сне привидения «Конрада». Но приснилось ей, что она живет в этом волшебном доме с фотографий, вдохновенно пишет биографию и наслаждается нечастыми визитами двух друзей – Роуленда Макгира и Колина Лассела. Однажды в саду, где зреют яблоки, Колин снова сделает ей предложение. На этот раз он трезв и серьезен. За ними наблюдает молчаливый Роуленд. Линдсей срывает яблоко и уже собирается дать ответ Колину… На этом месте сон обрывался.
А Колин Лассел, вернувшись в «Конрад», даже не пытался заснуть. Горя как в лихорадке от поцелуя и ожидания реакции Линдсей на фотографии, он знал, что все равно не заснет. Он оставил Эмили вместе с Фробишер в гостиной, где они смотрели по телевизору свой любимый фильм «Терминатор-2», а сам отправился в комнату, расположенную в дальнем конце огромной и запутанной квартиры Эмили.
Там он некоторое время слонялся из угла в угол, пытался работать, но у него ничего не получилось. Потом он ощутил потребность излить душу и написал длинное и страстное письмо Линдсей и чуть менее длинное – Роуленду Макгиру, в котором благодарил его за чудо встречи с Линдсей. Потом он перечитал оба письма и нашел, что они слишком эмоциональны по тону и перегружены эпитетами. В школе Колина все время пытались излечить от выспренности, а теперь эпитеты, как долго сдерживаемый поток, хлынули наружу.
Он порвал письма в клочки и бросил в металлическую корзину для бумаг, но потом, зная, что и Эмили, и Фробишер способны на многое, решил их сжечь. Он больно обжегся, прожег персидский ковер, а комната наполнилась едким запахом. Ругаясь и размахивая руками, он бросился к окну и распахнул его настежь. Начинался дождь, воздух был прохладным, легкий туман окутывал деревья Центрального парка. Он смотрел на тот же самый месяц, который казался Роуленду Макгиру тощим и бледным, и находил, что благодаря ему возникает волшебная картина – серебристый город, Манхэттен в монохроматической гамме. Его беспокоили лишь неумолчный шум города и вой сирен. Когда они слишком глубоко проникли в сознание, нарушив блаженное состояние, он закрыл окно, и, прижавшись лбом к стеклу, предался тоске по «Шюту», которая никогда не оставляла его надолго.
