Салли Боумен
Все возможно
* * *
— Так, значит, ты вышла за меня из-за Кэт? — губы Льюиса злобно искривились. — Какой-то прохвост сделал тебе ребенка и бросил, и ты не нашла ничего лучшего, как подцепить первого, кто подвернется под руку. — По лицу его пробежала странная, удивленная улыбка. — Господи, каким же я был болваном! Как я мог этого не понимать? Ведь все было ясно с самого начала!
— Почему ты решил, что меня бросили? — Элен растерянно посмотрела на него. — Я сказала только, что осталась одна…
— Не надо лгать, — с неожиданной силой проговорил он. — Ради бога, не надо лгать.
Он замолчал, борясь с собой, и Элен с досадой поняла, что он так и не выскажет ей то, что собирался. Впрочем, она заранее знала все, что он мог сказать. Наверняка какое-нибудь очередное нелепое обвинение. Сколько их уже было!
Она нетерпеливо посмотрела на него. Она видела, что ему очень хочется выложить ей это новое обвинение, но он все-таки сдержался и сказал то, что всегда говорил в таких случаях:
— Но ты ведь любила меня, признайся? Я не верю, что ты вышла за меня замуж без любви.
Она на минуту опустила глаза и снова взглянула на него, решительно и серьезно.
— Нет, Льюис, но я думала, что могу полюбить тебя потом.
Лицо его исказилось.
— Вот как, потом? — проговорил он ровным, холодным тоном и, помолчав, добавил медленно, словно в раздумье: — Шлюха. Подлая, грязная шлюха.
Затем он ударил ее, ударил так сильно, что она упала. Некоторое время она лежала неподвижно, стараясь не расплакаться. Льюис и раньше бил ее, но никогда еще не вкладывал в свои удары столько силы и ненависти. Едва он вошел в комнату, Элен сразу поняла, что он хочет ее ударить. Она знала, что она не может ему помешать — он был гораздо сильней, и ему ничего не стоило с ней справиться. Чувство беспомощности и обиды переполняло ее. Она вспомнила слова матери, сказанные много лет назад: «Он ударил меня один раз, Элен, всего один раз. Но этого было достаточно».
Она медленно поднялась на ноги. Льюис смотрел на нее, не произнося ни слова. Она постояла, приходя в себя — ей не хотелось, чтобы он слышал, как дрожит ее голос, — и сказала:
— Если ты еще раз посмеешь меня ударить, я от тебя уйду.
Льюис судорожно провел рукой по волосам, огляделся и похлопал рукой по карманам.
— Черт, куда я подевал ключи от машины? А, вот они… — Он сгреб ключи со стола, поднял светлый полотняный пиджак, лежавший на стуле, перекинул его через плечо и двинулся к двери. — Можешь подавать на развод, — проговорил он с каким-то злобным удовольствием. — Повод я тебе уже дал. — И вышел из комнаты.
Элен
Лос-Анджелес1964 — 1965
— Бал, бал, когда же будет бал?
Кэт стояла в центре зала. Щеки ее разрумянились, узкое личико сияло от возбуждения. Элен с нежностью посмотрела на дочь: как она вытянулась за лето, просто удивительно! Потоки солнечного света заливали ее запрокинутое вверх лицо и прижатые к груди руки. За последнее время волосы у девочки сильно отросли, и ее начали причесывать по-новому, разделяя непокорные локоны пробором сбоку. Когда она волновалась, как сейчас, лицо у нее вспыхивало, а глаза темнели, из голубых делаясь почти фиолетовыми. В такие минуты она была поразительно похожа на Вайолет. Глядя на ее горящее от радости лицо, Элен снова вспомнила свое детство, убогий трейлер и мать, поющую ей песню о душистой сирени.
От Касси, конечно, тоже не укрылось это сходство. Стоя рядом с Мадлен, она с улыбкой следила за девочкой, неуклюже кружащейся в центре зала.
— До чего же она похожа на бедняжку Вайолет, — проговорила она, печально покачав головой.
Это замечание почему-то обрадовало Элен. Она почувствовала, что настроение у нее поднялось. Кэт права: разве можно грустить, когда впереди их ожидает такое важное и волнующее событие — бал в честь окончания работы над «Эллис»? Ей захотелось побыстрей начать приготовления. Она подхватила Касси под руку и двинулась вместе с ней по залу, прикидывая, как бы получше украсить его к предстоящему торжеству.
Это было непросто. Бальный зал сильно отличался по стилю от остальных комнат дома, он казался перенесенным сюда из другой эпохи. Именно здесь проходили когда-то знаменитые вечера Ингрид Нильсон, на которых танцевали Рудольфо Валентино и Глория Свенсон. Просторная вытянутая комната длиной не меньше ста футов освещалась хрустальной люстрой, подаренной Нильсон венгерским принцем, некоторое время пользовавшимся ее расположением.
По одной стороне тянулись высокие арочные окна, выходящие на террасу, по другой — такие же высокие трехстворчатые зеркала; возле торцовой стены возвышался помост для музыкантов, потолок был украшен затейливой лепниной. С тех пор как они перебрались в дом Нильсон, Элен почти не заходила сюда, и сейчас, разглядывая огромный помпезный зал, своей пышностью, обилием позолоты и слоновой кости напоминающий свадебный торт, она вдруг решила, что он ей нравится.
— Касси, тут обязательно нужно поставить пальмы. Вот здесь, здесь и здесь. А вон там, возле помоста, — горшки с цветущими растениями. Лучше всего такими, у которых нежный аромат, — гардениями, туберозами… Ну и, конечно, папоротник. Да, да, запиши, Касси, как можно больше папоротника.
Касси с улыбкой посмотрела на нее.
— И еще камелии, — уверенно проговорила она. — Вайолет очень любила камелии. Я уверена, что ей понравился бы этот зал. — Она сделала пометку в блокноте и озабоченно нахмурила брови. — А мы сможем достать сейчас эти экзотические цветы — камелии, гардении?
— Конечно, Касси. Не забывай, ведь мы в Голливуде. В Голливуде можно достать все. — Элен обняла Касси за плечи. — По-моему, вечер получится на славу. Давай проверим еще раз, все ли мы записали. Итак, музыканты будут сидеть вон там. Бар устроим здесь. Да, кстати, не заказать ли нам розового шампанского? Касси, Мадлен, как вы считаете?
Касси повернулась к Мадлен — кому, как не француженке, полагалось решать вопрос о вине. Мадлен, зараженная их волнением, захлопала в ладоши:
— Обязательно — и розового, и белого. Пусть все будет как на свадьбе. — Она повернулась и оглядела комнату. — И еще, я подумала… А что, если украсить стены? Можно сделать гирлянды из цветов и развесить их такими широкими, плавными зигзагами — vous voyez?[1] Одну вот здесь, другую там, третью где-нибудь между зеркалами или вон там, над дверью. По-моему, это будет очень красиво. Можно взять белые розы, sa sera charmant![2] Когда я была маленькой, я видела такие гирлянды на балу у… — Она запнулась и слегка покраснела. — У наших соседей.
