уже знала, что не скажу Лии ни слова. И это заставило меня покраснеть. Тогда я еще даже не знала имени Салима, но встреча с ним сделала меня глупой и слабой. Щеки пылали, но гораздо более жарким был огонь в моем сердце, и я не могла признаться в этом маме.
Юноша заметил мой румянец и широко улыбнулся. Моя неловкость исчезла, и я улыбнулась в ответ. Как будто цена за невесту уже уплачена, родственники сошлись на приданом. Как будто мы были одни в свадебном шатре.
Понимаю, теперь, по прошествии стольких лет, это звучит смешно. Если бы моя собственная дочь призналась мне в таком, я громко рассмеялась бы или отругала бы ее. Но тогда я была девушкой, которая ждала своего мужчину.
Когда мы улыбнулись друг другу, я вспомнила звуки, доносившиеся из шатра Иуды, свои лихорадочные ночи. Салим, который был на несколько лет старше меня, и сам уже познал томление, однако и он тоже в тот момент испытывал нечто большее, чем простое возбуждение. Он рассказал мне об этом уже потом, когда мы наконец-то осуществили свое желание и лежали в объятиях друг друга. Он признался, что всегда был застенчив в преддверии женских покоев. И добавил, что при первой нашей встрече он был очарован, ошеломлен и взволнован. Как и я сама.
Кажется, к тому времени, когда вновь появились Рахиль и царица, вернувшие меня к реальности, мы ни о чем толком не успели поговорить. Но теперь мне уже стало не до Салима, так как у Ашнан отошли воды и вскоре она родила крупного здорового мальчика, который чуть не разорвал ей промежность.
- Разрывы заживут через неделю, - заверила ее Рахиль, и молодая мать с облегчением всхлипнула.
Той ночью мы остались во дворце, хотя я никак не могла уснуть от волнения. На следующее утро возвращение домой показалось мне подобным смерти. Я думала, что никогда больше не увижу того прекрасного юношу. Я думала, что, наверное, я преувеличиваю - все это фантазии сельской девушки, размечтавшейся в присутствии принца. Но сердце восставало против этой мысли, и я чуть не свернула шею, оглядываясь назад, когда мы уходили. Я надеялась, что юноша появится, чтобы увидеть меня еще раз, но этого не случилось, и я прикусила губу, чтобы не расплакаться, пока мы шли обратно к шатрам моего отца.
Никто ничего не знал! Я думала, что все заметят произошедшие во мне перемены. Я подозревала, что Рахиль догадалась о моей тайне и по дороге домой станет выпытывать подробности. Но тетя говорила лишь о Ре-нефер, которая похвалила умелую повитуху и подарила ей бусы из оникса.
Когда мы вернулись к шатрам, мать обняла меня, не почувствовав новый жар моего тела, и отправила в оливковую рощу, где поспел урожай. Зелфа наблюдала за работой масличного пресса и едва кивнула в ответ на мое приветствие. Даже чуткая Билха была так занята запечатыванием сосудов с маслом, на которых появились трещины, что не видела ничего вокруг.
Их невнимание поразило меня. Прежде, еще до посещения Сихема, я полагала, что мои матери способны буквально читать мои мысли и видеть всё, что таится в моем сердце. Но сейчас внезапно обнаружила, что я, так сказать, совершенно непрозрачное существо, живущее самостоятельной жизнью и двигающееся путем, о котором они не имели понятия.
Оказавшись в роще, я обрадовалась неожиданному уединению, мне хотелось подольше побыть одной; я занялась работой в самом дальнем конце и даже спать легла в маленьком временном шатре на краю оливковой рощи, рядом с женами братьев. Я была счастлива, ибо могла сколько душе угодно думать о своем возлюбленном, вспоминать его прекрасные черты, воображать его добродетели. Я смотрела на свои ладони и мечтала о том, как они коснутся его гладких плеч, его прекрасных рук. Мне снились блики солнца на воде, и я проснулась с улыбкой.
После трех дней опьянения счастьем надежды мои стали таять. Придет ли он за мной? Не слишком ли грубы и мозолисты мои руки, чтобы радовать принца? От переживаний я грызла ногти и забывала поесть. Ночью я без сна ворочалась на одеяле, снова и снова вспоминая нашу встречу. Я могла думать только о нем, но начинала сомневаться в своих воспоминаниях. Возможно, его улыбка была проявлением снисходительности, а не симпатии. Наверное, я просто глупа.
Ио как раз в тот момент, когда я уже стала опасаться, что выдам себя матерям потоками слез, пришло спасение. Сам царь послал за мной. Хамор ни в чем не мог отказать своей молодой наложнице, и, когда Ашнан попросила, чтобы добрая дочь Иакова пришла поддержать и развлечь ее, к нашим шатрам поспешил посланник.
С ним даже прибыл царский раб, чтобы заменить меня на сборе урожая. Маму поразила такая предусмотрительность.
- Отпусти Дину, - сказала она моему отцу.
Иаков не возражал и поручил Левию доставить меня к дверям женских покоев во дворце Хамора.
Помахав на прощание матерям, я увидела, как Билха и Рахиль смотрят мне вслед. Не то моя поспешность, не то явная радость, которую я выказала, узнав о приглашении во дворец, заставили их насторожиться и что-то заподозрить, но к тому времени расспрашивать было уже поздно. Поэтому они лишь помахали мне, когда я спускалась в долину, но я чувствовала на себе их вопросительные взгляды.
Ястреб летел над нами высоко в небе всё то время, что мы двигались по долине. Левий сказал, что это хороший знак, однако посланник Хамора суеверно плевал на землю каждый раз, когда тень птицы падала у нас на пути.
Брат оставил меня у дверей царского дворца, велев на прощание громким, нарочито торжественным голосом, рассчитанным на посланника, «вести себя, как подобает одной из дочерей Иакова». Поскольку других дочерей у Иакова не было, это меня порядком развеселило, и я только улыбнулась в ответ. Я Дина, единственная и неповторимая, и намерена вести себя так, как подобает именно мне.
Следующие три недели я провела среди дочерей Сихема. Жены всех влиятельных горожан приходили навестить Ашнан и ее крохотного сынишку, которому по египетскому обычаю нельзя было давать официальное имя, пока он не достигнет возраста трех месяцев.
- Демоны не будут знать, как найти малыша, - прошептала Ашнан, которая опасалась вторжения зла даже в надежно защищенных покоях.
Она была довольно глупенькой девушкой с прекрасными зубами и большими грудями, которые быстро восстановили былую форму и красоту, как только ребенка передали кормилице. Я никогда прежде не слышала, чтобы здоровая женщина
