– О, если вы и дальше будете говорить о своей совести, сударь, вы ограничите беседу предметами, которые я не понимаю и потому не могу обсуждать. Но, смею заметить, мы вскоре найдем возможность проработать этот и все остальные вопросы. И мы с вами выжмем из этого места все, что только можно, ибо теперь я вас не покину.
Котт заплакал и сказал, что его грехи во плоти слишком ужасны, чтобы ему был позволен покой в нестерпимых муках, которые он честно заслужил и надеется когда-нибудь пережить.
– Тогда интересую ли вас, так или иначе, я? – спрашивает Юрген, совершенно ошеломленный.
И из пламени Котт, сын Смойта, заговорил о рождении Юргена, о младенце, которым был Юрген, и о ребенке, которым был Юрген. И пока Юрген слушал человека, родившего его, чья плоть была плотью Юргена и чьи мысли никогда не были мыслями Юргена, у Юргена возникло какое-то жуткое, глубокое и безрассудное чувство; и Юргену оно не понравилось. Затем голос Котта резко изменился, и он заговорил о подростке, которым был Юрген, – ленивом, непослушном и не ценящем ничего, кроме собственных легкомысленных желаний: и о разладе, возникшем между Юргеном и отцом Юргена, Котт тоже говорил. И Юргену сразу же стало легче, но он по-прежнему огорчался, узнав, как сильно когда-то его любил отец.
– То, что я был ленивым и непослушным сыном, – сказал Юрген, – прискорбная истина. И я не следовал вашим наставлениям. Я блудил, о, страшно блудил, блудил, должен вам сказать, даже с героиней одного мифа, связанного с Луной.
– О, ужасная языческая мерзость!
– И она считала, сударь, что впоследствии я, вероятно, стану действующим лицом солярной легенды.
– Я не удивляюсь, – сказал Котт и подавленно покачал лысой, куполообразной головой. – О, мой сын, это лишь показывает, к чему приводит такое необузданное поведение.
– В случае чего я, конечно же, был бы освобожден от пребывания в подземном мире Весенним Равноденствием. Разве вы так не думаете, сударь? – спросил Юрген с надеждой, поскольку помнил, что, согласно утверждению Сатаны, все, во что верит Котт, становится в Аду истиной.
– Я уверен, – сказал Котт, – в общем, я уверен, что ничего не понимаю в подобных вопросах.
– Да, но что вы думаете об этом?
– Я вообще об этом не думаю.
– Да, но…
– Юрген, у тебя крайне невежливая привычка спорить с людьми…
– Все же, сударь…
– И я говорил тебе об этом и раньше…
– Однако, отец…
– И мне хочется говорить тебе об этом снова…
– Тем не менее, сударь…
– И когда я говорю, что у меня нет на этот счет собственного мнения…
– Но у всех есть свое мнение, отец! – закричал Юрген и почувствовал себя, словно в былые времена.
– Как вы смеете говорить со мной таким тоном, сударь?
– Но я лишь имел в виду…
– Не ври мне, Юрген! И прекрати меня перебивать! Как я уже сказал, когда ты начал орать на своего отца, словно обращался к человеку, лишенному благоразумия, мое мнение таково, что я ничего не знаю о Равноденствиях! И знать не хочу о Равноденствиях, чтоб ты понял! И чем меньше сказано на подобные, пользующиеся дурной репутацией, темы, тем лучше, говорю тебе прямо!
Юрген застонал.
– Что за примерный отец! Если б вы так подумали, это бы произошло. Но вы вообразили меня в подобном месте и не обладаете достаточной справедливостью, не говоря уж об отцовских чувствах, чтобы вообразить меня вне этого места.
– Я могу лишь думать о твоем заслуженном несчастье, вздорный негодяй! И о сонме женщин легкого поведения, с которыми ты грешил! И о судьбе, которая ждет тебя в дальнейшей жизни!
– На худой конец, – сказал Юрген, – здесь нет женщин. Это должно вас успокоить.
– По-моему, здесь есть женщины, – огрызнулся его отец. – Считается, что у многих женщин была совесть. Но эти совестливые женщины, вероятно, содержатся отдельно от нас, мужчин, в какой-то другой части Ада по причине того, что если б их пустили в Хоразму, они бы попытались прибрать это место и сделать его пригодным для жилья. Я знаю, что твоя мать с ходу бы этим занялась.
– О, сударь, вы по-прежнему находите в матери недостатки?
– Твоя мать, Юрген, во многом была восхитительной женщиной. Но, – сказал Котт, – она меня не понимала.
– Конечно, это неприятно. Тем не менее, все, что вы говорите о пребывании здесь женщин, всего лишь догадки.
– Нет! – сказал Котт. – Но мне не нужно больше твоего бесстыдства. Сколько раз тебе говорить?
Юрген задумчиво почесал ухо. Он все еще помнил сказанное Дедушкой Сатаной, и раздражение Котта казалось многообещающим.
– Но, могу поспорить, все женщины здесь уродины.
– Нет! – сердито сказал его отец. – Почему ты продолжаешь мне перечить?
– Потому что вы не знаете, о чем говорите, – сказал Юрген, подстрекая его. – Откуда могли взяться привлекательные женщины в таком ужасном месте? Нежная плоть сгорела бы на их тонких костях, а прелестнейшая из цариц превратилась бы в жуткую головешку.
– Думаю, что есть множество вампирок, суккубов и таких тварей, которым огонь вообще не вредит, поскольку эти твари наделены неугасимым пылом, который жарче огня. И ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, поэтому тебе нет нужды стоять, вылупившись на меня, словно напуганная мать-настоятельница!
– О сударь, но вы отлично знаете, что у меня нет ничего общего с подобными неисправимыми особами.
– Ничего такого не знаю. Ты мне, вероятно, врешь. Ты мне всегда врал. По-моему, ты уже собрался на свидание с вампиркой.
– Что, сударь? Жуткая тварь с клыками и перепончатыми крыльями?
– Нет, но весьма ядовитая и соблазнительная красивая тварь.
– Да ну! Не думаете же вы в действительности, что она красива?
– Думаю. Как ты смеешь говорить мне, что я думаю, а что не думаю?
– Ну ладно, у меня с ней ничего не будет.
– А по-моему, будет, – сказал отец. – И, по-моему, ты прибегнешь к своим трюкам в отношениях с ней до истечения этого часа. Неужели я не знаю императоров? И неужели не знаю тебя?
И Котт начал говорить о прошлом Юргена в обычных выражениях семейной перебранки, которые не везде удобно повторять. А бесы, мучившие Котта, в смущении отошли и, пока Котт говорил, держались вне пределов слышимости.
Глава XXXVII
Изобретение прелестной вампирки
И Котт вновь расстался с сыном в гневе, а Юрген вновь повернул к Геенне. И было или не было это совпадением, но Юрген повстречал точно такую вампирку, в мысли о которой он завлек отца. Она являлась наиболее соблазнительной и красивой тварью, которую только мог вообразить отец Юргена или любой другой мужчина. На ней было одеяние оранжевого цвета – по причине, достаточно хорошо известной в Аду, расшитое зелеными фиговыми листьями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
