Нет, Роуз не в чем себя упрекнуть, и сердце её всегда, каждую минуту, принадлежало только её будущему мужу, а то, что тело она нетронутым не уберегла, так это беда её, но не вина. И если из головы не идёт Лейнор, так это потому, что она опасается, что его слишком долгое отсутствие и молчание не закончится для неё ничем хорошим. Тревога за отца, за Вольфа заставляет её то и дело бередить рану, не давая той заживать. Тревога и страх заставляют то и дело прислушиваться к цоканью копыт на улице и иногда подходить к окну, чтобы, старательно скрываясь за занавеской, выглянуть в окно и убедиться, что на самом деле бояться нечего. Принц по-прежнему не даёт о себе знать. Отец прав. Все её опасения напрасны. Она в безопасности от всего, кроме собственных чувств.
Последние удручали Роуз, заставляя сомневаться в себе. Она не желала этого признавать, но… то, что она испытывала, весьма сильно напоминало собой разочарование. Но ведь не могла же она быть разочарована или расстроена тем, что Лейнор так легко решил от неё отступиться. Да, он говорил о своей любви к ней и даже предлагал ей замужество…
Как быстро, однако, все меняется всего после одного разговора. Король Иномар неоднозначно дал понять, что не одобряет фантазий своего младшего брата.
Почему она прислушивается и ждёт? Чего она ждёт? Почему чувствует себя такой разбитой до ломоты в висках? Неужели где-то в глубине души Роуз желала стать принцессой? Нет, ей не было дело до власти, она не желала попасть в кулуары дворцовой жизни, окунуться в атмосферу бесконечных интриг, разборок, поединков и лизоблюдства. Чем выше поднимаешься, тем беспощаднее сквозняки.
Всё, чего хотела Роуз – это побыстрей уехать из пронизанной сухими, горячими ветрами Кассии, от раздражающих обоняние и нервы острых запахов. Туда, где прохладный воздух остудит сердце. Где высокие серые замки так привычны. Там, среди гор, прохладных ручьёв и камней, принц с серыми глазами и белоснежными волосами не сможет её достать. Даже если захочет. Она будет твёрдо это знать и перестанет, наконец, вздрагивать и каждый раз смотреть в окно.
Тем временем Вольф решил не терять времени даром и готовился к свадьбе.
– Я понимаю, что тихая скромная свадьба с несколькими свидетелями совсем не то, чего желает любая красавица, но с учётом обстоятельств, чем быстрее мы принесём друг другу свадебные клятвы, тем меньше шансов на то, что кто-то посмеет встать между нами, будь он принц или отец, – объяснял свою торопливость Вольф.
Возразить ему Роуз было нечего. Да и к чему?
С учётом обстоятельств всё было правильно. Конечно, глупо в свете установившейся тишины было об этом думать, но Роуз всё равно нет-нет, да представляла, как принц высылает за ними в погоню свои корабли. Похитить невесту – это одно. А вот похитить жену лорда Бэйра, невестку первого министра Иглин-Мена – это уже международный скандал. А если не принц Айдаган, так сам Старший Медведь сможет вставить палки в колёса, отменив их брак.
С состоявшимся фактом люди редко берутся бороться – чаще всего мирятся.
Роуз огорчало одно – та девушка-служанка, с которой она застала Бэйра, по-прежнему оставалась дома и даже прислуживала им за столом.
– Почему она всё ещё здесь? – с возмущением спросила она у Вольфа.
Тот на мгновение свёл недовольно брови, но в следующую же секунду лицо его расцвело улыбкой:
– А ты ревнивица, моя цветущая розочка! – со смешком проговорил он.
– Я не ревную, – начала, было, возражать, Роуз, но потом, тряхнув копной чёрных густых волос, прикусила губу. – А если даже и ревную – что с того?! Я хочу, чтобы ты немедленно убрал эту девку из дома, где я живу.
– Если её присутствие тебя так раздражает, ладно. Даю слово, что ты больше её не увидишь.
– Что значит «не увижу»? Я хочу, чтобы её вовсе тут не было.
– Но, милая моя, это просто не гуманно. Подумай сама – девушка не в чём не виновата, за что же выбрасывать её на улицу, как собаку?
Роуз, потеряв дар речи от ярости, смотрела на Вольфа.
– Девушка ни в чём не виновата?..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– А в чём её вина?
– Может, вины её ни в чём и нет, но мне не нравится её сговорчивость. Меня раздражает её вид, лишает аппетита и спокойного сна. И, раз уж этот дом мы называем общий, прими к сведению, что я не желаю её больше видеть рядом с собой.
– С собой? – весело ухмыльнулся Бэйр, будто эта короткая перепалка его забавляла, что ещё сильнее раздражало Роуз. – Это не совсем так, дорогая. Тебе не нравится видеть её рядом со мной, а не с собой.
– Я не вижу повода для долгих обсуждений. Я хочу, чтобы этой девушки не было здесь – это как факт, так что, прими меры.
– Но она приехала с нами из Иглен-Мена. Я не могу просто так дать ей расчёт и выставить на улицу. У господ есть свои обязанности перед челядью. Как только мы вернёмся домой, обещаю, что сделаю так, как ты хочешь.
Роуз побледнела от ярости. Отказ Вольфа избавиться от девушки она воспринимала как собственное поражение и пренебрежение его к её желаниям. Она была оскорблена и раздосадована.
– Похоже, благополучие этой девушки ты ставишь выше моего? – холодно спросила Роуз.
– Это не так! Ты неправильно всё понимаешь. Я же объясняю тебе, что не привык бросать своих людей. Я даю тебе слово, что как только мы вернёмся…
– Да, я тебя услышала.
– Роуз, дорогая, это не стоит того, чтобы нам ссориться. Я не собираюсь больше спать с этой служанкой. В моей постели и в сердце есть место лишь для одной женщины, и это ты, а не она.
– Так докажи это словом, а не делом.
Вольф упрямо сжал челюсть. В его чёрных глазах взметнулось пламя.
– Я уже сказал всё, что считал нужным сказать по этому поводу. Я не стану спать с этой девушкой, но не выставлю её на улицу только потому, что тебе так хочется, моя прекрасная Роза. И для нас обоих будет лучше, если ты не будешь показывать свои острые шипа.
– Как прикажет милорд, – язвительно проговорила Роуз и почти бегом выбежала из комнаты, глотая слёзы ярости и обиды.
Та перепалка заставила её по-новому посмотреть на Вольфа. С одной стороны, она была в ярости. Не так часто (считай – никогда) она ни о чём его не просила, а единственный раз, когда от него потребовалось посчитаться с её чувствами, он этого не сделал, посчитав благополучие какой-то девки выше её желания и спокойствия.
До конца дня и ещё пару следующих она старательно избегала своего жениха, старательно демонстрируя свою обиду и недовольство. Чем дольше длилась их ссора, тем сложнее было выйти из состояния холодной войны.
Возможно, она была и не права. В конце концов до сих пор слово у Вольфа ни разу не разошлось с делом, но с другой стороны – разве можно верить мужчине, когда дело касается другой юбки? Её мать никогда и ни за что не потерпела бы соперницы рядом с собой, особенно, если речь идёт о какой-то жалкой служанке.
Или, может быть, всё дело в том, что у Вольфа честное сердце и он правда привык заботиться о людях? Роуз хотелось в это верить, но правда в том, что верить в этом у неё не получалось. Зато получалось злиться. Даже слишком хорошо.
«Возможно, я просто глупая? Рядом с Лейнором мне всё время казалось, что Вольф – это идеал, а теперь… теперь он меня раздражает».
Вечером в дверь её комнаты, где она упрямо постилась, поступал отец.
– Можно войти? – спросил Вильям.
– Конечно, отец, – распахнула перед ним дверь Роуз.
Покряхтывая, усевшись в кресло, отец, вопросительно взглянув на дочь, спросил, встревоженно нахмурившись:
– Что там у вас с Вольфом происходит?
– Ничего.
От внимательного, строгого, недовольного отцовского взгляда Роуз захотелось спрятаться. Пусть даже просто опустив вуаль на лицо. Но вуали не было. Оставалось просто стоять и смотреть в ответ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Очень надеюсь, что так. Потому что у меня сложилось неприятное впечатление, что ты игнорируешь своего жениха. Вы ведь не поссорились с Вольфом?
– Не знаю, – упрямо сжала губы Роуз. – Может, и так.
